Вздохнув, я хотела встать, но Джастер неожиданно удержал меня за руку.
— Останься, Яния, — негромко сказал он на языке маджан. — Мне… будет спокойнее спать, зная, что ты рядом.
Я с изумлением смотрела на него, только сейчас вдруг осознав, насколько для Шута всё поменялось на самом деле.
Ему очень не хочется сейчас оставаться ночью в полной темноте и одному. То, что наша с Бахирой постель всего лишь за ажурной перегородкой — слабое утешение. Может, он и рад тому, что нашёл себя, но его слепота никуда не делась. И сейчас он в таком… беспомощном состоянии, что даже свою обычную защиту поставить не может.
Вон сегодня слуга как тихо по коврам зашёл, даже мы от неожиданности напугались. Бахира-то сразу про оружие подумала, а я вообще о Живом мече забыла, привыкла на защиту Шута надеяться, а её больше нет.
Джастер теперь сам нуждался в нашей защите. А я уйду и ему спокойно не поспать: всю ночь будет прислушиваться — здесь мы или нет.
«Я вас теперь слышу»…
За Бахиру он не волнуется, она умеет сражаться не хуже мужчин, в этом я убедилась на наших тренировках. А ведьма Янига в умении владеть мечом может и превосходит обычных ведьм, но даже до Бахиры ей ещё расти и расти.
И Шут это знал не хуже меня.
Придётся во всём полагаться на других…
Это он-то, кому даже боги были не указ, привыкший всегда поступать, как сам решит, теперь вынужден просить помощи у других людей и зависеть от них.
Рад он, как же…
Меня, глупую, успокаивал, а сам в поддержке куда больше нас с Бахирой нуждается.
— Хорошо, — я улыбнулась и погладила его по руке. — Я возьму покрывало и приду.
Джастер кивнул с благодарной улыбкой, а я встала и на цыпочках отправилась за перегородку, чтобы не разбудить Бахиру.
К моему удивлению, она встретила меня возле кровати и протянула свёрнутое покрывало, на котором лежал Живой меч.
— Иди, дочка, — я услышала улыбку в её тихом голосе. — Ты ему нужна.
— Спасибо, — так же тихо ответила я, понимая, что наши с Бахирой мысли сошлись.
Вернувшись, я отодвинула к стене столик с едой и напитками, освобождая место для двоих, и дала Шуту в руки Живой меч. Свой меч в потрёпаных ножнах Джастер снял с пояса и положил под левую руку. Пока он с едва заметной улыбкой наглаживал драксу, я устроила нам постель из лежавших вокруг подушек.
Мне казалось, что Игвиль очень хотел проявиться, но сдерживался по молчаливой просьбе своего хозяина.
Шут ложился на ощупь, и у меня больно сжималось сердце, когда я смотрела, как осторожно скользят его пальцы по вещам вокруг.
Чтобы Джастер ни говорил, как же страшно вот так, в один миг, стать слепым и…
— Янига? — тихо позвал Шут, устроившись на коврах и подложив под голову одну из подушек. Живой меч он положил по правую руку, так, чтобы я могла легко дотянуться до него.
— Я здесь.
Развернув покрывало, я накинула его на Джастера и легла рядом. Шут привычно обнял меня, пока я устраивалась у него на руке, стараясь не сильно прижиматься ухом. Мочки ещё не привыкли к серьгам, слегка припухли и болели.
— Какие у тебя теперь косы… — тихо сказал он, осторожно касаясь пальцами моей причёски. — Тебе нравится?
Я пожала плечами, потому что меня волновало совсем другое.
— Непривычно… Джастер… — я спросила очень тихо, чтобы больше не будить Бахиру. — Ты же в Кронтуше по-другому эти картинки называл. Почему?
— Потому что у них много названий, — также тихо отозвался он. — Мирши Духаен одно из тех, что люди помнят.
— И какое правильное?
— Путь Игрока. Или Дурака. — Он тихо хмыкнул. — Дураком его назвали люди, потому что он называл вещи своими именами, невзирая на то, что они были непонятны или неприятны.
— Но ведь он Игрок! Он же наверняка столько всего знает! Почему дурак-то? — удивилась я.
— Потому что люди считали, что он наивен и прост, как дитя. А ещё люди очень не любят признавать свою неправоту или незнание, — спокойно ответил Шут. — И не придумали ничего лучше, чем обвинять в глупости и невежестве любого, кто отличается от них.
— И он им ничего не сказал и не сделал?
— Игрок играет по правилам, Янига, — после недолгого молчания ответил Джастер. — У любого человека есть свобода воли верить или не верить, учиться или пребывать в невежестве, не забывай. Игроку показалось забавным это прозвище, и он даже сделал его своим… хм, скажем так, именем в мире людей. А потом он создал эти карты и назвал «Путь Дурака».
— Но ведь над ним наверняка смеялись, когда он так себя называл!
— Конечно. Только дурак будет называть себя Дураком, разве нет?
— Ты же называешь себя шутом, — буркнула я в ответ, не зная, что возразить. — И тоже говоришь, что это твоё имя.
— Это действительно моё имя, Янига, — улыбнулся он. — И мне оно нравится.
— И кто тебя так назвал? Ты же говорил, что у тебя не было родителей⁈
— Один старый друг, — тихо сказал Джастер. — Он сказал, что это слово отражает мою суть. И я с ним согласен.
Я молчала, чувствуя, что задела какие-то очень глубокие воспоминания, и Шут не готов об этом говорить. Но и заканчивать разговор на такой ноте тоже не хотелось.
— А Вахалу можно убить? — Вспомнила я свои недавние подозрения. — Сурт же сказал, что её нить важна для мира!
— Любая жизнь однажды заканчивается, — спокойно ответил Джастер. — Даже если она была очень важна для мира. Спи уже, ведьма.
Я устроилась поуютнее, обняла его покрепче и уснула, радуясь тому, что он так близко.
Утро началось с громких криков. Два голоса, мужской и женский, спорили так громко, что наверняка разбудили весь дом.
Бахира встала с кровати и остановилась в проёме, ведущем из спальни в главную комнату. Судя по её недовольному виду, она хотела выйти и навести порядок, но вовремя вспомнила, о чём просил нас Шут.
Сам же Джастер сел, обхватив колени и зевая в рукав. Я тоже села, протирая глаза и радуясь про себя, что мы спали в одежде.
Конечно, Бахира знала о моих чувствах, и наверняка догадывалась, что мы с Джастером были вместе как мужчина и женщина, но всё же… Всё же я не смогла бы сейчас так быть с ним.
По крайней мере, не когда мы ночуем с Бахирой в одной комнате.
