— Я не знала, — снова сказала Леу, когда они встретились следующей ночью. Эльфийка все еще выглядела потрясенной, разговаривала тихо и без следа резкой ехидности, как вчера. — Прости, пожалуйста. Я понятия не имела, что у вас там такое творится. Думала, всеми людьми до сих пор правит один король, и что вы все…
— Ройс Золотой умер вскоре после победы над эльфами, так у нас считается, — ответил Мартин. — Его государство распалось вскоре после этого. Отделились западные провинции, а те, что остались, стали называться Венардией. Нынешний венардийский король, правда, хочет снова объединить Золотую державу. Говорит, для того, чтобы вместе противостоять гоблинам.
— Я ничего этого не знала, — повторила Леу, виновато взглянув на него. — Наговорила тебе гадостей, а твой народ, оказывается, пострадал от людей короля так же, как мой. Госпожа Дайну, когда я рассказала ей…
Мартин даже вздрогнул.
— Ты — что?
— Не пугайся, — сказала она и положила ладонь на его руку. — Тебе ничего не угрожает. Я же говорила, госпожа добра и справедлива. Я… понимаешь, я весь день ходила сама не своя, и она обратила на это внимание, стала расспрашивать. Госпожа тоже пришла в ужас от того, как поступили с твоей деревней. И еще она сказала, что это, наверное, воля луны — то, что они с Дианом тогда наткнулись на тебя, а сейчас ты смог отыскать дорогу под завесу и нашел ее заколку для плаща. Госпожа разрешила мне и дальше встречаться с тобой. Потом, когда ты немного подучишь наш язык, может быть тебе позволят даже прийти в Чертоги.
Увидев, как вспыхнули глаза Мартина, Леу поспешно добавила:
— Не сейчас. Когда-нибудь потом, после того, как госпожа объяснит все Диану. Я же рассказывала, как он злился после того, как снял с тебя браслет. Он не выносит людей, почти никогда не говорит о них. Когда госпожа Дайну расскажет ему о тебе, он скорее всего придет в ярость.
— Понимаю, — кивнул Мартин и вспомнил, с каким презрением глядел на него эльфийский правитель. Появись он сейчас в глубине владений Диана, тот, наверное, лично казнит его, не дав и слова сказать.
— В следующем лунном круге будет праздник, — сказала Леу. — Танец золотых листьев, любимый праздник госпожи. В этот день Диан особенно ласков с ней, ни в чем ей не отказывает. Наверное, тогда госпожа и расскажет ему о тебе. Ладно, ты хотел, чтобы я научила тебя языку фаэйри, так? Тогда слушай…
Мартин запомнил ту ночь еще и потому, что вернувшись назад в монастырь попался. Тихо и незаметно, как ему казалось, взобрался на стену, оттуда на дерево и на несколько мгновений затаился в кроне, прислушиваясь и всматриваясь в мрак, окутывающий двор монастыря. Все было тихо, только вдали лениво перебрехивались деревенские собаки; совсем рядом чернел силуэт дорматория, окна келий темные, нигде ни огонька. Он удовлетворенно кивнул. Ну конечно, перед рассветом спится слаще всего. Братья сейчас смотрят седьмой сон. Если Мартин все рассчитал правильно, у него в запасе были еще несколько часов до побудки.
Он осторожно скользнул вниз по стволу, повис на ветке и, стараясь не шуметь, спрыгнул на землю, по щиколотки утонув в мокрой от росы траве. Довольно улыбнулся, поправил висящую через плечо сумку, сделал было шаг в сторону дорматория, и замер на месте, впившись глазами в чью-то фигуру, которая неторопливо направлялась к нему через двор. Лица было не разглядеть из-за надвинутого капюшона, и Мартин, спохватившись, набросил свой и метнулся было в тень. Может, повезет, и его не узнали. Или даже не успели заметить. Небо грозовое, и кто это шляется по монастырю в такой час!
— И не думай даже, — догнал его спокойный, будто даже скучающий голос.
Келарь. Точно он. Неповоротливый и толстый, быстро бегать наверняка не умеет. Вдруг все-таки обойдется? Оторваться, спрятаться где-нибудь, потом постараться незаметно вернуться в келью, и тогда никто ничего…
— Мартин, — чуть повысил голос келарь. — А ну иди сюда. Дел у меня больше нет, кроме как за тобой гоняться.
Он застыл в нерешительности.
