Скрипка в руках менестреля, длинноволосого старика, выводила нежную и печальную мелодию; звуки неторопливо лились по полутемной жарко натопленной зале Мшан. Мартину показалось, что сощурь он глаза и присмотрись повнимательней, то увидит, как они вспыхивают, проплывая сквозь пламя факелов, переплетаются с тонкими серо-белыми петлями дыма и вместе с ним улетают в узкие окна высоко наверху. Тени на стенах, которые совсем недавно кружились, появлялись и исчезали под быстрый, веселый напев, сейчас застыли, подрагивая совсем чуть-чуть, как будто вздыхали. В замковой зале яблоку было негде упасть — здесь за длинными столами собрались все пять с лишним десятков жителей Вересковиц, и еще с полдюжины, что приехали с семьей жениха — и все сидели тихо, точно боялись случайным звуком или движением потревожить менестрелей и разрушить волшебство. Рыжеволосая девушка, дочь или скорее внучка скрипача, выводила чистым высоким голосом:
Как стали короче зимние дни,
Сказала — колечко в подарок возьми.
Колечко из меди, камень простой,
Пусть лихо обходит тебя стороной.
Эльфийка-колдунья из чащи глядит,
Завистью черной ее взгляд горит.
«Я вашу любовь развею как дым,
Был он твоим милым — а станет моим!»
Солнце на запад и небо в крови,
Но он не придет, как его ни зови.
Хоть плачь, хоть молись всю ночь до зари,
Пропал он навеки в лесах фаэйри…
Голова кружилась. Сэр Уилмот не поскупился на угощение, и к столу вместо привычного в здешних краях меда и легкого пива подали сладкие южные вина и сидр, сначала кажущийся безобидным и совсем мягким, а потом бьющий в голову и вяжущий руки и ноги. Мартин, похоже, обнаружил это слишком поздно.
Голос волшебный сладко поет,
Дни напролет в лес парня зовет.
Колечко-подарок он с пальца сорвал,
Бросил в траву и в чаще пропал.
После припева рыжеволосая заиграла на флейте, вплетая ее звуки в печальный плач скрипки. Мартин огляделся и заметил, как у многих гостей, особенно женщин, на глазах блестят слезы. Небо — даже мать сидит, пригорюнившись, а отец гладит ее по волосам и что-то шепчет на ухо.
Ему стало неловко. Чтобы отвлечься, Мартин пробежал глазами по столу. Рыба с побережья, сыр, рубленная овечья требуха с луком и овсянкой, сваренная в овечьем же желудке, мелкие птички, которых ловили силками здесь в округе. Дичь, ягоды и орехи — из владений Тойнов, наверное, там у них на самой восточной границе начинаются леса…
Дни и седьмины текут как вода,
Стала девчонка от горя седа…
— пела девушка. Некоторые за столами уже плакали в голос, даже сама леди Боннибель. Мартину стало ее жаль. Обычно всегда веселая пухлая болтушка, дочь сэра Уилмота просто рыдала в три ручья, мать пыталась успокоить ее, а жених растерянно хлопал глазами и похоже был бы совсем не против провалиться сквозь землю. Мартин нахмурился. Песня красивая, но кто же исполняет такие на свадьбе? Даже ему в одиннадцать лет это понятно, а вот взрослым, похоже…
Солнце восходит и небо горит,
К тебе я вернулся, он говорит.
Подарок я твой отыскал, посмотри,
Не властны теперь надо мной фаэйри.
А, ну раз так… Он покачал головой и улыбнулся, глядя, как сэр Уилмот, покачиваясь, поднялся из-за большого господского стола, сунул девушке в руки туго набитый кошелек и принялся обнимать скрипача. Лицо красное, по щекам бегут слезы. Если сейчас еще надумает посвятить менестреля в рыцари, как когда-то старый барон его отца… Мартин тихонько рассмеялся.
