Общение с актерами затянулось на всю ночь. Сестрой Хитрюги оказалась та самая актриса с большими достоинствами. Кои оказались магической гротеской. Равно как и длинные волнистые золотые волосы. На деле девушка все равно оказалась вполне фигуристой брюнеткой, сводной сестрой Энкеланы по отцу — владельцу театра.
Характеры у сестер оказались довольно похожими, однако свобода нравов Исмиры, так звали актрису, выражались, скажем так, в стремлении вызвать желание и восхищение у всех ее окружающих, вне зависимости от пола. Воровка же скорее вызывала дружеские, а в чем-то и отческие чувства, особенно у мужчин, общалась легко, свободно и очень открыто. Причина, по которой одна из сестер, причем старшая, оказалась театральной примой, а вторая воровкой — успешной, но бедной, была довольно занимательной.
Дело в том, что отец девушек — театральный режиссер с корнями из Эллумиса, был женат сначала на матери Исмиры — актрисе его труппы. Затем ушел от нее к пиратке — матери Энкеланы, пиратку вскоре убили, дочь осталась на воспитании у отца, который искренне горевал, но вскоре нашел успокоение на груди бывшей жены. Само собой, та постаралась обеспечить отстранение от какого-либо наследования и вообще нормального отношения дочь разлучницы. Однако три года назад мать Исмиры умерла, и Хитрюге удалось наладить отношения с отцом, а заодно и с сестрой. Но тогда она уже была ученицей одного из лучших воров Ахайоса, Айтоликса Шустрого, и это ее вполне устраивало.
К завершению ночи Реймунд был сыт, пьян, обласкан женским вниманием и доволен. Из труппы удалось подобрать подходящих актеров на роли Бертрана Челлини и Эдгара Канатоходца: студентов театрального училища из Республики Рейо-Нейгра — свободного государства переселенцев с Гольвадии на Экваторе, — подрабатывавших в Ахайосе на жизнь и на продолжение обучения ремеслу. Акселя и Морриса.
На роль Батилеззо Чителли подошел профессиональный актер Большого Театра и еще целого ряда местных театральных заведений Ингвальд Сторгриш.
Роль Энрике взял на себя так же актер труппы Пронзенного Кошеля — играющий агрессивные роли второго плана полугетербаг Ормут Стоутхейм.
Также Реймунд взял новичка труппы — парня лет 15 от роду, Алекса Шкодника, на роль слуги и оруженосца Артура де Шампиньоне, для присмотра за домом и получения корреспонденции хозяина.
Проведя подробный индивидуальный инструктаж и выпив с каждым из актеров за успех предприятия, Реймунд выдал каждому гонорар в размере не меньше полугодового заработка, пообещав втрое больше по завершении дела — через пару дней, максимум неделю. И предоставив Хитрюге пояснять, что будет при условии нарушения договоренности и попытке сбежать с авансом.
Конечно, Реймунд не раскрыл своей маленькой труппе причин, для которых потребовалось «театральное представление» такого рода, как и предписывали правила Альянса в таких случаях. Он предоставил звонкой монете позволить править бал и строить предположения в умах актеров.
Под утро у Стурга не осталось никаких сомнений в успехе мероприятия по защите собственного образа. Смущало лишь одно — взгляд огромных, искристых глаз воровки, где страх сменил интерес, а потом и нечто… более сильное. Реймунд давно и успешно научился подавлять любые страстишки, но все же не мог не заметить в себе, что этот взгляд ему нравился, нравилась ее манера общения, детская непосредственность, тепло, исходящее, кажется, прямо из ее души, которым она щедро одаривала окружающих.
А Энкелана… Она смотрела весь вечер на этого бессердечного убийцу, рисуя в голове самые фантастические догадки о том, кем мог быть этот загадочный ночной кавалер. Почему он оказался так добр к ней? Что скрывается за этой ледяной маской человека-хамелеона, играющего лучше, чем все те, с кем он общался сегодня? Она размышляла о своем неожиданном спасении и совсем немного о судьбе несчастного Брюзги. И очень много о том, почему там, в переулке, он так долго смотрел ей в глаза. Суровый, злой, надменный насмешливый. Такой неприступный. И слишком опасный.
Обмануть обманщика
Теперь, обеспечив предварительные приготовления, Реймунд мог начать исполнение своего непосредственного задания. Его целью являлся владелец банка «Вителлозо» Ричард ван Курмхог. Выходец из Алмарской Империи. В прошлом бретер и командир военного отряда, позже — финансовый аферист и военный спекулянт. Ныне глава сети организованной преступности и крупный финансовый воротила Экваториального Архипелага.