— Да узнал я тебя, узнал. Раньше нужно было под капюшоном прятаться. Сюда иди, кому говорю.
Мартин почувствовал, как на лбу выступает холодная испарина. Попался. Он тяжело вздохнул и шагнул навстречу келарю.
— Брат Олиф, я… понимаешь, я… я не мог заснуть и решил вот…
— Врешь, — все также невозмутимо сказал келарь. — Это я в свои пятьдесят три заснуть не могу, поэтому и слоняюсь тут, как душа неприкаянная. Суставы крутит, света белого не вижу. А ты… знаю я, почему ты посреди ночи по деревьям скачешь. Все знаю. Сумку давай.
— Ч-что?
— Сумку покажи, говорю.
Не дожидаясь, пока Мартин выполнит приказ, он стащил сумку с его плеча и запустил внутрь руку, не переставая бормотать «все я знаю, все».
— Брат Олиф…
— Как ее звать?
Внутри у него похолодело.
— Кого..? — еле сумел выдавить Мартин. Келарь поднял на него укоризненный взгляд.
— Девчонку, с которой ты в лес бегал. Что глаза вылупил? Думаешь, я вчера родился? Все вы одинаковы, молодежь. Наплюют на устав, на обеты, и с деревенскими девками в лесу непотребства творят.
От неожиданности он даже поперхнулся и закашлялся, но келарь, не обратив на Мартина внимание, продолжал ворчать:
— И хуже того, каждый раз нужно стащить что-то из кухни для своих краль, будто они там в Веречье от голода пухнут… Признавайся, что из кухни вынес?
И снова не дожидаясь ответа, он сунул нос в сумку Мартина. Потом перевернул ее и принялся трясти. На траву посыпались листы пергамента, упала деревянная фляга и кусок хлеба, который Мартин приберег с ужина, но так и не успел съесть.
— Ага! — воскликнул келарь. — Ну ни стыда, ни совести! Я-то думал, ну, может, пирог какой-нибудь стащил, или мяса кусок, а оно — вот оно что!
Он торжествующе потряс флягой, откупорил ее и поднес к носу.
— Вино украл, а? Ну ты и… — келарь осекся, на его лице появилось недоумение. Он подозрительно взглянул на Мартина, сделал большой глоток. — Это что, вода?
— Вода, брат Олиф, — кивнул тот. Келарь снова бросил на мальчика косой взгляд.
— Что-то не нравится мне это все, — проговорил он. — Ты смотри у меня, я пойду и лично всю кухню проверю. Если что-то пропало…
Продолжая бормотать, келарь исчез в темноте, а Мартин так и остался стоять посреди двора, не зная, смеяться ему или хвататься за голову.
В ту ночь он так и не смог заснуть, прикидывал, что будет, если келарь сообщил настоятелю о произошедшем. Совсем недавно он проштрафился, забравшись в библиотеку, а сейчас еще и это…
Утром, еще до молитвы, настоятель обратился к собравшимся в зале Тысячи Звезд. Он не стал, как обычно, предлагать им покаяться перед всеми в допущенных за прошедший день проступках, а, огорченно хмурясь, попросил братьев вознести общую молитву и молиться усерднее обычного, потому что, как стало ему известно…
«Олиф все-таки рассказал ему,» — успел подумать Мартин. — «И даже не дали мне возможности самому сознаться. Хотя, может, так и лучше. Эх…»
— Вчера вечером я получил письмо из монастыря наших братьев у северной границы, — сказал настоятель. — Его Величество Карл приказал двинуть войска на Убру. Весть шла почти седьмину, так что думаю, кровь уже успела пролиться. Мы должны молиться о скорейшем наступлении мира и о душах погибших.
Уже потом, по окончании утренней трапезы, Мартин нашел келаря и поблагодарил его. Тот пожал плечами.
— А зачем я стану отца настоятеля зря огорчать? Из кухни не пропало ничего. А что ты по ночам шляешься… — келарь усмехнулся и, как показалось Мартину, даже подмигнул — Может, ты цветочки в лесу собираешь. Я же тебя за руку не ловил. Все, не мешай. И так дел невпроворот…
Мартину повезло, и везение не отворачивалось от него весь следующий месяц. Ему удавалось незаметно ускользать из монастыря и так же возвращаться, больше ни разу не попавшись никому на глаза. Правда, постепенно стал сказываться недостаток сна. Он осунулся, под глазами появились круги, и дошло до того, что Бирн отправил Мартина к травщику, решив, что тот заболел. Пришлось нехотя сообщить Леу, что он пропустит несколько их встреч, чтобы выспаться и прийти в норму.
