Снаружи, из зала Тысячи Звезд, затрубил рожок, подавая сигнал к окончанию работы. Высокий худой мальчик лет пятнадцати откинул с лица длинные светлокаштановые волосы, прикусил от усердия кончик языка и постарался писать быстрей. Всего несколько строк, жаль оставлять параграф неоконченным. Да и есть особо не хочется.
Вокруг него скрипели отодвигаемые стулья. Писцы, все две дюжины, вставали, кряхтели, потягивались, разминали затекшие суставы. Таг, чей стол был рядом с его, тихо ругался себе под нос и массировал запястье. Повезло ему, что настоятель не слышит.
Мальчик быстро пробежался глазами по листу пергамента, лежащему перед ним.
«…еще до падения Золотой державы короля Ройса в северных ее пределах возникло весьма опасное заблуждение, последователи которого называли себя Певчими неба. Все ордена, несмотря на несогласие по другим вопросам, сходились в том, что молния поражает человека в наказание за грехи; Певчие же считали, что небо посылает молнию в знак благоволения, и что тому, кто, получив удар молнии, выживет, уготованы великие дела. Во время грозы они выходили из дома и бродили по холмам и пустошам, пели, танцевали и призывали молнии, надеясь удостоиться подобной чести. И что хуже этого — порой Певчие уговаривали честных людей, не разделяющих их заблуждение, присоединиться к их безумным пляскам, а некоторых уводили силой и против воли заставляли…»
Его хлопнули по спине. Мальчик обернулся.
— Все, Дайре, все, перерыв сделай, — рассмеялся толстяк Киллиан и с хрустом размял заросшие рыжим волосом пальцы. — Не убежит никуда твой пергамент.
Дайре бросил еще один взгляд на лист, почти полностью заполненный аккуратным ровным почерком на венардийском диалекте Золотой речи, на стоящую на подставке книгу с тем же текстом, но на диалекте северных королевств.
— За книгой через три дня приедут, — возразил он.
Киллиан снова захохотал.
— Кто, эти раки вареные из ордена Рассвета? Да они в каждой таверне по дороге останавливаться будут, и не уедут, пока не выпьют там все, что есть! Ты что, поговорку не помнишь? «Солнечные сестры на чарку и не взглянут, братья Северной звезды с полглотка пригубят; братьям Чистых небес и кувшина хватит, а Рассветным братьям и бочки мало будет».
— Раки вареные? — недоуменно улыбнулся Дайре.
— Ну, рясы у них красные. Видишь, в брюхе пусто, о чем ни заговорю, все о еде выходит. Пойдем, ну!
Мальчик рассмеялся.
— Хорошо, иду, иду.
Вместе с остальными он вышел из скриптория и оказался в зале Тысячи Звезд — на самом деле внутреннем дворе, расположенном в самом сердце монастыря. Пересек его, остановившись на секунду, чтобы опуститься на колено, коснуться края неглубокой ямы, черной и словно выжженной пламенем, и поднести руку к губам. Дальше по галерее, повернул в коридор, в конце которого уже распахнулись двустворчатые деревянные двери, покрытые резьбой. До носа донеслись вкусные запахи; в просторной светлой трапезной за длинными столами уже сидели десятка два монахов в синих рясах, а дежурные заканчивали последние приготовления к обеду.
Рот наполнился слюной. Вроде только что есть не хотелось, а вот стоило посмотреть на свежеиспеченный хлеб, деревянные миски с густым горячим супом, блюда с зеленью и овощами, как вдруг под ложечкой засосало, словно седьмину ничего не ел. Сразу же наброситься на еду, конечно же, было нельзя — не прежде, чем соберутся остальные обитатели монастыря, а настоятель не произнесет благословение. Но уж потом…
Дайре с наслаждением рвал зубами еще теплый хлеб, вгрызался в хрустящие лук и морковь, при этом одним глазом поглядывая на дымящуюся миску — как бы суп не остыл.