Вот если бы у нас было две комнаты, тогда я бы не чувствовала себя в её присутствии… сестрой Джасира.
Пока я размышляла, спорщики приближались и остановились почти у наших дверей. Неразборчивые голоса стали отчётливей, и я прислушалась, стараясь разобрать гортанные и эмоциональные речи.
— …мой господин! Чем я прогневала тебя, что ты выкидываешь меня на улицу, как негодную вещь⁈ Чем я, несчастная, прогневала Тёмноокого, что он лишил меня твоего покровительства⁈ За что мой господин обрёк меня на ужасную судьбу стать джихайен⁈
— О-о, Тёмноокий! За какие прегрешения ты послал мне эту женщину⁈ Я уже потерял двадцать таланов, а теперь она хочет лишить меня покоя! Умоляю тебя: не кричи! Ты потревожишь сон моих дорогих гостей! Ступай куда хочешь, я отпускаю тебя, покинь мой дом!
— Как мой господин может так говорить⁈ Мой повелитель со всем уважением заботиться о своём госте, но совсем не хочет заботиться о Кайре⁈ За то он прогоняет меня⁈ Куда я пойду в этом чужом городе⁈ У меня нет семьи, и мой господин отказался от меня! О, Тёмноокий! Неужели мой повелитель решил променять меня на дикую пустынную кошку, что носит на поясе оружие, как мужчина⁈ Я слышала, что она хороша собой и вчера не скрывала своего лица от моего господина! Бесчестная женщина! Как она может открывать своё лицо в чужом доме и при моём господине⁈ Пользуется тем, что её муж слеп, и ведёт себя как распутная дрянь! Пришла из своих песков и хочет соблазнить моего повелителя⁈
Что-о⁈ Это я-то распутная и бесчестная⁈ Да что там эта лохудра о себе возомнила⁈ Да я её… Я из неё капусту сделаю! Я ей все патлы под корень обрежу так, что её даже в «бездушные» не возьмут! А потом так прокляну, что она прямо сейчас родит!
— Яния…
— Тихо, Янига, успокойся.
Рука Джастера легла на моё плечо и только сейчас я поняла, что пытаюсь дотянуться до Живого меча, который почему-то оказался за Джастером, а Бахира смотрит на меня с тревогой.
— Да, что она себе позволяет! — гневно зашипела я, пока Шут отодвигал Живой меч подальше, удерживая меня второй рукой. — Да я ей!..
— Уймись, я сказал.
В голосе Джастера прозвучал такой приказ, что я испуганно сникла, и послушно села прямо. Бахира, нахмурившись, неодобрительно качала головой, но я не могла понять, кого она осуждает: меня или эту самую Кайру.
Тем временем спор продолжался.
— Что ты говоришь, женщина⁈ — возмущался хозяин дома. — Как у тебя язык повернулся так оскорблять сестру почтенного элрари⁈
— О, мой господин! Не иначе, как эти злые люди околдовали тебя! Это происки злых духов! Только они могли нашептать моему господину такие нечестивые мысли! Я слышала, что поверив словам этого слепца, мой повелитель велел убить своего преданного слугу и…
— Замолчи, женщина! Не смей называть почтенного элрари злым духом! Иначе, клянусь Тёмнооким, мне придётся наказать тебя за такие слова!
— А как мне его называть, мой повелитель⁈ Только злой дух может пожелать честной женщине такой злой участи! Если я стала неугодна моему господину, он мог бы продать меня, но он желает, чтобы я ушла из его дома и стала джихайен! Или даже «бездушной»! Только джай-на мог внушить такие мысли моему господину! Мой господин! Ты поверил злому навету бродячего слепца, чья дикая кровь перемешана с песком и пылью! Я слышала, что этих людей называют детьми песка и ветра из-за того, что их женщины спят со всеми мужчинами подряд и не знают, кто отец их детей! Не иначе, как этот безродный проходимец околдовал тебя! Мой господин должен сходить в храм и попросить Взывающих об очищении…
— Замолчи, женщина! Премудрый элрари слеп, но он видит дальше и больше, чем видел я, когда покупал тебя! Воистину, это я был слепцом, когда не узрел змеиный яд за красотой этого цветка!
— Зачем мой господин так говорит⁈ Я буду послушной и преданной женой для моего повелителя!
Я молча слушала оскорбления, кипя от негодования. В Эрикии я бы никому не позволила так говорить о себе. Да и Джастер наверняка тоже не стал бы молчать.
А здесь, из-за этих глупых законов, я вынуждена терпеть и молчать, а Джастер вместо того, чтобы распахнуть дверь и обрушить справедливый гнев на голову этой самой Кайры, делает вид, что ничего не происходит! Да как он так может это терпеть⁈
Ему же не надо с ней драться, просто выйти и сказать, чтобы она замолчала!
— Сын мой… Эта женщина… Её слова смешали золото истины с грязью лжи! Она оскорбляет само имя матери! Разве мы ничего не должны сделать? — Бахира была со мной согласна.
— Не беспокойся, ами. И ты тоже не кипятись, Янига. — Джастер снова обнял колени, не обращая внимания на громкие крики спорщиков. — Всё будет хорошо.
— Она нас облаивает, как хочет, а ты говоришь, что всё хорошо⁈ — негодующе вспыхнула я. — Да чтоб у неё на языке огневик вскочил и не проходил, пока не научится о людях хорошо думать и только правду говорить!
Слова проклятия вылетели у меня изо рта быстрее, чем я успела сообразить, что вложила в них силу. Ой мне…
Я испуганно посмотрела на Джастера, который нахмурился, поджал губы и смотрел в пол. Бахира недоумённо переводила взгляд с меня на него.
— Яни…
За дверью раздался испуганный женский вскрик.
— О, мо… — слова сменились всхлипываниями и испуганным неразборчивым мычанием.
— Вот видишь, глупая женщина, до чего довёл тебя твой злой язык! Не иначе, как сам Тёмноокий покарал тебя за твои лживые слова! Я немедленно пойду в храм и вознесу ему молитвы в благодарность за встречу с мудрейшим элрари! Подумать только, всю жизнь я мог провести рядом с такой женщиной! Я содрогаюсь от одной мысли об этом!
Ответом были новые рыдания и неразборчивое мычание.
— Я иду в храм, женщина! Оставь меня в покое! У меня ещё много дел! Ты получила своё наказание от самого Тёмноокого, не гневи его и меня ещё больше! Иначе, клянусь, я отдам тебя Взывающим!
Кайра взвыла и зарыдала, что-то невнятно мыча, а Назараид отсылал её прочь. Шаги и голоса удалялись. Я виновато смотрела в пол, боясь поднять глаза на Шута и удивляясь тому, что не чувствую ни тошноты, ни головокружения, как было в Кронтуше. Точнее, я вообще ничего неприятного не чувствовала.