Снова музыка. Потом леди Боннибель и ее жених поднялись, держась за руки, и домашний священник Тойнов, коротко стриженный благообразный толстяк в белой рясе выслушал их клятвы перед небом и людьми и объявил мужем и женой. Зал наполнился радостными криками и тени снова заметались по стенам; гости, встав и высоко поднимая руки с рогами и чашами, пили за новобрачных. Мартин решил, что сидра ему хватит и наливал себе только воду, но его все равно клонило в сон, а голова кружилась все сильнее. Скрипка и свирель мягко и негромко выводили новую мелодию; он оперся щекой на руку и слипающимися глазами следил, как в большом очаге пляшет огонь. Приглушенно, будто издалека, до мальчика долетали обрывки разговоров — кто-то из людей Тойнов рассказывал, что по слухам три дня тому назад гоблины высадились на побережье у Русалочьей Башни, разграбили тамошний монастырь и ушли в море прежде, чем подоспела баронская дружина. В ответ ему фыркнули — нашел тоже новости, такое теперь почти каждую седьмину происходит. И вообще, заткнулся бы, еще беду накличешь.
Совсем рядом детский голос допытывался, что это за фаэйри, о котором пели менестрели. Ответа не было, а ребенок не замолкал, спрашивал снова и снова, и наконец тойновский священник — по голосу, кажется, он — объяснил, что это язык эльфов, что так называют себя те, кто не смотрит в небо.
— А почему… — снова начал любопытный малыш. Мартин вдруг почувствовал, как веки становятся все тяжелее, тепло от очага обволакивает его, как уютное мягкое одеяло. Становится тихо и темно, звуки медленно исчезают, только где-то очень далеко убаюкивающе поют скрипка и флейта, но и они тают, тают, тают…
На его плечо легла чья-то ладонь и Мартин, вздрогнув, открыл глаза. Мать ласково спрашивала о чем-то; он рассеяно кивнул. Снова глотнул холодной воды из кружки, чтобы отогнать сон.
— … гоблинское войско было разбито и битва закончилась, и тогда там же, на поле сражения, эльфы предательски напали на измотанное войско короля Ройса, — рассказывал священник. — Но небо было на стороне людей, они выстояли под ливнем стрел, пошли в атаку, и тогда эльфы побежали, потому что хоть и были искусными лучниками, в честной схватке никому из них было не устоять перед рыцарями Золотого короля. Снова началась война, и была она тяжелой и долгой, потому что оружие у эльфов было волшебным.
— Что за оружие, отец? — встрял еще кто-то, взрослый судя по голосу.
— Они не выносят металла, поэтому наконечники их стрел и дротиков делались из лунного света и пробивали кольчуги и панцири, как бумагу, — ответил священник. — Так я слыхал, по крайней мере. У королевы одного из эльфийских дворов была арфа, звуки которой могли погрузить в сон целое войско, или заставить воинов смеяться и плакать, как младенцев. У правителя другого двора была чаша, глоток из которой исцелял любые раны и болезни.
— Да сказки все это, — прогудел кто-то и сразу же спохватился. — Простите, отец…
Священник не рассердился.
— Может, и сказки, но по крайней мере один из таких волшебных предметов, молот короля Диана, попал в рукиРойсу Золотому, и в Венардии с помощью этого молота до сих пор куют браслеты судьбы. Как бы там ни было, даже колдовством эльфы не смогли победить в этой войне. Небо было на нашей стороне, эльфов рассеяли и загнали под холмы и в самые чащи лесов, где кроны деревьев такие густые, что закрывают и солнце, и луну, и звезды. Потому и зовут их те, кто не смотрит в небо. Вот уже сотни лет они не отваживаются выходить оттуда и только вредят нам исподтишка…
Зачем они вообще напали на людей, подумал Мартин. Да еще после того, как вместе с нами сражались против гоблинов? Он нахмурился, попытался сосредоточиться, но получалось плохо, все равно кружилась голова и клонило в сон. Все этот сидр, чтобы ему пусто было. Может… может эльфы испугались, что люди станут слишком сильны и… и что?