Доставать его из хорошо обороняемого загородного особняка, защищенного магией и лучшими наемниками, что мог предложить не жалующийся на отсутствие головорезов Ахайос, было не просто сложно — самоубийственно. К тому же, совершенно не в стиле Альянса. Во всяком случае, не в стиле Стурга.
Реймунду нужно было выманить противника из укрытия в город, где тот был бы по-прежнему хорошо защищен, но при этом хотя бы находился не на своей территории и имел меньше путей к отступлению.
Смысл подготовленной Реймундом интриги состоял в том, чтобы заинтересовать ван Курмхога в предприятии, которым занимался Чителли Батилеззо. Предприятие это, благодаря связям Альянса и тщательно проведенной подготовке, выглядело как жирный и весьма лакомый кусок, находящийся в руках полного недотепы.
А именно — это был грант на исследование определенных территорий на севере острова Калистис, где располагался Ахайос, оплаченный Ригельвандо. При этом подразумевалось также, что результаты исследований должны носить то ли археологический, то ли откровенно грабительский характер, ибо оные результаты государство, до суммы в 1 миллион золотом — таков был грант, получало в счет погашения долга. Все что свыше миллиона, преимущественным образом, имело право выкупить — до суммы в 20 миллионов, а все, что свыше 20 миллионов, исследователь имел право оставить себе или продавать свободным характером.
Таким образом, подразумевалось, что сумма результатов, полученных в ходе исследования тем или иным образом, превысит 20 миллионов золотом. Баснословно, за миллион можно было купить небольшой город в метрополии или целую колонию на Экваторе. А 20 миллионов — это бюджет небольшого государства. Состояние ван Курмхога оценивалось приблизительно в 8-10 миллионов движимого и недвижимого имущества.
Реалистичность ситуации обеспечивалась фактом участия Ригельвандо — государства торговцев и банкиров, поклоняющегося Богу-Золотому, «финансовой ипостаси Единого». Таким образом, от Реймунда и от актера, им нанятого, нужно было всего лишь возбудить интерес со стороны владельца «Вителлозо».
Финансовая заинтересованность и создание ажиотажа — эту часть должен был выполнить актер, играя Батилеззо, пытающегося в различных банках Ахайоса получить деньги на экспедицию в счет государственной гарантии. Заинтересованность личную собирался создать Реймунд уже тогда, когда агенты ван Курмхога выйдут на Чителли с предложением финансирования и сотрудничества. В обход Ригельвандо, так и не приславшего пока деньги в банк.
Работа любого профессионала Альянса похожа на работу охотника, не того, конечно же, который мчится на быстром коне со сворой гончих за несчастным, заранее выгнанным из леса, кроликом по чистому полю. А того, что, прихватив старое ружьишко, неспешно ходит по лесу, ставит силки, роет волчьи ямы, читает следы и сидит в засаде.
Завершив последнюю активную фазу — «постановку силков» в виде актеров и финансовых махинаций, Реймунд растер поясницу и крепко засел в засаду.
Ингвальд Сторгриш, взявший в театре временный отгул, с непременной телескопной сумкой мотался по банкам. Вел переговоры о финансировании исследований. Делал важный вид, сорил деньгами, много и таинственно распространялся о том, сколь важное открытие он планирует сделать на севере Калистиса. Столь важное, что даже не скажет, какое именно.
Еще он жаловался на погоду, пил много пива и заигрывал с зеленоволосой служанкой в «Ла Ториньён». Реймунд таскался за ним по городу и наблюдал за все возрастающей толпой шпиков, проявлявших интерес к персоне Чителли. В оставшееся время он беседовал с платными информаторами Ахайоса, в Торговом, Пиратском и Наемничьем кварталах он завел себе четверых осведомителей, для общего пользования и уже через самого надежного из них Валька Рагусса — вылезшего из грязи крысюка, работавшего в кафе «Шип», что в Торговом, он обеспечил дополнительно распространение информации о финансовом состоянии Батилеззо.
А именно о том, что его собирается перекупить Шваркарас, что корабль «Святая Агнесса», везший его деньги в Ахайос, был захвачен пиратами, а также информацию о том, что на самом деле Батилеззо — это переодетая женщина, агент амиланиек.
Слухи ползли по городу, интерес к Батилеззо возрастал. У остальных актеров покамест все было благополучно. С ними он держал связь через Хитрюгу, с которой встречался у воров в ресторане «Плащ и шпага». Девушка была расторопна, верна, поскольку то ли боялась, то ли симпатизировала Реймунду, умна и исполнительна. В целом почти подходила как долгосрочный исполнитель. И все равно через некоторое время придется ее убрать. Впрочем, до этого она должна была выполнить еще одно поручение Стурга, касающееся профессиональной деятельности, пока у нее не получалось.