Может потому, что проклятие слабенькое, не на смерть?
— Что случилось, Джасир? — Бахира разбила тяжёлое молчание. — Почему Яния…
— Помнишь, я говорил, что госпожа Янига обладает волшебной силой, ами?
— Да, сын мой.
— Так вот, она только что прокляла ту женщину за её слова. У этой женщины на языке появилась болячка.
— Вот как, — Бахира задумчиво смотрела на меня, а я чувствовала, что щёки просто горят от стыда. — Я поняла, Джасир.
— Я… я не хотела… — виновато пробормотала я, упёршись взглядом в покрывало и понимая, что в порыве чувств говорила с Джастером на своём языке.
— Если бы не хотела, проклятие бы не сработало, — спокойно ответил Шут на языке маджан. — И раз всё закончилось, будь добра, Янига, налей мне вина, если оно ещё осталось. Или воды. Пить хочу.
— Хорошо, — отозвалась я, вставая и подходя к столику.
Бахира прошла в нашу половину и подошла ко мне.
— Не переживай, Яния. — Она с доброй улыбкой взяла мои руки в свои. — Ты поступила верно, не позволив этой женщине дальше говорить дурные речи.
Я только вздохнула, но ничего не успела сказать, как Бахира продолжила.
— По закону маджан, мужчина не может поднять оружие на женщину, чей язык лжив и зол, а несправедливые речи направлены на него или его семью. Наказать за это может только другая женщина и таким наказанием является прижигание или рассечение языка железом. Яния не знала об этом, но всё исполнила как истинная маджан. Я горжусь тем, что назвала тебя своей дочерью.
Она с улыбкой обняла меня, а я от изумления только хлопала глазами, не веря услышанному. Я — то думала, что Бахира не обрадуется, узнав о моём ведьмовском даре и проклятии, а она мной гордится…
— Спасибо… — смущённо пробормотала я, не зная куда смотреть.
— Держи, — Бахира с улыбкой протянула мне кубок и стала наливать в него вино. — Джасир ждёт.
С полным кубком я пошла обратно к Шуту. Он держал Живой меч на коленях, едва уловимо улыбался и задумчиво гладил рукоять пальцами.
Мужчина не может покарать женщину за злые слова, а женщина может…
И я вдруг поняла, что он нарочно сначала подлил масла в огонь моего негодования, а потом хмурился, чтобы не показать удовольствия от того, что я сделала.
Вот как так он даже слепой меня насквозь видит и… Нет, не заставляет, но всё поворачивает так, что я сама делаю, что ему нужно.
«Ашу Сирай очень хитёр и ловок со словами…»
И в самом деле, очень хитёр и ловок. Никто не сравнится с его умом и хитростью.
— Вот вино.
Я коснулась плеча Джастера. Он перестал гладить Игвиля, протянул руку, и я вложила в его пальцы кубок.
— Спасибо, — он кивнул и пригубил напиток.
— Налить тебе чифе, Яния? — поинтересовалась Бахира за моей спиной.
Я покачала головой и села рядом с Шутом. Пить мне не хотелось, зато вопросы у меня были.
— Джастер… — я робко взглянула на него: спросить или лучше не стоит?
— М? — Он спокойно пил вино.
— Почему я ничего не почувствовала?
Шут опустил кубок и повернул голову в мою сторону.
— Совсем ничего?
— Да, — кивнула я в ответ. — Я даже не сразу поняла, что прокляла её… Почему так?
— Твоя сила очень выросла, — он снова пригубил вино. — А это проклятие было очень… лёгким. Кроме того, условие для снятия проклятия соблюдено. Она может его снять сама, если захочет.
Я обняла колени, обдумывая услышанное. Выходит, для меня теперь такие проклятия — раз плюнуть? Главное, условие для снятия называть и… и всё? И я могу, как Холисса, раздавать их направо и налево?
— Но на твоём месте, я бы не раскидывался проклятиями, ведьма, — спокойно сказал Джастер, возвращая меня с небес на землю. — Помни, что ты ведьма-защитница. А значит, твои проклятия обретают настоящую силу, когда ты защищаешь других людей.
Я только молча открыла и закрыла рот, понимая, что он прав. В Кронтуше я хотела защитить себя и Шута, и наказать тех, кто давно утратил всё человеческое в душе. И сейчас тоже возмутилась из-за откровенной лжи и несправедливости в свой адрес и адрес Джастера.
— Я поняла, — тихо сказала я, а Шут спокойно кивнул.
— Что нам теперь делать, Джасир? — спросила Бахира, подходя к нам с чашкой чифе в руке.
— Скажи, ами, как высоко поднял свой щит Небесный отец?
Бахира подошла к окну.
— Небесный отец лишь на локоть поднял свой щит, Джасир.
— Хорошо, — Шут кивнул, допил вино и поставил пустой кубок на ковёр. — Лучшее, что мы можем сделать — дождаться хозяина с новостями, а там видно будет. В любом случае, до его возвращения ещё есть время немного поспать.
С этими словами он снова лёг, обняв Живой меч и накрывшись покрывалом с головой. Я взяла пустой кубок, отнесла обратно и посмотрела на Бахиру.
Сновидица народа маджан допила чифе и почти неслышно поставила чашку на столик.
— Джасир сказал, что мы можем ещё немного отдохнуть. Давай так и сделаем, Яния.
Она ласково улыбнулась, легко пожала мои пальцы и ушла за ажурную перегородку. Я видела, как она легла, и впервые подумала, что Бахире тоже очень непросто смириться со всем, что пришлось узнать и увидеть за такое короткое время.
Она отправилась в путь, исполняя волю Датри, чтобы помогать Джастеру. И конечно не думала, что он станет калекой и ей придётся отправиться с ним в чужую страну, обычаи и язык которой она почти не знает.
Конечно, Бахира верила Джасиру, верила Великой Матери, но всё же не могла не волноваться за Шута. А ещё наверняка волновалась за свою судьбу и судьбу своей дочери, занявшей её место Сновидицы в Лунном Круге.
Ох, Янига, Янига… Сколько всего ещё мне предстоит понять и узнать…
Я осторожно забралась под покрывало и устроилась рядом с Джастером, чтобы не разбудить его. Кто знает, когда нам снова удастся поспать под крышей и в безопасности?
Посеял ветер, чтобы родился ураган, который изменит всё.
И выбрал он для этого луну Сильных Гроз…
Нет, не хочу сейчас об этом думать. Джастер рядом и нам пока ничего не угрожает.
Можно поспать.