Весело пиликает скрипка, девушка исполняет «Наша Бонни из Медоцвета», только вместо «Медоцвета» поет «из замка Мшаны». Смех, дружный стук кулаков и кружек по столам, а потом вдруг снова тепло, уютная темнота, уплывающие вдаль звуки…
Порыв холодного ветра на лице заставил Мартина вздрогнуть и открыть глаза. Пламя факелов на стенах забилось и задрожало. Люди вокруг, кажется, не обращали внимание, пели, смеялись и хлопали в ладоши, но он увидел, как за большим столом в дальнем конце зала сэр Тойн подслеповато щурится, потом толкает сэра Уилмота в бок и что-то говорит ему, тыча пальцем в сторону дверей.
— Именем его милости Ода Тиренна! — громко прокричал кто-то, перекрывая музыку и шум. Скрипка взвизгнула и затихла. Люди, сначала немногие, потом все больше и больше, поворачивались на голос; Мартин вытянул шею, а потом взобрался на лавку, чтобы рассмотреть его обладателя.
Воин в красно-белом плаще и коническом шлеме, стоящий у входа в зал, стукнул древком копья о плиты пола раз, другой.
— Именем его милости! — повторил он. — Сэр Уилмот, барон, ваш сюзерен, приказывает вам собрать ополченцев с вашего лена и следовать за ним к месту сбора у Серых холмов!
— А что… что случилось-то?! — заплетающимся языком выкрикнул кто-то в наступившей тишине. Гонец обвел гостей взглядом.
— Гоблины высадились на побережье возле монастыря братьев Северной звезды, — сказал он. Только сейчас Мартин заметил, каким вымотанным выглядит воин. Плащ и сюркобыли заляпаны грязью, лицо бледное, глаза красные от усталости. — И на этот раз не собираются уходить. Заняли монастырь, строят вокруг укрепления, а сегодня утром приплыли еще несколько сотен. Его величество приказал баронам Западного предела выбить их оттуда, пока не подоспели новые подкрепления.
Рыцарь поднялся со своего места; долю секунды он выглядел растерянным, потом сдвинул густые брови и сжал челюсти.
— Передай его милости, что я с людьми буду ждать его у Серых холмов.
— Нет надобности, сэр, — ответил воин. — Барон с дружиной только что прошел мимо вашего замка. Если поспешите, то еще успеете нагнать его.
Сэр Уилмот крякнул, залпом осушил чашу вина и грохнул ею о стол.
— Кто там ближе, дайте гонцу выпить, — приказал он. Встал и быстрым шагом прошелся вдоль столов, вглядываясь в лица гостей. — Так, ребята, кто у нас тут не женат? У кого еще братья-сестры есть? Лиль, ты. Бегом дуй к себе, найди там вилы или топор какой, возьми еды и обратно. Грег, ты тоже. Джокки, Маркас… Нет, Кеит, тебя не возьму, у тебя вон жена на сносях. Хеки, давай домой за оружием, пойдешь с нами. Кто еще…
— Сэр, позвольте мне! — Рори вскочил так резко, что опрокинул стоящий перед ним кувшин. По доскам стола потекло темно-красное, в полутьме кажущееся черным, закапало на пол. Рыцарь окинул его взглядом.
— Ты же хромаешь до сих пор. И это тебе не на баронском турнире деревяшкой махать, это… а ты вообще сядь. — сурово проговорил он, встретившись взглядом с Мартином. — Будь ты постарше и не единственный ребенок в семье, все равно не взял бы. Голова у тебя хорошо варит, я еще в Беломосте заметил. Нечего ее под гоблинские дубины совать, пригодится еще. Ладно, дальше. Никэл, ты…
Мартин растерянно моргнул. Он и не собирался вызываться, просто еще не до конца понял, что происходит. Может, и попросил бы сэра Уилмота взять его с собой, успей он собраться с мыслями…
— Я же ваш оруженосец, сэр, — не сдавался тем временем Рори. — Даже если хромаю немного, но с Осенью ведь могу вам помочь! Меч наточить, кольчугу почистить, все прочее. Вы что, зря меня учили?