Люби этот город — другого не будет
Шла середина недели. Солнце раскаленным ядром садилось за край света, заливая дворцы и трущобы города расплавленным свинцом. Реймунд вернулся из очередного похода по следам дважды ложного Батилеззо. Уходил еще один день, заполненный событиями столь же рутинными, сколь и необходимыми. В носу до сих пор стоял мускусный запах Рагусса, а ноги гудели от беспрестанной беготни по многочисленным, не похожим друг на друга, но чем-то невообразимо родственным кварталам Ахайоса. Тянуло бездельничать, просто где-то бросить свои кости и, возможно, немного поболтать. В редкие времена, когда есть возможность поговорить с кем-то, имеющим представление о том, кто ты такой, Реймунд, как и большинство агентов, стремился ее не упускать.
Артур, облаченный в полотняную рубаху и грубые парусиновые штаны, подпоясанные все тем же шелковым шнурком, лениво курил, сидя на затертом мраморе. Дверь подъезда за спиной старика была открыта. Оттуда тянуло кухонной вонью, несвежим жильем и нарастающим скандалом.
Реймунд сухо поздоровался и бросил зад, затянутый в кожаные штаны, на теплый мрамор ступеней.
— Я не понимаю этот город, — пожаловался агент, доставая из кармана жилета сигару.
— Ты не первый и не последний, — проскрипел старик, привычно ухмыляясь.
— Но хотел бы понять. Это на редкость интересная клоака. Она завораживает, — продолжил Стург, прикуривая от спички.
— Избавь меня от избитых сравнений, — Артур посмотрел на солнце из-под руки. — Этот город называют клоакой, помойной ямой, королевством трущоб, да как угодно еще. Но всех вас, — он ненадолго задумался, — всех нас тянет сюда.
— Именно. Чем больше я тут живу, тем больше понимаю, — согласился Реймунд. — Грязь, нищета, банды, насилие, жизнь в страхе. И все же тут живут. Больше того — сюда приезжают.
— Что-то ты сегодня разговорился, — усмехнулся де Талавейра.
Агент Альянса промолчал, несильно ткнув старика кулаком в плечо.
— Ладно, — вздохнул старый убийца, — я тебе расскажу.
— Весь внимание, — произнес Стург и затянулся сигарой, исходящей черным дымом.
— Здесь мы на перекрестке, — начал Артур, — мне доводилось жить во многих местах. И в хороших, и в плохих. Я жил среди каннибалов и видел, как они живут. Видел, к чему приводит жизнь на грани дикости, когда бал правят простые, незамутненные страсти, желания, позывы. Человек, по сути, мало отличается от скота, и чем меньше его ограничивает, тем он к скоту ближе. Они жрали друг друга. Просто потому что могли, и потому, что это было вкусно. Ими правил сильнейший, часто далеко не самый умный, а когда он погибал, часто от моих рук, они начинали жрать друг друга еще сильнее — ибо их никто не сдерживал. Они брали, что захотят, если могли — женщин, скот, вещи, до чего дотягивались. Так бывает не у всех, есть и много более мирные туземцы. Но эти пример — пример зверя, живущего в нас.
— Я неплохо осведомлен о порядках дикарей, — сообщил Реймунд.
— Вряд ли, парень, — улыбка старика была невеселой, — хотя, думаю, пережил ты немало. Это грань. Но есть и другая. Имя ей — цивилизация. На юге, на востоке, да где угодно. В цивилизованных странах люди научились подавлять свое скотство, сковывать зверя внутри, загонять себя в рамки, объединяться и идти к величию. Но это жертва. Приходя к цивилизации, ты неизменно теряешь что-то от своей природы. Ты больше не можешь мочиться, где приспичит, жрать, что захочешь, если голоден, спать под кустом, если захотел спать. Зато должен носить вшивый парик, кланяться при встрече, уважать засранцев выше тебя по чину. Этот путь ведет к величию, — он примолк, — ну, величию держав и некоторых из тех самых засранцев. А для простых людей — к безопасности. Зыбкому ощущению покоя и стабильности, знанию хотя бы того, что тебя не сожрут на следующей неделе.
— Несложный взгляд на вещи, — прокомментировал Стург.