Я обняла Шута, прижимаясь к горячему телу, и сама не заметила, как уснула.
Разбудили меня громкие мужские голоса и топот ног, доносившиеся со двора. Всё это сопровождалось жалобными криками хозяина дома о его невиновности и просьбами о милости.
Великие боги, да что происходит⁈
Я вскочила, на ходу схватив Живой меч, который сам прыгнул в ладонь. Бахира уже стояла возле ажурной перегородки с обнажённым сабероном в руке, закрывая проход к нам. Весь её вид говорил о том, что она будет сражаться до последнего.
Мы успели вовремя. В следующий миг двери с грохотом распахнулись и в комнаты ворвались несколько вооружённых мужчин с кривыми мечами наголо. За их спинами я видела мелькавшего Назараида, чьё бледное лицо исказили страх и отчаяние.
— Что происходит, Яния? — спокойно спросил Джастер на языке маджан.
— К нам явились шакалы султана, Джасир, — почти сплюнула Бахира, не сводя взгляда с замерших воинов в бело-жёлтой одежде. — Эти люди совсем не чтут закон гостеприимства! Пролитая кровь уже не осквернит этот бесчестный дом!
— Вот как…
Джастер встал, потирая лицо рукой, а затем спросил на языке Сурайи, повернувшись лицом к напряжённо замершим воинам:
— Что случилось, почтенный Назараид?
Но вместо хозяина дома ему ответил другой голос, сильный и властный.
— Так это ты «дух пустыни», называющий себя Джасиром?
Из-за спин расступившихся воинов вышел высокий смуглый человек с чёрной блестящей бородой. Богатая одежда, золотые украшения и оружие, украшенное драгоценными камнями, выдавали его высокое положение. Он держался властно и уверенно.
— Так меня зовут, почтенный, не знаю твоего имени, — спокойно и с достоинством ответил Шут.
— Моё имя Садир, сын Рахама! — гордо и с вызовом возвестил гость, пока чёрные жгучие глаза с ярой жадностью всматривались в спокойное лицо Джастера. — Знакомо ли оно тебе, презренный сын песка и ветра? Или ты слишком молод, чтобы знать того, кому оно принадлежит?
— Кому из маджан не знакомо имя Садира, прозванного Гадюкой за хитрость и безжалостность? — Джастер даже бровью не повёл в ответ на оскорбление. — Я не вижу тебя, но помню твой голос. Значит, люди говорили правду: ты вымолил себе жизнь и султан пощадил тебя, но прогнал от своего трона. Слышал также, что никто из эмиров не захотел принимать у себя беззубого змея, проигравшего битву у Раймадана, и только эмир Арсаниса снизошёл к твоим мольбам и милостиво принял к себе на службу. Каково бывшему любимому хази султана быть начальником городской стражи на границе Сурайи?
Начальник стражи? Битва у Раймадана? Джастер знает этого человека?
С последними словами Шута точёные ноздри Садира яростно расширились, а губы исказились в гневном оскале.
— Я тоже узнал тебя, Машнун-Мают, Безумная Смерть! Пусть ты слеп и не носишь бороды, чтобы походить на юношу, пусть я впервые вижу твоё лицо, но твой голос… О-о, твой голос и твои насмешки я запомнил навсегда! Твои слова всё также остры и ядовиты, как иглы песчаной колючки, и ты смеёшься надо мной, но скоро ты будешь молить о пощаде и рыдать кровавыми слезами, потому что ещё до заката солнца я сам вырву твой ядовитый язык раскалёнными клещами!
Я только крепче сжала рукоять Живого меча и покосилась на Джастера. К моему изумлению на губах Шута играла едва заметная улыбка, а лицо было безмятежно, как гладь озера в безветренный день.
Зато его враг был в бешенстве. На скулах горели алые пятна, чёрные глаза налились кровью, а кулаки сжались так, что костяшки побелели.
— По твоей вине султан прогневался на меня! Я потерял своё место и его расположение из-за тебя! Но знаешь ли ты, какую награду он обещал за твою голову, Машнун-Мают⁈ Нет, не знаешь, иначе ты никогда бы не осмелился покинуть берег своего Раймадана! Но ты воистину безумец, раз пришёл в Арсанис и даже не сменил имя и одежду, чтобы остаться неузнанным! Сколько лет я молил Тёмноокого о возмездии, и он услышал мои молитвы! Ты сам пришёл в мои руки, да ещё и в таком беспомощном состоянии! Едва услышав твоё имя, — будь оно проклято во веки веков! — я бросил все дела и поспешил сюда, чтобы своими глазами убедиться в такой удаче! Тёмноокий был милостив ко мне сегодня! Ты в моих руках и я представлю тебя на суд нашего эмира, дабы он смог предать тебя пыткам и самой ужасной смерти, которую ты заслуживаешь! Моё поражение будет смыто твоей кровью! О, сколько лет я ждал этого! Я бы хотел представить тебя живым самому султану, но эмир пошлёт ему твою голову, а я сам отвезу её и брошу к стопам нашего повелителя! О, как он наградит меня за это! Я стану самым влиятельным хази в истории! Воистину, сегодня самый счастливый день моей жизни! И не надейся на милосердие и снисхождение, проклятый Машнун-Мают! Твои дикие кошки не смогут защитить тебя!
— Сделаешь хоть шаг, Эфау, и я выпотрошу тебя, как рыбу! — с неожиданной яростью прорычала в ответ Бахира. — Я никогда не прощу тебя за смерти наших мужчин, женщин и детей! За моего отца и моего мужа! Клянусь Великой Матерью, я убью тебя прежде, чем ты прикоснёшься к моему сыну!
— Остановись, ами. Не трогай его. — спокойно произнёс Джастер, протянув руку и на ощупь найдя плечо Бахиры. — Ты ошибаешься, Садир. Этот день станет самым несчастным днём в твоей жизни. И последним.
Чёрные густые брови Садира изумлённо взметнулись вверх, а затем он громко расхохотался, положив руку на богато украшенный эфес. Его воины при этом не спускали с нас глаз, а Бахира по-прежнему яростно сжимала рукоять саберона. Лишь её клятва слушаться Джастера во всём, сейчас спасала этому Садиру жизнь.
Я же не понимала, на что рассчитывает Шут, и на всякий случай не опускала Живой меч, чувствуя напряжение и возбуждение Игвиля, готового немедленно ринуться в бой. Хоть мои воинские умения и не велики, но я сделаю всё, чтобы защитить Джастера.
Шанак, Датри, помогите…
Садир же был уверен в своём превосходстве.