— Понимаю, — кивнула та. — Я и забыла, что тебе приходится вставать рано утром. Меня-то теперь госпожа раньше полудня к себе не зовет. Тебе, правда, нужно отдохнуть.
Мартин и сам понимал это, но ему было жаль прекращать вылазки в лес, пускай даже на пару дней. Язык фаэйри оказался сложным, сложнее даже убрийского, но именно поэтому Мартин упрямо решил, что должен выучить его, и ему не хотелось терять время. Кроме того, признался он себе, дело было в самой Леу. С ней было интересно. Поначалу колючая и ехидная, Леу оказалась смешливой, веселой, доброй — разве что слегка нетерпеливой. Часто ей было тяжело усидеть на месте, а еще эльфийка любила подстерегать Мартина, когда тот приходил на место встречи. Леу могла бесшумно появиться из-за дерева, мимо которого он только что прошел и мог бы поклясться, что никого не видел, или вдруг свеситься с ветки вниз головой, так, что ее лицо оказывалось совсем рядом с его, и еще беззлобно посмеивалась над тем, что сумела застать Мартина врасплох. Серьезной она тоже могла быть — когда рассказывала ему о фаэйри, сама расспрашивала Мартина о мире за пределами леса, или учила его новым словам на эльфийском. В последнее время тяжело сосредоточиться было уже самому мальчику. Он долго не мог понять, в чем причина, но потом сообразил — говорящий камень. Они оба держали его, пальцы Леу касались руки Мартина, и это… отвлекало, признавался он себе. Немного отвлекало.
Легкая, но почти постоянная усталость, ночные встречи с эльфийкой, работа в скриптории — за всем этим вести о войне как-то отошли на задний план, да и вестей особых толком и не было. Несколько раз мимо монастыря на север проходили отряды под пурпурными с золотым орлом и зелеными знаменами, скорее всего набранные из бывших воинов эйрийской армии. Совсем недавно, может, пару седьмин назад, паломники принесли слух о битве, в которой убрийское войско разгромило венардийцев и заставило выживших бежать назад к границе, вот, в общем, и все.
Это, наверное, было и к лучшему, решил Мартин. Чем меньше думаешь о войне, тем легче. Меньше воспоминаний, от которых руки сами сжимаются в кулаки, а в горле встает ком, не дающий дышать. Меньше страшных снов. Ну их всех.
По-настоящему Мартин вспоминал о происходящем на севере лишь в зале Тысячи Звезд, когда братья возносили молитвы об убитых и о том, чтобы война поскорей закончилась. Он молился вместе со всеми, обращался к небу искренне, но про себя хотел, чтобы служба поскорей закончилась.
Так было и в тот вечер — Мартин, глотая слова, и наверное, чуть раньше, чем нужно, пробормотал «а тех, кто погиб, прими в своих бескрайних чертогах, не дай упасть и угаснуть, и пусть сияют они в вечности», и собрался было встать с колен, когда настоятель поднял руку, давая понять, что еще не закончил.
— Еще одна молитва, — объявил он. — О Веречье. Брат Олиф днем собрался было туда за овощами и зерном, но на полпути его остановил патруль. В деревне карантин, королевские солдаты оцепили ее, никого не впускают и не выпускают. Сказали, кто-то у них подхватил кровяную лихорадку. Давайте попросим небо…
Мартин почувствовал, как у него перехватило дыхание, сердце бешено застучало. Накатила волна жара, как будто это у него самого закипела кровь в жилах.
Это случится опять.
— Всевечное небо, что над нами… — начал настоятель.
— Нет!
Мартин вскочил на ноги. На него уставились десятки удивленных глаз. Он и сам не знал, что хочет сказать — вряд ли ему поверят, но нужно же было сказать или сделать… что-нибудь. Хоть что-нибудь.
— Отец, это… подождете… это не лихорадка никакая! Они снова хотят… они наденут на них браслеты! На деревенских! Они все умрут!
Старик снова поднял руку пытаясь успокоить его.
— Мартин, пожалуйста. Мы ведь говорили об этом. Ты должен…
— Я не врал вам! — закричал он. — И сейчас не вру! Нужно сделать что-нибудь, иначе вся деревня погибнет!
— Мартин…
— Нельзя их бросать, отец! Мы должны что-то сделать! Пожалуйста!
