Вчера были именины Вани, и мы все, сколько нас тут ни на есть знакомых между собой детей, были приглашены туда на целый день. Ваня получил в подарок от родителей велосипед, о котором он уже давно мечтал.
Первым делом мы стали все по очереди пробовать садиться на него, и я, конечно, тоже, только мне очень неудобно влезать туда, ноги у меня не такие длинные, как у Вани, перекладина с сиденьем так высоко, что я с неё до педалей не могу достать; болтаются ноги, да и все тут, a повернуть колес не могу.
Мы так увлеклись этим занятием, что даже позабыли и про шоколад, который нас уже несколько раз звали пить; a уж я ли его не люблю! Да я думаю вообще на всем земном шаре не найдется человека, который бы не любил такой прелести… Впрочем, нет, один наверно найдется — моя бабушка; она не только сама никогда не пьет и не ест его, но ей даже противен самый запах; она всегда незаметно для гостей или нос платком заткнет, или коробку невзначай прикроет. A по моему этот запах приятнее всяких духов.
Шоколад у Коршуновых был очень вкусный, и так много-много пены на нем; крендель и кондитерский торт тоже были хороши, и я никого не обидела — всего поела.
Вечером решено было забрать с собою самовары, холодные закуски и всякие сладости и поехать в лесок, где мы тогда ветки для постройки собирали. Вдруг после четырех часов погода стала хмуриться все больше и больше, a когда мы кончали обедать, шел уже сильный дождь. Мы все были просто в отчаянии, чуть не плакали. Расположение духа испортилось, все ходили кислые и недовольные.
Женя, Митя и я предлагали разные игры, но нам на все говорили только «гадость», «скучно», или «надоело». Наконец, решились попробовать играть в «фанты». Когда Митя и Сережа назначали, что фантам делать, все кому-нибудь целоваться приходилось; и мне тоже два раза. Гадость! Я вообще терпеть не могу лизаться, a с мальчишками в особенности. Я только мамочку страшно люблю тискать и целовать, да еще совсем маленьких, беленьких детей, которые кругленькие, как шарики, и так и катаются вокруг вас.
Наконец одному фанту пришлось продекламировать стихи. Тут мне вдруг пришла в голову чудная мысль (все это нашли).
«Знаете что?» вскричала я: «давайте устроим концерт, a между будем и стихи говорить»
«Ну, a публику где же мы возьмем»? — спросил Ваня.
«Как где? a наши мамы, папы, те два офицера и барышня с соседней дачи, что в гостиной сидят».
Сказано — сделано. Мы объявили взрослым о нашей затее, и они сказали, что с удовольствием послушают.
Сперва мы вышли все вместе и пропели хором «Вниз по матушке — по Волге». Хорошо спели. Потом вышла Женя и сыграла на рояле красивую пьеску «Le Ruisseau», которую нужно скоро-скоро играть, чтобы пальцы так и бегали; я бы страшно наврала и все бы пальцы перепутались, но Женя хорошая музыкантша и с шиком докончила свой «Ruisseau». Потом вышел Митя и продекламировал стихи своего собственного сочинения, которые мне так понравились, что я их наизусть выучила, но все же лучше запишу, a то еще забуду.
Ну, разве не прелесть? И как он чудно говорит, точно и в самом деле ему холодно, будто даже слезы слышались в его голосе! Молодец Митя! И добрый он какой: ему пришло в голову подумать, как скверно бедным маленьким нищим, a я вот, сколько раз их тоже видела, a не задумывалась; пройдешь мимо и забудешь. Теперь я всегда-всегда буду подавать бедным детям.
Митины стихи и как он их говорил всем понравились; мой папа даже расцеловал его и сказал, что из него выйдет, может быть, второй Пушкин.
Потом Сережа говорил «Спор» Лермонтова; ну, это всякий знает, даже в моей хрестоматии есть. После «Спора» мы опять пели все вместе «Ой-ой-ой, как мороз все окошки занес»… Затем вышла я декламировать. Вот сюрпризец устроила я своей мамочке!.. Она однажды читала мне свои стихи, которые она еще сочинила, когда в гимназии была, на смерть Императора Александра Н. Мне они очень понравились, и я их стащила, чтобы переписать; но переписать мне было лень, и я выучила их наизусть. Стихи чудные, и потом в них говорится про этого милого государя; a я так люблю его, такой он был добрый! Я так плакала, когда мамочка рассказывала мне о его смерти, как злые люди убили его!
Вот выхожу я и говорю: «Легенда о смерти Царя-Освободителя, сочинение Натальи Старобельской, рожденной Соколовой-Сокольницкой».
Мамочка даже на стуле привскочила: «Муська, не смей!»
Но кругом все засмеялись, и стали удерживать и усаживать мамочку, a мне шептали: «ну, говори, говори, Муся»
Я начала:
Первый ангел так пел:
Второй ангел:
Третий ангел:
Четвертый ангел:
Пятый ангел:
Хор ангелов:
Когда я закончила, все захлопали в ладоши; a потом начали кричать: «браво, автор! браво, автор»! Мамочка очень сконфузилась и покраснела; она очень часто краснеет, гораздо чаще меня. Потом сам Коршунов пошел в сад и принес много цветов: маленький букетик он дал мне, большой — мамочке, a остальными обсыпал ее всю, говоря: «хвала и честь нашей поэтессе». Потом Женя с Ваней играли в четыре руки, a затем нас позвали пить чай. Разошлись мы все, веселые и довольные. Ничего, и в дождь умные люди сумеют хорошо устроиться!