Рыцарь на секунду замешкался.
— Ну раз оруженосец, тогда метнулся и принес мое барахло! — рявкнул он. — И шлем не забудь! А потом Осень оседлаешь! Быстро!
Рори просиял и насколько мог шустро бросился выполнять приказ.
— И во время боя чтобы в сторонке стоял! — закричал вслед сэр Уилмот. — Нет, вообще в обозе чтобы спрятался! Под телегой! И носа оттуда не казал!
Мартин все еще ошеломленно вертел головой по сторонам. Приглушенный ропот, испуганные, растерянные голоса, несколько женщин снова плакали. СэрУилмот что-то втолковывал жене и дочери; хищно скалящий зубы сэр Тойн прошел к выходу, так быстро, что длинные седые волосы развевались за его спиной.
— Слава небу, повеселюсь напоследок! На турнир не попал, хоть сейчас душу отведу. Стими, Дермид, созывайте остальных и за мной! — орал он. — Устроим гоблинским отродьям…
Перекрывая все остальные звуки за стенами башни загрохотал гром, а в темных окнах полыхнуло ослепительно белым.
Дождь лил почти целую седьмину, а когда наконец перестал, небо все равно оставалось почти черным от затянувших его туч. Именно в этот день в Вересковицы вернулось ополчение, хотя многие сначала не поняли, что произошло. К замку подъехала крытая повозка, оттуда на раскисшую от ливня землю спрыгнули двое, осторожно помогли спуститься третьему и медленно, поддерживая его, повели к воротам. Минуту спустя надМшанами взвился истошный крик, пугая дремавших на стенах птиц. Кричала женщина, без слов, отчаянно и пронзительно. Его было слышно и внизу, в деревне; люди высыпали из домов, встревоженно переглядывались, спрашивали друг друга, что произошло, а крик все не прекращался, взлетал к темному небу и не таял в нем.
— Молния меня порази, это же… — проговорил кто-то за спиной у Мартина. Из ворот появились те двое, что приехали в повозке и стали спускаться по тропинке, ведущей к деревне. Один шел медленно, опустив голову, его руки висели вдоль туловища. Другой наоборот, жестикулировал и напрягал горло, стараясь перекричать голосящую женщину.
— Кара! — орал он. — Кара, бегом в замок! Господина привезли, он еле дышит! Ему все нутро отбило! Как бы не помер!
Мартин узнал его. Высокий, тощий как жердь, со светлыми, почти белыми волосами, которые постоянно висели, закрывая лицо как сосульки. Маркас, один из тех, кого сэр Уилмот забрал с собой, уходя к Серым холмам. Второй, с бородой и курчавой шевелюрой — Хеки. И женщину, которая все не умолкала, он тоже узнал. Нетта, мать Рори.
Обоих отвели в первый попавшийся дом, усадили поближе к огню, налили теплого питья. Хеки осушил свою кружку большими жадными глотками, уставился в пространство пустым взглядом и не отзывался, когда с ним заговаривали, поэтому его оставили в покое и столпились вокруг Маркаса. Тот наоборот, не пил, только сжимал кружку обеими руками, как будто хотел согреться, и беспокойно стрелял глазами по сторонам.