— Не иначе ты вместе с глазами лишился и остатков разума, Машнун-Мают! Ты воистину безумен, раз осмеливаешься угрожать мне и утверждать такое! Что ж, я понимаю твой страх и твою беспомощность! Ты был отважным воином и вождём своего народа! Но только с помощью злых духов ты и твой народ одержали победу на берегах Раймадана! Я никогда не забуду этого! Без сомнения, теперь ты не хочешь признавать своё поражение. Ты пытаешься смеяться надо мной, но я жив, и я здоров, эмир приблизил меня за мою службу и заслуги, и моя удача вновь улыбается мне! А ты неразумно оставил свой народ и свои земли, лишился зрения и теперь стоишь здесь, передо мной, не в силах защитить своих женщин и изменить своей печальной судьбы! Даже будь ты зрячим, тебе некуда бежать из этих стен! Я привёл с собой сотню воинов, твои дикие кошки не смогут одолеть их всех! Я заберу твою мать и твою сестру в свой харем, а когда они мне надоедят, то отдам своим людям! И когда мои воины вдоволь насладятся твоими драгоценными женщинами, я отдам их Взывающим, чтобы они сделали из них джихаен — маат! Как тебе такое предсказание, о премудрый элрари Джасир? Твои слова не изменят мою решимость, сын песка и ветра! Неужели ты решил, что я настолько глуп, что поверю россказням о твоём даре элрари, которыми полны улицы Арсаниса⁈
— Нет, Садир. Я так не думаю.
Садир довольно улыбнулся, поглаживая бороду.
— Я рад, что разум не покинул тебя, Джасир, ибо нет радости и удовольствия в том, чтобы казнить безумца! Своим признанием ты доказал, что моя месть будет сладка! Так и быть! Твой народ прозвал меня Гадюкой, но я умею уважать храбрость и доблесть воина, даже когда это ты, Безумный Джасир. Клянусь Тёмнооким, я даже выслушаю твою последнюю просьбу, прежде чем отвести к эмиру! Но предупреждаю тебя, не надейся разжалобить меня!
— Скажи мне, Садир, сын Рахама, — спокойно произнёс Джастер, в очередной раз пропустив мимо ушей все оскорбления и насмешки. — Что бывает с тем, кто нарушает клятву, данную именем Тёмноокого?
— Его провезут по городу в железной клетке, без одежды, обритого налысо, чтобы все могли увидеть его позор. Его имя будет проклято, его имущество станет собственностью храма, а он сам будет передан Взывающим, дабы они определили, какой ужасной смерти его предать. — Улыбка сошла с лица Садира, и оно сразу стало жёстким и холодным, доказывая, что своё прозвище он получил не зря. — Но почему ты спрашиваешь меня об этом? Какой подвох ты ищешь в моих словах?
— Я не ищу подвох, Эфау. — Джастер убрал руку с плеча Бахиры. — Я говорю прямо: ты встал на моём пути и ты пожалеешь том, что пришёл сюда. Ты проклянёшь этот день, как не проклинал день своего поражения на Раймадане, ибо он станет последним днём твоей жизни. Ты мог бы уйти и забыть моё имя, чтобы избежать этой участи. Но ты ослеплён жаждой мести, и не последуешь этому совету. Поэтому я не стану просить тебя о таком.
Начальник городской стражи подобрался и в самом деле стал похож на змею, готовую атаковать. Чёрные, горящие жаждой мести, глаза смотрели на Шута жадно и совершенно безжалостно. А вот его воины начали украдкой переглядываться. Не знаю, какие слухи успели разойтись по улицам города, но слова Джастера их явно впечатлили.
— И что же ты хочешь, Безумный Джасир? — спросил он. — Я внимательно слушаю тебя.
— Мне всё равно, сколько воинов ты привёл с собой. Если я захочу уйти — я уйду. Но мне не нужны бессмысленные жертвы. Я не хочу оскорблять этот дом пролитой кровью и пойду с тобой к эмиру, но при одном условии. Моя сестра будет сопровождать меня, а моя мать останется здесь. Ты не причинишь им вреда и позволишь уйти, ибо хозяин этого дома поклялся именем Тёмноокого принять меня и мою семью как дорогих гостей и помочь мне в моих делах. Я не хочу, чтобы его признали нарушившим эту клятву, поскольку не в его власти помешать тебе исполнить задуманное. Также нет его вины в том, что он, по воле Великой Матери, не узнал меня, и принёс свою клятву. Дашь ли ты своё слово в этом? Или мне спросить у тебя клятву именем твоего бога?
Садир нахмурился и с прищуром смотрел то на меня, то на Бахиру, по-прежнему не убиравшую меч. Я не видела её лица, но судя по взгляду бывшего хази, он оценивал Сновидицу как опытного воина, а не как красивую женщину. На меня он бросил всего один заинтересованный взгляд, и снова нахмурился в сторону Бахиры. Он прекрасно понял всё, о чём промолчал Шут.
Или все останутся живы, или этот дом, в самом деле, будет залит кровью. Сколько бы людей не привёл с собой этот Садир, я не сомневалась, что Джастер не станет скрывать свой дар некроманта, чтобы спасти нас с Бахирой.
Конечно, он не мог колдовать как прежде, но он же не лишился этой возможности совсем.
Игвиль тоже не будет щадить врагов своего хозяина. В силе и боевых способностях драксы я давно успела убедиться. Да и мои проклятия сгодятся, если я буду защищать Джастера и Бахиру…
Почти посеревший от страха Назараид робко выглянул из-за спины крайнего воина. Мне даже стало жаль бедолагу. Знакомство с Джастером принесло ему куда больше тревог и волнений, чем радости и удачи. Вчера он так хотел, чтобы Джастер остался в городе, а сегодня узнал, что принял в своём доме врага самого султана. А тут ещё и обвинение в нарушении клятвы гостеприимства, данной именем самого Сурта…
Бедняга ещё от утренней истерики своей несостоявшейся жены не отошёл, а тут такое…
И Джастер… Вот почему он не хотел идти в город. Он знал, что здесь живёт его старый враг. И если бы не его внезапная слепота, то мы бы уже наверняка шли короткими тропами в сторону Салаксхема и избежали этой опас…
Нет. Остановись, Янига. Доверяй Шуту, даже если это так трудно, как сейчас.
Он видит судьбы людей и всегда знает, что делает. Он исполняет клятву, данную самой Датри, и значит, она не оставит его своей помощью. И хотя Игвиль рвётся в бой, сейраз на груди холодный. А сам Шут по-прежнему спокоен и безмятежен. Только серые глаза блестят серебром луны.
Признаться, именно это его невозможное спокойствие пугало меня больше всего. И оно же сбивало с толку всех остальных.