— Ну, может, это от того, что я общаюсь с несложным человеком? Нет? — старик сплюнул и засмеялся. — Не кипятись. Я подхожу к сути. Она проста. Мы не хотим жить с дикарями, но и среди людей цивилизованных для нас не так уж много места. Ахайос — это город сильных. Город на грани меж дикостью и цивилизацией, на множестве граней, целого калейдоскопа возможностей, упущенных и воплощенных. Здесь живут в постоянной борьбе скота и человека внутри себя. А хорошо живут лишь те, кто может привести эти две ипостаси к гармонии. И Банды — лучший пример. Они воюют, режут друг другу глотки, почти порабощают тех, кто слабее, но также и объединяются, защищают себя и тех, кто волей или неволей доверил им свои жизни. Они используют все лучшее, что есть в человеке, и все худшее, что есть в дикаре, чтобы жить здесь. Это место притягивает тех, для кого нет места нигде больше. Оно на стыке многих интересов, многих возможностей и многих путей. Оно притягивает тех, у кого есть амбиции и фантазия.
— И это все? — разочарованно произнес Реймунд. — Я знаю немало похожих городов. Гаркалл, Астуритон…
— Не совсем, — ухмыльнулся старик, — еще этот город полон безумия. Да. Безумия. Того сладкого состояния, которое теплится и в тебе, и во мне. И во всех нам подобных. Здесь каждый сможет найти место, если сам подходит этому месту. Слышал подробности о бандах? Девы — почти амиланийки, сборище безумных баб, защищающих друг друга и поддерживающих много лучше, чем смогли бы мужики. Безумцы — собирают психов и головорезов, объединяют их, находят место таким, которых в других местах просто казнили бы. Демоницы — это демонологи. Крысы, собакоголовые, ящеры — собирают представителей анималистических рас, которым сейчас по всему Экватору ох как несладко. Мистики дают приют всевозможным колдунам, в том числе таким, которых по всему миру преследуют нещадно, а они, в свою очередь, в благодарность умеряют свой пыл и учатся сосуществовать. Да, этот город — форменный бедлам. Но бедлам, где для каждого есть свое место, а если у тебя есть место в мире, значит, твоя жизнь имеет смысл.
— Ну что ж, — агент кивнул, — в этом есть смысл. Может ненадолго место тут и для меня найдется, — впрочем, на это мало надежды. Альянс есть Альянс.
— Вряд ли, — подтвердил опасения Реймунда старик. — Смерть и ее посланников нигде не любят. Вы не просто убийцы, вы почти слуги мрачного жнеца. Хоть и не придаете значения философии.
— Может, и так, — Стург затушил сигару сапогом, — но как все же вышло, что таким местом стал именно этот город?
— Тут не все просто, — Артур вытряхнул и начал чистить трубку. — Есть пара простых мыслишек — приверженцы обыденности говорят, что он таков потому, что так сложилось — город на перекрестке интересов разных держав, куда стекаются иммигранты с соседних островов, город, где удобно прятать деньги и где уже давно любой крепкий закон повергается в пыль традицией, а центральная власть оказывается слабее интереса множества местных мелких царьков. Стечение обстоятельств, ухмылка истории. Но есть и другая теория — этот город, возможно, не только шутка истории, но также шутка богов или сил, что за гранью нашего понимания. Банды меняются — одни исчезают, другие появляются. Но всегда сохраняется баланс, редко когда появляется банда существенно сильнее прочих, редко когда исчезает банда, объединяющая кого-то особенного, так всегда есть банды крысюков, умертвий, демонологов, адептов хаоса. Не строй такую мину, уверен, что ты слышал. Сейчас одни, через век другие, но банды сохраняются. Будто бы у них есть какие-то божественные покровители. И будто бы тотемы у банд не случайны. Те самые аляповатые штуки, отмечающие их границы. Вроде как ходят странные легенды о том, что каждая банда имеет особенного духа-покровителя или мистический артефакт, или что-то подобное, поддерживающее их общность. О чем знают только главы банд. Так это или нет — мне неведомо. Но город живет. И живут банды. И, думаю, так будет и впредь. Это вечный фронтир. Место, куда люди приходят взять свою судьбу за горло или погибнуть в процессе. Место, где ты борешься с природой, с чужой природой, своей природой, природой вещей. Где ты сбиваешься в стаю с такими же, как ты, и с этой стаей встаешь против всего того дерьма, что швырнет в тебя мир.
— Занятное местечко, — Реймунд поднялся, — отличный рассказ. Не думаю, что в нем много правды. Но хоть время скоротали. Ты неплохой рассказчик, Артур.
— Иди в жопу, — лениво отмахнулся старик. Проводив взглядом агента Альянса, уползающего в свою берлогу, де Талавейра продолжил наблюдать за солнцем, последние лучи которого исчезали среди переулков и мрачных трущобных улиц этого странного города.
Мысли, даже не мысли, душные, кастрированные призраки эмоций, лезли в голову потоком злых сомнений. Стая, фронтир, свобода? Этот город один на миллион, здесь живет свобода, какой-то извращенный, суровый дух братства. Тут у каждого есть свое дело и своя стая. А беды и неприятности — ровно те, которые наживешь сам. Не в этом ли смысл свободы — самому принимать решения, самому выбирать стаю, самому грудью вставать против всех бед, которые нажил сам?