— Мартин!
Настоятель повысил голос. Некоторые из соседей тянули Мартина за рясу, пытаясь заставить снова сесть; он успел заметить, как недовольно хмурящийся Бирн пробирается к нему из другого конца двора.
— Постойте, я… пожалуйста… да отстаньте вы! — Мартин рванулся, освобождаясь от вцепившихся в него рук, сделал глубокий вдох, постарался взять себя в руки. Нужно объяснить им. Спокойно все объяснить. — Это не лихорадка. В деревне никто не болен. Пока, по крайней мере. Венардийцы заставили их надеть браслеты судьбы, а парные браслеты сейчас на солдатах, которые собираются идти в бой. Скорее всего, какой-нибудь отряд, который сейчас сражается в Убре, и… точно, недавно же венардийцев там разбили, поэтому сейчас они решили снова использовать браслеты…
Подоспевший библиотекарь схватил его за плечо.
— Мартин! Небо, да что с тобой?! Прекрати!
— Дайте мне договорить! Потом наказывайте, как хотите, но сейчас дайте договорить. Я же говорил тебе! И настоятелю говорил, они уже так поступили с Вересковицами. Вы не поверили, а сейчас…
— Венардийцы не могут быть настолько жестоки, чтобы обрекать невинных поселян на смерть. Там же женщины и дети, Мартин! Неужели ты думаешь…
Их уже окружила толпа монахов. Братья тихо переговаривались, качали головами, с опаской глядя на мальчика.
— Еще как могут! Когда их солдаты пойдут в бой, убрийские стрелы будут лететь мимо, даже если стрелять будут с двух шагов, и… и мечи у убрицев будут выскальзывать из рук, и копья будут ломаться, а здесь, в Веречье местные просто будут падать и умирать, понимаете, вы?!
— Мартин, ты не в себе. Пожалуйста, замолчи.
— Если кому-то из деревенских повезет и солдат, на котором парный браслет, избежит только раны, то здесь он отделается сломанной рукой или ногой, или свалится с болезнью, но не умрет. Только потом венардийцы все равно убьют всех выживших, чтобы никто не узнал о том, что произошло. Пожалуйста, нужно… нужно что-то сделать!
— Достаточно, — перекрывая шум, громко сказал настоятель. — Братья, кто там ближе? Пожалуйста, отведите Мартина в келью и заприте, для его же блага. Травщик приготовит успокоительное. Он отдохнет и завтра ему станет лучше.
Он не успел отшатнуться, и его тут же схватили, аккуратно, но крепко.
— Пожалуйста, — взмолился он. — Нужно им помочь! Пока не поздно, нужно…
Мартин продолжал объяснять и уговаривать монахов, пока его вели по коридорам дорматория. Попробовал снова, когда чуть позже явился Конолл в сопровождении Тага и Киллиана, но его не стали слушать. Травщик принес кружку с отваром, а когда Мартин отмахнулся, его снова скрутили — небольно, но так, что он не мог и пальцем пошевелить — и Конолл влил ему в горло отдающую травами горькую жидкость. Мартин успел почувствовать, как кружится голова и пол уходит из-под ног, а потом вокруг стало темно и тихо.
— … да чем Конолл его опоил?
Голоса поднимались откуда-то из темноты.
— Мартин! Мартин, проснись!
— Он жив вообще?
— Да замолчи, накаркаешь еще… Мартин!
Звуки, будто кого-то шлепают по щеке. Тьма вокруг него завертелась, и чтобы не провалиться еще глубже, он попытался вцепиться хоть во что-нибудь. Ничего не вышло.
— Небо грозовое… Мартин!
— А ну отойди-ка…
Сверху полилась холодная вода. Он застонал, дернулся, стараясь уклониться, и в этот момент его подхватили под руки и усадили. Мартин с трудом разлепил глаза и тут же снова зажмурился — голова закружилась так, что его затошнило.
— Что… что случилось?
— Ну наконец! — обрадовался голос. Мартин вроде бы узнал Киллиана. — Очухался! Встать сможешь?
— Сейчас, — пробормотал он. Снова открыл глаза, и на этот раз вроде бы стало полегче — по крайней мере стены кельи не кружились и не грозили обрушиться на него. — Думаю… думаю, да. Что..?
Мартин попытался подняться, но ноги подогнулись, и он снова упал бы на койку, если бы его не подхватили с двух сторон.