Не так должен вести себя беспомощный калека и враг султана, оказавшийся в смертельной ловушке и в окружении стольких воинов. Совсем не так.
— Ты пытаешься мне угрожать даже сейчас, Джасир. — Снова заговорил Садир, делая знак своим воинам опустить оружие. — И я вижу, что ты по-прежнему бесстрашен и безумен перед лицом смерти, как во время нашей последней встречи много лет назад. Я не верю в твой дар элрари, но я знаю, что твоё слово нерушимо. Но моё слово, слово великого хази Садира, сына Рахама, нерушимо так же! Ни я, ни мои воины не тронут твоих женщин, и они будут вольны покинуть Арсанис, когда захотят. Также я говорю, что хозяин этого дома не будет обвинён в предательстве султана, а также в нарушении клятвы, данной тебе именем Тёмноокого! И не будь я Садиром, сыном Рахама, если отступлю от сказанного!
— Да будет так, Садир. — Спокойно и весомо ответил Джастер, и я поняла, что договор заключён.
Бахира опустила саберон и обернулась, глядя на нас с болью и горечью.
— Джасир…
— Всё будет хорошо, ами, — спокойно ответил Шут на языке маджан. — Оставайся в этом доме и жди нас. Проследи, чтобы всё было готово к дороге.
— Джасир… — Бахира кончиками пальцев промокнула уголки глаз. — Зачем…
— Верь мне, ами, — Джастер снова нашёл плечо Бахиры и легко сжал пальцы. — Верь мне, как верила всегда.
Сновидица промокнула уголки глаз и кивнула, нежно накрыв ладонь Шута своей.
— Я верю тебе, сын мой.
— Отун, дай мне тал-лисам и посох, — спокойно попросил Шут, и я только сейчас поняла, что так и стою, сжимая Живой меч и не веря происходящему.
— Яния.
— Д-да.
Я торопливо убрала Живой меч в кожаные полуножны, незаметно вытирая взмокшую от волнения ладонь о бедро. Бахира в это время помогла Джастеру повязать синий тал-лисам. Она словно не замечала за своей спиной вооружённых воинов.
— Вот. — Я подняла посох с ковров и вложила в ладонь Шута.
Джастер взял посох и закрыл лицо концом тал-лисама.
— Не забудь про парн, Яния. И пойдём.
— Хорошо.
Я кивнула и взяла парн, который принесла мне Бахира, краем глаза уловив внимательный взгляд чёрных глаз Садира. Бывший хази, — надо бы спросить у Джастера, что это значит, — смотрел на меня так, что мне показалось: он жалеет о данном слове. В отличие от Бахиры, в его глазах я была красивой женщиной, а не воином. Да и его воины откровенно разглядывали нас, наверняка тоже жалея о слове своего господина.
Подумать только, всего две луны назад, в начале лета, я была бы польщена таким вниманием, но сейчас оно мне было неприятно. К счастью, Бахира помогла мне скрыться от этих взглядов за плотной тканью.
Взяв Джастера под руку, я вдруг ощутила, что моё волнение улеглось, а вместо неё пришла уверенность, что всё будет как надо.
С этой уверенностью, вместе с Джастером я спокойно пошла мимо расступившихся воинов и вышла из комнаты. Бедняга Назараид, серый как тень, сполз по стене вниз и дрожащими губами пытался молиться Тёмноокому Сурту.
Садир и в самом деле привёл с собой много воинов. Дом Назараида был окружён и во дворе нас тоже встретили вооружённые люди. Слуги и невольники попрятались кто куда, не рискуя вызвать гнев стражников. Но мне показалось, что невидимые наблюдатели испытали облегчение, не увидев своего хозяина и господина пленником.
Начальник городской стражи, гордый и торжествующий, возглавил наше шествие во дворец эмира. Сам Шут спокойно шёл, едва слышно постукивая посохом о камни, и не выказывал ни капли беспокойства. Я же старалась не обращать внимания на плотные ряды вооружённых мужчин вокруг нас с Джастером, и думала о том, что произошло.
В отличие от Эрикии, в Сурайе Джастер не прятался в «тени». Он был не просто известен, а успел прославиться так, что его имя и… прозвища гремели на всю страну. Его знали не только как Ашу Сирая, прогневавшего Тёмноокого Сурта своей дерзостью и неповиновением, но и как вождя народа маджан, который сумел победить войско султана в битве на каком-то Раймадане…
Безликий Ашу Сирай внушал людям ужас своей волшебной силой. А вот Безумная Смерть… Даже представлять не хочу, что это была за битва, из-за которой ему дали такое страшное прозвище! Я невольно вздрогнула и тут же ощутила, что Джастер чуть крепче прижал мою руку к себе, словно говоря «не бойся, ведьма, всё будет хорошо…»
Я тихонько вздохнула, не сбивая шаг, и в который раз чувствуя себя юной и неопытной девчонкой рядом с матёрым воином.
Не носит бороды, чтобы походить на юношу… Ох, как часто я, и не только я, обманывалась этим сходством! Разбойники говорили, что Ашу Сирай пропал в пустыне много лет назад. Неведомая мне битва на берегах Раймадана тоже была сколько-то лет назад. Битва, в которой Бахира потеряла своих родных, отца и мужа… А Джастер спас её дочь, помог её народу обрести свободу и новую родину. А потом оставил маджан, чтобы… чтобы прийти в Эрикию и продолжить свои поиски.
И вот теперь Джастер встретился со своим старым врагом, и идёт на суд эмира, где…
«Взывающие рассматривают вопросы нарушения закона вместе с обычными судьями… мне с ними лучше не встречаться».
От внезапного озарения, что нас наверняка ждёт встреча с Взывающими, я едва не споткнулась, но Джастер снова неуловимым движением прижал мой локоть к себе и я справилась, ничем не выдав своего замешательства.
Я вновь украдкой покосилась на Шута. Синяя ткань тал-лисама скрывала лицо, но лунные глаза были полны покоя и безмятежности.
Знал он нашу судьбу или нет, и чтобы он ни задумал, Джастер не сомневался и не боялся будущего.
И эта его вера придавала сил и мне.
Дорога к дворцу эмира заняла не так много времени. Люди при виде нашего отряда разбегались в стороны, но я не слышала, что они говорили, если говорили — слишком далеко, да и шумно было вокруг.
Уже скоро мы вышли на широкую улицу, вымощенную камнем, а по ней на широкую площадь, где я увидела высокую стену с закрытыми воротами. Из-за стены виднелись голубые купола с золотыми звёздами. А вот шпилей чёрного храма я не заметила.