«А при чем тут я? Я свободен. Я сам выбрал этот путь, сам кинул кости, сам сделал ставку на масть. Меня никто не заставлял, никто не ломал, никто не порабощал. Я всегда мог выбрать смерть, или бегство, или борьбу. Но я выбрал силу. Выбрал свой путь. Путь Альянса. Да, была смерть, была боль, были потери. Но я пережил. Не сломался. Я сильнее, свободнее их всех. Мне не нужна стая. И все, что я делаю, я выбрал сам. Я не цепной пес. Не игрушка судьбы. И не наймит. Я — агент. Вестник смерти. Свободный, как любой из нас. Мы элита — самые сильные, умные, быстрые, умелые. Мы сами выбираем роли и ведем игру. Это ли не свобода?»
Но от слов не становилось легче. Сомнения, беспросветная тоска. Тяжелое, злое одиночество. И знание о том, что агент Альянса свободен лишь в выборе средств исполнения приказа. Они не покинули больной, натруженный разум Реймунда. Как не покинуло его знание о том, что лишь раз свернув с пути, он потеряет даже эту свободу. По своей воле или без воли, если его сочтут предателем, у него останется один путь — сдохнуть как можно менее болезненно. И это знание душило, черными тенями проступало в углах, желтой пылью заползало в легкие. Это знание говорило: «За тобой идет охота». И он не знал — сможет ли отвести в сторону бессердечную, как он сам, стрелу судьбы.
У него нет стаи — есть лишь горстка отчаянных одиночек, способных на все, но не совершающих ничего важного. Нет пути, кроме того, что навязали. Нет будущего вне игры. А теперь его хотят лишить последнего.
Но он, Реймунд Стург, не сдается без боя. Ему, в отличие от прочих, не навязывали путь, он выбрал его сам. И сам идет. И будет идти. Ибо Альянс — это часть его. Такая же важная, как глупые мысли об эфемерной свободе. Он убийца Альянса. Самый сильный, самый умный, самый опасный. И даже в игре на чужой доске он не позволит себе спасовать. Он найдет предателя. Заставит говорить. И заставит платить.
Размышляя так, Реймунд сам не заметил, как погрузился в сон, глубокий и неспокойный, полный тревожных видений и сомнительных мыслей. Чужих.
Игры с банкирами
Минула праздная и довольно безынтересная неделя. Кое-что начало выявляться. После небольшой внутренней войны с другими городскими банками заведение «Вителлозо» вырвало себе возможность серьезно пообщаться с Чителли.
Реймунд поправил камзол, сделав так, чтоб он висел чуть приспущенным на правом плече, взвесил в руке телескопную сумку. Проверив, насколько безумным выглядит взгляд его глаз в зеркальце, он остался доволен результатом и вышел из своей каморки.
Ингвальд получил расчет и благодарность еще вчера, и, как разумный человек, на первом же корабле отбыл из города. Реймунд отпустил. Никогда не любил уничтожать людей из чрезмерной осторожности.
Теперь Батилеззо предстояло играть самому Стургу, а значит — ставить себя под удар возможных конкурентов «Вителлозо» и жить в гостинице с минимальным порогом безопасности.
Посему убийца предпринял собственные меры безопасности — на шее глубоко под одеждой висел на конопляной веревке амулет, генерирующий магические силовое поле, вполне способное выдержать несколько выстрелов и пару ударов клинка. На пальце под перчаткой располагалось латунное тонкое колечко — детектор ядов, магической отравы и болезней быстрого действия.
А в квартире в потайном ящичке добротного дубового шкафа лежал амулет — в проволочных отделениях черненого серебра десять маленьких бриллиантовых сердечек. У кошки девять жизней, у агента чуть больше, этот амулет давал Реймунду возможность десять раз умереть и вернутся в контрольную точку — место, где лежал амулет.
И это было то самое устройство, секрет которого Альянс хранил как самую страшную тайну, которую невозможно было купить ни за какие деньги. Даже призвав одного из тех демонов, что в залог души могут рассказать все, что угодно, демонолог на вопрос: «Почему нанятый по мою душу агент, которого я вчера сжег, а позавчера утопил в кислоте, возвращается снова?» получит в ответ совет самому удавиться и не задавать глупых вопросов.
В общем, степень готовности общения с агентом ван Курмхога была на высоте. Впрочем, Реймунд надеялся, что, как и раньше, обойдется без смертей. Без его смертей.