— Ладно, — проговорил второй голос, решительный и мрачный. Кажется, это Джарет. Неразговорчивый хмурый южанин, откуда-то из Илора. Мартин вдруг вспомнил, что это именно он украшал иллюстрациями переведенный им «Перечень заблуждений». — Веди его к умывальнику.
— Куда?
— К умывальнику, говорю!
Мартина снова потащили по пустым и тихим коридорам дорматория, теперь уже в обратную стороны. Судя по тому, как плясал свет в узких окнах, было раннее утро. Где все? Что здесь творится вообще?
— Что… происходит?
— Мартин, слышь, ты не обижайся, а? — надсадно дыша, пропыхтел Киллиан. — За вчерашнее, я имею в виду. Мы ж не знали…
— Что?
— Ну, то, что ты говорил насчет Веречья. Мы ж, это…
Его вытащили в галерею, что опоясывала зал Тысячи Звезд. Здесь тоже не было ни души, только откуда-то из-за трапезной, со стороны главных ворот, вроде бы раздавались голоса.
— Стой. — скомандовал Джарет. — Окунай его.
Мартин не успел сообразить, что происходит, как его мокнули головой в наполненную водой каменную чашу. Вытащили, дали немного отдышаться, и повторили снова. На третий раз он уперся.
— Все, хватит! Хватит!
Ему полегчало. Холодная вода капала за шиворот, мокрые волосы липли к лицу, но головокружение прошло и мысли совсем прояснились.
— Теперь можешь рассказывать, — проворчал Джарет. — До него дойдет. И быстрее давай.
— Э, ну в общем, похоже что ты прав оказался, — сказал Киллиан. Мартин только сейчас обратил внимание на то, каким он казался бледным и растерянным. — То есть, это… Утром еще, совсем рано, там у них в деревне что-то стало твориться. Дым поднимается сразу в нескольких местах, крики… Орали так, что даже здесь слышно было… да и сейчас еще орут… Настоятель приказал всем собраться и идти в Веречье. Их там, наверное, действительно спасать надо. Он сказал…
Мартин тихо выругался. Ну конечно, нужно было тянуть до последнего, самим убедиться что в деревне стряслась беда, и только потом бросаться на помощь! Ладно… Лучше поздно, чем никогда.
— Пойдем, — коротко сказал он. Купание в умывальнике помогло, слабость быстро проходила и вскоре он перешел с быстрого шага на бег, миновал трапезную и оказался на главном дворе монастыря, но и там уже было пусто. Ворота были открыты настежь, а на дороге, ведущей в деревню, виднелась вереница фигур в синих рясах.
И дальше — палатки, вьющиеся над ними венардийские знамена, столбы черного дыма поднимаются к небу, между домиками мечутся совсем крошечные человечки, и ветер доносит плач и крики.
Мартин на мгновение замер, скорчившись, как будто от боли. Опять этот проклятый ком в горле, не дающий нормально вздохнуть, и глаза горят. Наверное, от дыма. Он глубоко вздохнул и поспешил вслед остальным братьям.
На полдороге его нагнали Киллиан и Джарет.
— Ну ты и шустрый, — буркнул рисовальщик. Киллиан даже говорить не мог, только отдувался и утирал мокрое лицо. — Не дослушал даже. В общем, отец настоятель придумал, как этим беднягам помочь. Теми, кто уже пострадал, Конолл займется. Если сам не справится, мы подсобим. Остальных деревенских просто сгоняем в одно место, пусть там сидят и вообще не двигаются, если получится. Меньше шансов, что упадут и сломают себе что-нибудь, или, я не знаю, на голову что-нибудь свалится. В руки им ничего острого и тяжелого не давать, есть тоже не давать, чтоб не подавились. Пусть постятся и молитвы читают, дело полезное. А если на них зараза какая-нибудь нападет, тут опять же травщик пригодится. Если я все правильно понял, так удастся хоть часть браслетов нейтрализовать, а там, глядишь, бой в Убре закончится. Венардийцы увидят, что магия не работает, и побегут, дай небо.
Мартин молча кивнул. Хорошо придумано.
— И это… — все еще пытаясь отдышаться, добавил Киллиан. — Настоятель сказал, что раз такое дело серьезное, на устав можно наплевать. В смысле, если увидишь, что какая-нибудь девчонка симпатичная ногу подвернула или еще что, так можешь смело ее поднимать на руки, и…
— А у тебя, я вижу, одно только на уме, — заметил Джарет.