Может, этот суд обойдётся без служителей Сурта? Ведь Джастер не хочет, чтобы тайна Ашу Сирая была раскрыта, а любой Взывающий сразу поймёт, кто перед ним, так он сказал…
В следующий миг мне стало не до размышлений.
Огромные ворота приоткрылись, и нам навстречу выехал вооружённый всадник в богатой одежде. Садир поднял руку, останавливая своих воинов и дожидаясь всадника. Я остановилась, и Шут едва склонил голову, давая понять, что он меня слушает. Я тихо прошептала Джастеру о том, что происходит. Он едва заметно кивнул. Наша охрана косилась, но никто ничего не сказал. Похоже, в парне я куда больше походила на поводыря слепого калеки, чем на женщину маджан, умеющую сражаться не хуже мужчин.
— Что происходит, Садир? — громко спросил всадник, гарцуя на своём скакуне. — Неужели ты решил вспомнить своё прошлое и взять дворец эмира штурмом? Не слишком ли мало у тебя воинов для этого?
Садир громко рассмеялся незатейливой шутке, и наши стражники подхватили смех.
— О нет, досточтимый Касим! У меня есть то, что обрадует нашего повелителя!
Всадник посмотрел поверх голов окруживших нас воинов и снова рассмеялся.
— Я вижу, ты привёл слепого «духа пустыни» и его дикую кошку, о которых говорят на улицах? Воистину, Тёмноокий благоволит тебе сегодня, Садир! Эмир будет рад этому развлечению!
С этими словами всадник развернул коня и поскакал обратно к воротам. Садир махнул рукой, подавая знак, и мы с Джастером пошли навстречу нашей судьбе.
Если бы не тревожные мысли и дни, проведённые в «тени», наверное, я бы застыла на месте с открытым ртом, как деревенская девчонка, поражённая размерами и великолепной отделкой дворца эмира.
Однако я уже успела многое увидеть, и давно поняла, что здесь было принято украшать дома внутри намного богаче и искуснее, чем они выглядели снаружи. Впрочем, даже вновь поднявшаяся тревога за нашу судьбу не мешала мне поражаться размерами, богатством и красотой отделки дворца.
Дворец был огромен. Мы прошли через широкий, с целую площадь, двор, украшенный цветами и деревьями, затем вошли под своды широкой и высокой галереи, каменные колонны которой были выточены из голубого и белого камня, а арки и стены покрыты искусными узорами.
Наших охранников сменила дворцовая стража во главе с тем самым Касимом, и только торжествующий Садир всё также шёл вместе с нами. Каменный узорный пол приятно холодил ноги через подошвы сапог, а посох Джастера мерно и негромко постукивал, словно мы мирно прогуливались, а не шли на суд эмира.
Мы миновали огромный пустой зал, в котором высокий потолок подпирали множество тонких колонн из полированного дерева, и вошли в другой зал, двери которого охраняла стража.
Там нас уже ждали.
Сам зал был не так велик, как предыдущий, — в длину и ширину он не превышал пятидесяти шагов, — зато очень богато украшен. Пол, потолок, стены — всё было в изящных цветочных узорах, золотые светильники были на стенах и стояли в нишах, высокие арочные окна завешаны тонкими прозрачными тканями. Напротив входа — возвышение, к которому вели три ступени, на них — золотой трон, усыпанный драгоценными камнями. На троне восседал сам эмир — пухлый человек, в одежде, чью цену я не смогла бы назвать даже приблизительно, потому что ткань была заткана серебром и золотом, и расшита драгоценными камнями. На голове эмира красовался огромный белоснежный тал-лисам, украшенный алым камнем и ярким, красивым пером какой-то птицы.
У ступеней трона с каждой стороны сидели несколько мужчин в богатых одеждах. Когда мы вошли и двери за нами закрылись, один из мужчин поднялся и с поклоном обратился к эмиру.
Советник долго и витиевато распинался о преступлениях презренного сына песка и ветра, обвиняя Джастера в том, что он провозгласил себя элрари и вёл непростительные речи про султана и эмира. Эмир лениво зевал, делая вид, что слушает, задумчиво поглаживая жидкую бороду, и оживился только к концу речи, когда советник предложил устроить суд и казнь немедленно.
Всё это время Садир украдкой бросал торжествующие взгляды на Шута, но тот по-прежнему не высказывал ни малейшего следа страха или тревоги. Я же поняла, что начальник городской стражи не раскрыл своему эмиру, кто такой Джастер на самом деле. Выходит, своё прозвище Садир получил не зря и намеревался после казни получить награду султана за голову Машнун-Маюты единолично…
— Что ж, мудрейший Ингумах, нам всё понятно, — эмир сел. — Какую казнь ты предлагаешь для этого преступника?
Советник не успел ничего сказать.
— Есть ли здесь Взывающий к Тёмноокому? — внезапно и громко спросил Шут.
— Зачем он тебе, слепец? — эмир удивился настолько, что жестом остановил нашу охрану. — Мы судим тебя за твои преступления перед лицом нашего султана.
— Я слышал, что по приказу султана на любом суде должен быть служитель Сурта, — спокойно ответил Джастер. — Иначе приговор не считается законным.
Лицо эмира недовольно скривилось, но он всё же махнул рукой, подзывая слугу.
— Скажи мудрейшему Байрузу, что мы желаем видеть его на этом суде. И пусть поспешит, приближается обед, а этот злодей и преступник ещё не осуждён.
Взывающий явился довольно скоро. В чёрной мантии, с полумесяцем на груди, капюшон не скрывал молодое надменное лицо. Всем своим видом он выражал недовольство и высокомерие.
— Эмир благодарит почтенного Байруза за то, что он почтил своим визитом этот суд, — сказал ему Ингумах. — Мы судим этого «духа пустыни», преступника, провозгласившего себя элрари, за его лживые и непочтительные речи.
Я же смотрела на фигуру в чёрном и не могла понять, почему это служитель Сурта так спокойно и пренебрежительно смотрит на Джастера. Шут же говорил, что любой Взывающий сразу поймёт, что он Ашу Сирай…
Но ничего спросить, как и шепнуть Джастеру о своих наблюдениях я не могла.
— Мой повелитель, Взывающий к Тёмноокому здесь, — тем временем продолжил советник. — Теперь приговор будет законен. Желаешь ли ты что-то сказать в своё оправдание, презренный сын песка и ветра?
— Желаю, — ответил Шут и тут же продолжил: — Кто из почтенного суда будет отрицать, что Сурт Тёмноокий имеет божественных мать и отца? Кто будет отрицать, что Тёмноокий — почтительный сын своих родителей? Кто будет отрицать, что за беспристрастное следование своему долгу он стал Повелителем жизни и смерти людей?