Встреча происходила в «Вителлозо». На этот раз это был кабинет директора банка — просторное помещение, со вкусом обставленное дорогой, гармонично сочетавшейся мебелью. Оно должно было служить ярким примером превосходства высшего управляющего звена «Вителлозо» над простыми смертными. Единственным не сочетавшимся с комнатой элементом был сам директор — невысокий, плешивый тучный человек с маслянистыми глазками и идеальным париком с кишевшими в нем идеальными блохами.
Секретарша директора — миловидная девушка лет семнадцати, с явной туземной примесью во внешности, пропустила Батилеззо в кабинет директора, вежливо поздоровавшись и пожелав приятного дня.
— Ах, сеньор Чителли Батилеззо, — почти эротично воскликнул директор банка. — Сердечно рад, что вы решили уделить мне время, поверьте, вы не будете разочарованны. Позвольте представиться — Федерико Скузи. Директор банка «Вителлозо».
— Рад знакомству, — Чителли прошел в кабинет и присел в большое, обитое белой материей кресло с неудобно выгнутой спинкой, стоявшее напротив стола Скузи. Игнорировав при этом протянутую для пожатия руку директора.
Почесав затылок, Федерико продолжил:
— Нам стало известно о ваших финансовых трудностях…
— Само собой, стало известно — это же ваш банк не отдает мне обещанные государством деньги, — прервал Батилеззо. Имелись в виду деньги по государственному гранту, а не те, что обсуждались в «Де Тировьен».
— Я прекрасно понимаю вашу обеспокоенность таким оборотом событий. Но, к сожалению, сейчас у банка Вителлозо просто нет возможности предоставить вам сумму такого размера без вреда другим вкладчикам. А корабль с вашими деньгами, похоже…
— Ах, оставьте ваши оправдания. Я уже устал обивать пороги финансовых заведений, по милости Ригельвандо вынужденный предлагать долю своего гениального открытия всяческим воротилам, не способным узреть и края значительности этого дела, — скривился ученый.
— Именно об этом я и говорю, — оживился директор.
— Нет, об этом говорю я, а вы мямлите что-то невразумительное, — капризно перебил вновь Чителли.
— Но, прошу вас, дайте мне минуту вашего драгоценного времени на пояснения, — удостоверившись, что строптивый ученый не собирается больше перебивать, хоть и смотрит на него с выражением сдержанной брезгливости, Федерико продолжил. — Дело в том, что я хочу как раз предложить вам выход из этой сложной ситуации. Банк не может предоставить деньги…
— Я уже это слышал.
— Но! — банкир сделал прямо-таки театральную паузу, Батилеззо зевнул. — Один из инвесторов «Вителлозо», человек мудрый и в высшей степени образованный, узнав о вашем сложном положении, сразу же предложил спонсировать вашу экспедицию из своего кармана. Поверьте мне, этот человек прекрасно осознает всю важность вашей работы и будет рад помочь вам наконец полноценно заняться столь важными исследованиями.
— Звучит как карканье грифа — подозрительно. Откуда бы этому важному человеку что-то знать о моих исследованиях, суть которых я никому не разглашал. Поймите, недалекий Федерико. Важность моих исследований чрезмерно высока для одного человека, пусть и богатого. Они должны иметь государственную поддержку. Иначе мой научный труд будет дискредитирован стяжательством, а меня назовут шарлатаном, — тон ученого стал надменным и в высшей степени помпезным.
— Но, сеньор Чителли, будьте же благоразумны. Деньги государства, возможно, не прибудут еще полгода, а то и дольше. А тут вам предоставляется шанс приступить к научной работе уже к концу следующей недели. Ведь самое важное — это вклад в науку, вне зависимости от того, на какие деньги он сделан. Разумные люди будут судить вас по практической сумме важности вашего открытия самого по себе, — в голосе банкира слышалась такая мольба, что, казалось, от этого разговора зависит не только очередная сделка, но и жизнь этого смешного богатого человечка.
— О, святая наивность, — с горечью в голосе произнес Чителли, — не говорите о том, чего не знаете. Научный мир — это мир стервятников, готовых разорвать более удачливого собрата, если он допустит хоть малейшую ошибку. Например, допустит подозрения в жадности и стяжательстве, подозрения в том, что он делает открытие не ради науки, а для собственного обогащения, да к тому же еще обогащает неизвестного коммерсанта. Да меня с дерьмом съедят! — последние слова Чителли почти прокричал.
Директор банка смущенно замолчал, подбирая слова.
— Впрочем, вы возбудили мой интерес, — продолжил Батилеззо снова спокойным голосом. — Возможно, если я побеседую со своим меценатом, пойму его причины, и сумею убедить его в том, что мои исследования носят истинно научный характер огромной важности… Возможно, он пожелает осуществить спонсорство на моих условиях.