— Кто ж знал, что оно так вот обернется, — говорил он мягким, каким-то испуганным голосом. — Нам сначала вообще сказали, что ничего делать не придется, что баронские дружины сами справятся, а мы, ополчение, так, на подхвате будем. Потом, как на побережье пришли, говорят — гоблины в монастыре засели, так вы только ворота вышибите, а там уж дружинники все остальное сделают. А чем ты ворота вышибать будешь, лбом? Я слыхал, мы должны были у Серых холмов еще какого-то барона ждать, он вроде с собой таран вез, или камнеметы, стену проломить. Не дождались, приказали выступать без него. А все равно потеряли день, пока искали, где у них там хоть какой завалящий лесок растет, чтобы деревьев нарубить, а стволы вроде как вместо таранов использовать. Первыми к воротам погнали каких-то мужиков, вроде из местных. Те долбанули раз, другой, а потом из монастыря, сверху откуда-то, как прилетит камень, с меня где-то размером! Ствол в щепки, троих этим камнем пришибло насмерть, еще двоим руки-ноги переломало… — Маркаса передернуло. — Все орут, кровища льется… А потом нашим ребятам говорят, мол, вперед, выносите ворота. Его милость барон говорит, не бойтесь, мол, вас лучники прикроют, не дадут им высунуться. У меня поджилки затряслись, а что делать? Стали мы дурой этой в ворота колотить, и вроде даже как действительно лучники им прицел сбивали, потому что еще несколько камней прилетели, да все мимо. А потом…
Он трясущимися руками поднес кружку с дымящимся питьем ко рту, но так и не сделал ни одного глотка.
— Ворота сами распахнулись, и эти твари как ломанутся! Один, самый здоровый, впереди, с боков его двое прикрывают, за ними еще четверо… Мы струсили, врать не стану, а кто бы не струсил? Эти орут, с клыков пена летит, секирами и дубинами этими своими машут! Мы врассыпную, кто успел, а кто нет, вроде Никэла и Джокки, там у ворот и полегли. Джокки в спину уже дубиной досталось, его в воздух подняло, шагов на пять вперед бросило, он и не встал больше. Сэр Уилмот сам к нам на помощь бросился, за ним баронские дружинники, так гады эти успели назад за ворота убраться. И так вот до вечера вроде как в игру дурацкую с гоблинами играли — наши пытаются ворота вышибить, они вылазку делают, дружинники кидаются в бой, а они огрызаются, огрызаются — и назад.
Наутро слух прошел, мол, ждем этого, с камнеметом, должен к полудню подойти. А гоблины тут как раз переговорщиков выслали. О чем они там разговаривали, не знаю, только наши довольные ходили, шептались, что вот, мозги гоблинам морочим, время тянем, а потом подвезут камнемет и как жахнем по ним! — он невесело усмехнулся. — Только не поверите, а не мы одни такие умные оказались. Подвезли эту дуру, гоблины ее увидели и сразу все наши требования вроде приняли. Дайте времени, говорят, до вечера всего, чтобы собраться и богам нашим помолиться, а потом все к вам безоружными выйдем и в плен сдадимся. Бароны и согласились, даже камнемет собирать не стали. А потом, день уже к вечеру клонился, кто-то как заорет — смотрите мол, в море! Мы глядим, а там змеи их на горизонте, с десяток, не меньше…
— Разгромили нас, — вдруг подал голос Хеки. Говорил спокойно, тихо, все еще смотря в пространство пустыми глазами. — Никто не успел даже сообразить, что происходит. Наши бросились строить дружины, собирать эту штуку, а тут эти из монастыря снова стали швырять камни. Камни… глыбы целые. Из стен они их выламывали, что ли. Сам видел, дружина в квадрат построилась, пики выставила, а по ней как прилетит… А потом еще сотни три высадились на берег, и все. Наших все равно больше было, только какая разница, если гоблинской секире все равно, что рубахи наши, что стеганки дружинников, что рыцарские кольчуги. А у этих гадов у самих шкура такая толстая, что никакой брони не нужно.
Он прерывисто вздохнул.
— Под конец гоблины, что засели в монастыре, снова ломанулись наружу, на этот раз всей толпой, и очутились мы между наковальней и молотом. Все стали разбегаться. Сначала побежало ополчение, потом баронские солдаты. Те старались хоть как-то сопротивляться, только это им мало помогло. Сэр Уилмот пытался на гоблинов, что за нами гнались, кинутся, чтобы, значит, мы уйти успели, его дубиной с коня сшибли. Рори вон тоже… полез его щитом закрывать, так его вместе с этим щитом надвое и разрубили…
Кружка выпала из рук Маркаса и разбилась, а он сам беззвучно зарыдал, раскачиваясь и вцепившись себе в волосы.