Киллиан, что сидел рядом, только ухмылялся:
— Откуда в тебе столько места, хотел бы я знать. И главное, ешь как не в себя, а все равно такой же тощий, как когда к нам попал…
Три года назад он появился из леса, неподалеку от которого стоял монастырь — грязный, оборванный и промокший до нитки. Свалился, не дойдя до монастырских стен. Его притащили в лазарет, и травщик не был уверен, что парнишка выживет — худой, как скелет, видно, что голодал, да еще простужен не на шутку. Предыдущей ночью в окрестностях как раз бушевала гроза. Когда спустя несколько дней он немного пришел в себя, его попытались расспросить, кто такой и откуда, но ничего не вышло. Мальчик не смог назвать своего имени, не смог ответить толком ни на один вопрос. Кажется, он вообще не умел говорить. Большую часть времени он просто смотрел в пространство пустыми глазами и молчал, разве что изредка тихо повторял «они… они…» — и бледнел, зажмуривался, как будто от страха, а по лицу у него бежали слезы. Либо наоборот — глаза странного паренька широко распахивались, чуть не сияли, будто он увидел что-то прекрасное, губы растягивались в робкой улыбке, и он снова шептал «они». По тому, как он произносил это единственное слово, монахи предположили, что мальчик родом с севера — из бывших земель Мида, Карлейна или из Авлари. Беженцы из тех краев добирались, бывало, и до юго-западных пределов Эйрии, где стоял монастырь, но это было еще до того, как венардийцы дали гоблинам отпор. А от самих венардийцев зачем бежать? Ходили, опять же, слухи о том, что новые правители накладывают разные ограничения и штрафы на деревни и города, которые побывали под властью гоблинов, но здесь, на юге Эйрии, венардийцы вели себя достойно — не обижали простой народ и оказывали должное почтение служителям неба. Разве что отняли половину земель у эйрийской знати и раздали своим баронам и графам…
В любом случае ни имени странного мальчика, ни откуда он родом, ни как попал так далеко на юг, узнать не удалось. Даже когда дар речи постепенно вернулся к нему, оказалось, что он ничего не помнит. Найденышу дали имя Дайре — самое обычное, в Эйрии так звали каждого второго, а потом появилось и прозвище — Дайре Тихий, потому что он хоть и снова заговорил, но оказался совсем немногословным.
Его приставили помогать на кухне — не выгонять же за ворота — и так как Дайре оказался расторопным, не вызывал нареканий и особого внимания к себе не привлекал, вскоре привыкли не замечать. Наверное, он так и провел бы следующие несколько лет драя котлы, чистя и нарезая овощи и разнося еду по столам, если бы не библиотекарь по имени Бирн. Тот почему-то, может просто из интереса, решил все-таки попробовать вернуть Дайре память, поэтому в свободное время читал ему, благо библиотека монастыря была самой большой в этой части Эйрии. Книги по истории, жизнеописания праведников, особенно выходцев с северных земель, пробовал даже невесть как оказавшиеся среди других томов детские сказки — Дайре только виновато качал головой и говорил, что все равно не может ничего вспомнить. Бирн уже был готов поднять руки, когда мальчик, краснея и запинаясь, спросил, не позволят ли ему научиться читать — все эти истории ему очень нравились, а грамоты он не знал. Библиотекарь пожал плечами — почему бы и нет. Он испросил разрешение у настоятеля, и тот разрешил Дайре в свободное время присоединяться к послушникам, которых Бирн обучал письму и чтению.
Найденыш всех удивил, особенно если учесть, что учиться ему приходилось урывками. Он не отставал от остальных, а потом оказалось, что у него склонность к языкам. Вдобавок к северному диалекту, на котором он говорил, и эйрийскому, который выучил за время пребывания в монастыре, через полгода Дайре читал и писал на венардийском и апрайском. Тогда библиотекарь подсунул ему убрийские книги — язык горцев происходил из другого корня и ничем не походил на диалекты Золотой речи. Через год Дайре, хоть и ошибаясь иногда, писал и читал по-убрийски. К тому времени Бирн, невзирая на протесты келаря, забрал его из кухни.
— Капусту крошить каждый умеет, — ответил библиотекарь в ответ на его ворчание. — Только разве орден для этого создавали? Тебе устав прочесть, брат келарь? Орден для того учредили, чтобы собирать, охранять и преумножать угодные небу знания. У нас заказы на книги еще с позапрошлого года невыполненные лежат, переводчиков не хватает.