— Но, сеньор Батилеззо, наш инвестор очень занятой человек, к тому же он живет за городом. Не знаю, возможно ли, ведь все можно обсудить и через уполномоченное лицо, — протестующее выставил вперед руки банкир.
— Мне надоело общаться с лакеями! — вскричал Чителли. — Хватит окунать меня в грязь. Я достаточно уважаем в научном сообществе, чтобы позволить себе общаться с теми, кто желает воспользоваться плодами моих трудов! Это мое условие. Иначе ищите других гениальных ученых.
— Что ж, — напряженно о чем-то размышляя, произнес Федерико. — Я думаю, в целом это возможно. Постараюсь все организовать.
— Сегодня же! — пристукнул по столу ученый, довольно нелепо.
— Вы убиваете меня, сеньор Чителли, — всплеснул руками финансист.
— А вы тратите мое время. Сегодня! — снова удар по столу, на этот раз телескопной сумкой.
— Хорошо. Хорошо, сеньор Батилеззо. Я постараюсь все устроить. Пожалуйста, будьте во второй половине дня в гостинице — за вами пришлют карету, — сдавшись, быстро проговорил Федерико, боясь окончательно потерять клиента.
— Чудесно, — без особого энтузиазма, произнес «ученый». — Буду ждать с нетерпением. За сим, прощайте.
Чителли Батилеззо резко встал и решительно вышел из кабинета директора. Федерико Скузи снял парик, протер лысину бархатным платочком и подумал, что завтра его либо уволят, либо повысят.
Волк слабее тигра
В помещении было темно. Это было условием беседы, весьма неприятным. Находясь в собственном доме, а тем более — принимая гостей, хозяин просторного, богато обставленного помещения привык видеть. Видеть картины кисти великих мастеров и изящную мебель драгоценных пород дерева, дорогое оружие, принадлежавшее когда-то генералам и героям, вазы тонкого фарфора, шелковые драпировки. А главное — удивление и восторг, в глазах посетителя.
Сейчас благородного вида, роскошно, по-военному одетый, старец, сидевший в глубоком, удобном кресле, видел лишь изящно очерченный светом сквозь щели в задернутых шторах темный силуэт.
Она стояла к нему спиной, поражая совершенством пропорций гибкого тела и исходящим от этого совершенства ощущением опасности, заставляющем сжиматься руки на подлокотниках кресла, где располагались несколько кнопок на особый случай.
Слабые, остановленные стеной темной ткани солнечные лучики, чудесным образом проводили границу меж мраком и полумраком, погружая помещение в романтическую, таинственную, трагичную атмосферу заговора.
В лучах кружилась пыль — все, что остается от сущего после увядания. Цену увядания, разрушения, небытия знали оба присутствующих в комнате. Очень хорошо знали.
— Итак, это агент Альянса? — сухим, размеренным, очень серьезным голосом произнес хозяин дома. Он был раздражен и заинтригован. Редко кому доводилось ставить условия в его собственном доме.
— Это твоя смерть. Если не будешь следовать моим указаниям, — был ответ, голосом нежным и зловещим. Так, наверное, маньяк-убийца разговаривал бы с ребенком.
— Ты смеешь меня пугать в моем доме? — голос хозяина сделался надменно-повелительным. Этот человек был уверен в себе, а равно и в том, что идеально контролирует ситуацию.
Изящный силуэт резко, почти незаметно, дернулся. Медленно сжались и разжались кулаки, из подушечек нечеловеческих пальцев выскочили когти и медленно втянулись. Не все.
Указательный палец правой руки бритвенно-острым когтем начал скользить по занавеске сверху вниз, проливая в помещение чуть больше света. Пыль, будто взбудораженная волнующим присутствием золотых лучей, взметнулась сильнее, закружившись искорками на сквозняке.
— Очень рекомендую закрыть свою гнилую пасть и слушать, — голос был спокойным и сдержанным. Даже слишком. Ему в полной тишине сопутствовал лишь треск разрываемой ткани — Сегодня, вечером, он прибудет к тебе. Вряд ли убивать. Скорее разведать. Пусть твои молодчики постараются. Возьмите его.
— И что дальше? — каким-то жалким и сдержанно-дрожащим голосом поинтересовался человек в кресле. Ее голос, звук ткани, та легкость, с которой гостья нарушила покой помещения. Надменное спокойствие и теплая, мягкая, обволакивающая агрессия. Уверенность хозяина начала улетучиваться. Теперь он не любовался соблазнительным силуэтом, он смотрел на пыль в золотых лучах.
— Подержи его у себя. Можешь пытать, — это слово, похоже, доставляло говорившей удовольствие, — можешь беседовать. Главное, не убивай. Покажи ему бумажку.
На столик рядом с окном лег лист плотной бумаги.
— Он станет, — говорившая помедлила, затем томно произнесла, — покладистым. Позже мы его заберем.
— И какая вам, — хозяин дома выделил последнее слово значительной интонацией, — от этого польза? Все и всегда желают извлечь двойную выгоду. В чем ваша?
— Скажем так, — голос продолжал оставаться томным, садистски-растянутым, — Белое Крыло заботится о своих инвестициях.
Человек в кресле рассмеялся. Это ему подходило. Звучало в нужном стиле — его не пытались обмануть, лишь использовать. Все как обычно. А он всегда умел пользоваться людьми и даже организациями в ответ.
— Чудно, — произнес он, заслоняясь от лучика света, упавшего на лицо через дыру в занавеске. — Договорились. Как с тобой связаться, если…
Опасной собеседницы уже не было в комнате.
— Чертова кошка, — пробормотал ван Курмхог. Он не привык, когда с ним играют. И уж тем более, когда общаются свысока. Бывший наемник сам предпочитал говорить с позиции силы. «Им нужен этот убийца? Что ж. Они его получат. Но сначала я сам выясню его ценность».
Приказав раскрыть шторы и заменить порванную, банкир вернулся к чтению, раскрыв потрепанный экземпляр подшивок отчетов ригельвандских экваториальных комиссаров, людей умных и понимающих. Он в ближайшее время надеялся через «Вителлозо» стать одним из них.
Библиотека Хранителей Знания: Колониальная политика Экваториального Архипелага
Мораль и выгода — не сочетаемы
Интересы свободной торговли подразумевают необходимость некоторых жертв. А также использования методов не совсем стандартных для Ригельвандской Экваториальной Торговой Компании. Однако радикализм может быть обоснован усложнением обстановки в секторе Клыка. Туземные ресурсы города Стофалл и в целом острова Клык предельно истощены, возможно, еще 30 лет назад нужно было думать об улучшении условий труда и уменьшении темпов эксплуатации туземных ресурсов острова. Ныне же подобные меры принимать уже поздно — если 30 лет назад мы располагали не менее чем тремястами тысячами здорового работоспособного туземного населения, и всего 60-ю рудными разработками, то ныне в нашем распоряжении лишь десять тысяч туземцев при постоянно наращивающих темпы выработки ста двадцати работающих рудниках.
Да, несомненно, поставки преступников и связанное с этим ужесточение законодательства несколько облегчали ситуацию. Однако преступники — по большей части наши же колонисты и выходцы из метрополии, люди, как правило, болезненные и ослабленные излишествами. Они слишком быстро умирают. Воля ваша, но, на мой взгляд, много лучше использовать висельников в качестве морской пехоты, для этого у них достанет силы и сноровки, но для рудников они решительно не годятся.
Так же существенно сложнее стало доставать туземные ресурсы из других областей — виной тому, конечно же, контрабандная торговля оружием (вы не поверите, из рейдов ныне не возвращаются не менее десятой части отрядов работорговцев), а так же в целом уменьшение доли в достаточной степени доверчивых туземных племен, обитающих близко к берегу. Ну и, конечно же, постоянные проблемы транспортировки — амиланийки, пираты, а теперь еще и активизация шваркарасских каперов.
Посему, разумным полагаю применение следующего пакета мер, кои существенно должны облегчить положение наших добывающих производств на Клыке.
Первое — формирование из преступников, прибывающих на Клык согласно постановлению Ригельсберме от 21 гартарудела 762 года, отрядов так называемых «рейдеров» вместе с наемными проводниками из туземцев и анималистических рас, совершающих на легких, маневренных судах рейды как по деревням дикарей, так и по поселениям предполагаемых стратегических оппонентов.
Второе — организация нескольких очагов напряженности меж туземными племенами островов, близлежащих к Морю Клыка, с целью организации взаимной борьбы туземцев, в ходе которой пленные достаточно дешево продаются нашим агентам в достаточных для поддержания экономики Клыка объемах.
Третье — прием на контрактной основе на срок не менее 10 лет на службу опытных и умелых некромантов для восстановления численности личного состава на самых сложных производствах. Есть возможность договориться с представителями туземных культов или же с кешкашиварами, что в таком случае не будет противоречить церковной доктрине о чернокнижии и неприемлемости использования темных искусств в экономической деятельности. Данный метод может стать настоящей оздоровительной панацеей для пошатнувшейся экономики Клыка.
Из отчета комиссара представительства Ригельвандской Торговой Экваториальной Компании на острове Клык Джеромо Буаничелли. От 26 орналика 801 года.
Одобрено Ригельсберме в 802 году. Третий пункт был подвергнут вето со стороны Ригельвандской Церкви Единого без права обжалования.