— На голодный желудок много вы напереводите, — уже сдавшись, но желая оставить за собой последнее слово, буркнул тот. Бирн усмехнулся.
— За книги золотом и серебром платят, брат келарь. Не будет книг — тебе же не на что будет припасы закупать. Сами-то мы давно уже ни овощи не выращиваем, ни скотину не разводим. Впрочем, спорить с тобой не стану. Хочешь — иди к отцу настоятелю, пускай он нас рассудит.
Киллиан оказался прав. Прошли три дня, седьмина, а монахи ордена Рассвета не появились. Дайре втайне был доволен — он только-только успел перевести заказанный ими «Перечень заблуждений, противных небу и опасных для людей» и опасался, что ее не успеют переплести.
Рассветные братья прибыли только на утро восьмого дня и не одни, а с целой процессией паломников — три молодых монаха и пожилой благообразный священник, может быть, высокого чина, судя по украшенной золотом богатой одежде. Все четверо добродушно улыбались, монахи даже заигрывали с хорошенькими паломницами. Дайре, который вместе с настоятелем, библиотекарем и его помощником встречал их во внешнем дворе монастыря, слегка оторопел — братьям Чистого неба устав не позволял даже приближаться к женщинам, не то что заговаривать с ними (исключение делалось только для госпиталия, который принимал паломников и заведовал странноприимным домом при монастыре, но на эту должность назначали старейших из братьев, для которых в силу возраста подобного рода соблазны были не страшны). Он бросил взгляд на остальных — настоятель и Бирн неодобрительно хмурились, Мерфи, помощник библиотекаря, опустил глаза, но время от времени с любопытством поглядывал на новоприбывших.
Когда рассветные братья слезли с коней, оказалось, что Киллиан снова попал в точку. Все четверо слегка пошатывались, а пивом от них разило за несколько шагов.
— Любезный брат! — воскликнул старший, шагнув к настоятелю. — Алистер, так? Брат Алистер из Клеверной долины?
— Вы не обознались, — вежливо улыбнулся тот. — Добро пожаловать в…
Священник в красном сгреб его в охапку и расцеловал в обе щеки.
— Любезный брат! Как я рад вас видеть! — он пошатнулся, но двое из его монахов успели подхватить его. — Я Годфри Бейнфорт, приор аббатства Падающей звезды… слыхали, да? Самое большое аббатство во всей Венардии… да что это я, слыхали, конечно. Наш аббат ведь переписывается с вами. Хотел прибыть лично, но в самый последний момент занемог… на все воля неба… так что послал меня. И, скажу я вам, я в восторге! Какие виды! Всюду зелень! У нас таких лесов и рощ уже почти не встретишь, все повырубали… а какие замечательные у вас люди! Такие душевные и гостеприимные! Ваш устав, брат Алистер, к сожалению, не позволяет вам оценить это, но девушки… кхе… вы понимаете…
— Не желаете ли отдохнуть с дороги, дорогой брат? — все так же вежливо, но холодно спросил настоятель. Он сложил руки за спиной и нависал над пошатывающимся венардийцем. — Вам выделены самые лучшие комнаты в странноприимном доме, и…
— Не прежде!.. Не прежде, чем я смогу взглянуть на вашу знаменитую реликвию, — ответил тот и задрал к небу палец. — Наш аббат хотел взглянуть на ваш камень сам, но поскольку он не смог приехать, то я просто обязан… Кроме того, мне ведь поручено получить от вас «Перечень заблуждений», внести плату, и кроме того… кроме того, я должен вручить вам подарок… да… ну так где ваш камень, показывайте!
— Следуйте за мной, — коротко пригласил настоятель.
Дайре замыкал процессию, которая пересекла двор, прошла мимо странноприимного дома, возле которогогоспиталий, подслеповато щурясь, пытался пересчитать толпящихся вокруг паломников, и оказалась у длинного здания с острой высокой крышей. Внутри было тихо и пусто, и шаги братьев по плитам пола гулко раздавались в пронизанном разноцветными лучами зале.
— О, окна из цветного стекла! — воскликнул приор. Он улыбался и с интересом глазел по сторонам как ребенок. — Не знал, что у вас здесь уже додумались до такого. Похвально… Погодите, брат Алистер, так вы молитесь здесь? Я слышал, что…
— Нет, — перебил настоятель. — Этот зал — для паломников. Наши монахи возносят молитвы в зале Тысячи Звезд, под открытым небом.
— Да-да, именно это я и слышал… Постойте, а если, скажем, дождь? Или снегопад?
— Молитвы возносятся утром, днем и вечером, в любую погоду. Ливень и снег лишь служат напоминанием, что мы должны смиренно принимать от неба испытания, как принимаем от него благословения.
— Любопытно, — пробормотал венардиец. — О, вот, кажется, ваша реликвия?
Он указал на стоящий на возвышении стол покрытый тканью, а на нем — установленный в золотой раме небольшой треугольный камень, черный с вкраплениями синего.
— Камень, посланный с неба шесть веков назад, — кивнул настоятель. — На месте, где он упал, сейчас зал Тысячи Звезд. Вокруг него и был построен монастырь.
Приор склонил голову набок, разглядывая реликвию. Потом осторожно прикоснулся к ней и поднес пальцы к губам.
— В Венардии есть два, подобных этому, — сказал он. — Один в столичном соборе и еще один в монастыре братьев Северной звезды на Королевском поле. И еще пара, по слухам, хранится в Оскиле и Офрании… И что ваш делает? Останавливает кровотечения, излечивает от хромоты?
— Помогает людским молитвам быстрей достичь неба. Не всем, конечно. Этот паренек, например, — сказал настоятель. — Он, кстати, перевел и переписал вашу книгу, брат. Попал к нам три года назад и ничего не помнил, не мог сказать кто он и откуда. Камень не смог помочь ему вернуть память. Видно, небо решило, что так будет лучше.
— На все воля неба, — согласился венардиец и возвел глаза к потолку. — Да, насчет книги, пока я не запамятовал…
Он протянул настоятелю бархатный мешочек.
— Тридцать золотых солнц, как и было условлено. Не позволите ли взглянуть?..
Библиотекарь протянул ему томик в новом кожаном переплете. Рассветный брат принял его подрагивающими пальцами, раскрыл, пробежал глазами по страницам.
— Недурно, совсем недурно, — пробормотал он. — Кто, вы говорили, работал над книгой, вот этот мальчик? Хвалю, хвалю…
Он протянул Дайре руку с поблескивающим на пальце толстым золотым кольцом. Тот растерянно обернулся сначала к Бирну, потом к настоятелю, не понимая, чего от него хотят.
— Брат Годфри, в нашем ордене не заведено целовать перстень, — ровным голосом заметил настоятель. Венардиец спохватился и покраснел.
— Да… кхе… запамятовал, — выдавил он, натянуто улыбаясь. — Э… вы уж простите… В общем, молодец, мальчик, молодец. Хорошая работа. Да! Аббат ведь передал подарок вашему монастырю. Совсем забыл… Ральф!
Стоящий за его спиной монах, которого тоже слегка шатало, полез в висящую через плечо сумку и извлек оттуда книгу — большую, с золотым тиснением на переплете из богатой зеленой ткани.
— «Полная история народа эльфов от сотворения мира до войны короля Ройса», — прокомментировал приор. — Была дарована нашему аббатству королевским двором. Вы, любезный брат, можете переписать ее, перевести на эйрийский, а затем… Ральф, чтоб тебе пусто было! Растяпа этакий!
Монах выронил том из трясущихся рук, и он с глухим звуком упал на пол. Дайре, опережая других, опустился на колено, чтобы поднять ее, и вдруг замер. При падении книга раскрылась; одна страница темно-кремового цвета была исписана витиеватымивенардийскими буквами, другую целиком занимала картинка — золотоволосый бледнокожий всадник с горящими синим глазами, сжимающий в руке метательный дротик, за всадником пешие воины, лучники и копьеносцы…
Дайре, как завороженный, впился остекленевшими глазами в рисунок.
— Они, — прошептал он и улыбнулся. — Они. Они…
— Что? — наклонился к нему Бирн. Он тронул мальчика за плечо, потом потряс. — Дайре, что с тобой? Ты слышишь меня? Ты…
И тут Дайре вдруг закричал, зажмурившись и схватившись за голову.