— Никто не станет этого отрицать, слепец! — раздражённо воскликнул Взывающий. — Зачем ты говоришь нам то, что известно любому разумному человеку⁈
— Верно ли я понял, что никто не станет отрицать, что Великая Мать Мира является матерью Тёмноокого Сурта и он получил свою силу из её рук? — невозмутимо продолжил Шут.
— К чему ты клонишь? — напрягся и Садир, чуя подвох. Точёные ноздри расширились, а чёрные глаза горели огнём. — Уж не желаешь ли ты стать служителем Тёмноокого, надеясь избежать заслуженной смерти? Разве у тебя есть дар, чтобы служить ему?
Я снова покосилась на Шута. Он же говорил, что не станет прятать свой дар! Тогда почему…
— Народ маджан почитает Великую Мать и Небесного Отца, и уважает их детей, но не служит им, — спокойно ответил Шут. — Я служу Великой Матери, и я покинул земли маджан, исполняя её волю.
Лица Садира и Взывающего слегка потемнели, и я поняла, что эти двое уже догадались, куда клонит Джастер.
— Воля Великой матери — закон для её детей. Тёмноокий не станет мешать тому, кто исполняет волю его матери, но безжалостно покарает тех, кто препятствует этому исполнению. Поэтому я хочу спросить мудрейшего эмира, готов ли он и все, здесь присутствующие, заплатить такую цену?
— Ты… ты лжёшь, Безумный Джасир! Ты хитрее любого лиса! — вскричал Садир. — Ты играешь словами и прячешься за богов, чтобы избежать возмездия за свои дела!
— Здесь есть тот, кто может подтвердить или опровергнуть мои слова, — спокойно ответил Шут. — Разве не за этим здесь Взывающий?
Советники стали переглядываться и один из них что-то зашептал на ухо эмиру. Эмир согласно закивал.
— Мы думаем, что ты тянешь время, ничтожный сын песка и ветра, однако, в твоих словах есть истина! Скажи же нам волю Тёмноокого, о мудрейший Байруз! Как нам покарать этого презренного лжеца за его слова? — провозгласил повелитель Арсаниса.
— Пусть принесут жертву для Тёмноокого! — торжественно сказал Байруз.
По знаку эмира слуги внесли в зал треножник, на котором стояла жаровня с углями. Ещё двое слуг принесли чёрного петуха. Петух вращал глазами, но не вырывался, так как крылья и лапы у него были крепко связаны.
Байруз достал из своей одежды кожаный мешочек, зачерпнул из него горсть какого-то порошка и бросил в огонь, что-то неразборчиво шепча. Уголья полыхнули, вверх поднялись струйки густого белого дыма, скрывшие от меня Взывающего. Чёрный петух исчез в протянутой руке Взывающего, а затем уголья зашипели, когда на них плеснула кровь. Чёрная обезглавленная тушка упала на украшенный узорами пол.
— Тёмноокий соблаговолил выслушать нас, — громогласно и грозно сообщил Байруз. — Дай свою руку, презренный. Твоя кровь станет жертвой Тёмноокому. Он явит мне знаки, и я оглашу его волю.
— Да будет так, — спокойно сказал Шут, но мне почудилась в его голосе улыбка.
Великие боги… Неужели он…
Джастер протянул руку, сверкнул нож, и на угли плеснуло алым и… золотым. Я не успела подумать, что это было: удивительная кровь Джастера или случайные искры, когда в жаровне загудело, и вверх взметнулся столб пламени, увенчанный чёрным дымом. Байруз, советники и даже наша охрана отшатнулись прочь и, судя по страху и недоумению на лицах, это был совсем не тот знак, которого они ждали.
Джастер же зажал ладонью рану на запястье, и стоял спокойно и невозмутимо, только лунные зрачки отливали серебром. А я второй раз в жизни видела, как чёрный дым складывается в фигуру огромного наймара с витым рогом во лбу. Вокруг разливалось ощущение огромной и грозной мощи.
Поражённые невиданным доселе зрелищем, люди, бледные и испуганные, стояли, застыв как столбы. Не знаю, к какой воле тёмного бога они привыкли, но точно не ожидали, что он явится во дворце эмира во плоти.
— ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ, НЕУЖЕЛИ ТЫ, НАКОНЕЦ, НАУЧИЛСЯ ВЕЖЛИВОСТИ, АШУ СИРАЙ? — прогремел густой голос Сурта. — ЗАЧЕМ ТЫ СНОВА ПОБЕСПОКОИЛ МЕНЯ?
Огромный наймар утвердился дымными копытами на каменному полу, нависая надо мной и Шутом.
— В этот раз не я побеспокоил тебя, а твои преданные, — невозмутимо ответил Джастер, подняв невидящий взор навстречу наймару и ничем не выдав своих мыслей по поводу имени, раскрывшего его тайну. — Эти люди хотят казнить меня и решили узнать твоё мнение об этом. Где-то здесь должен быть твой преданный, который принёс мою кровь тебе в жертву.
— ЧТО-О⁈ — искренне изумился наймар. — КАЗНИТЬ ТЕБЯ⁈ ВОПРЕКИ МОЕЙ ВОЛЕ⁈ ПОЧЕМУ ГОВОРЯЩАЯ С МАТЕРЬЮ НЕ…
Джастер слегка развёл руками, прерывая Сурта и еле заметно улыбнулся.
— Думаю, в этом городе люди несколько… растеряли свою веру, — сказал он. — Я мог бы объяснить им сам, но решил, что это… будет не правильно. Они всё же твои преданные, а не мои.
На мгновение мне показалось, что в этих словах мелькнула едва уловимая насмешка и что я уже слышала что-то похожее, но вокруг мгновенно потемнело — наймар гневно вскинул голову, и туманная грива накрыла сумраком зал. Испуганные стражники побросали оружие и попадали на колени, закрывая головы руками. Советники не отставали и даже эмир сполз со своего трона и упал на ступеньки, не считая зазорным поклониться разгневанному богу. Кончик витого рога прошёлся по росписи потолка, осыпая на них куски цветной штукатурки, огненные глаза налились густым вишнёвым пламенем, чёрное копыто ударило в пол, разбивая каменные узоры на огромную паутину трещин.
— РАСТЕРЯЛИ ВЕРУ, ГОВОРИШЬ⁈ ДА, Я ВИЖУ! ЭТО НЕ МОЙ ХРАМ!
Новый удар копыта обрушился на каменный пол, и дворец содрогнулся от мощи гнева, которую излучал Сурт Тонкий хвост взвился и плетью хлестнул по стенам, вызвав дождь из осколков плитки, каменной крошки и настенных светильников.
— КТО ЗДЕСЬ ОСМЕЛИЛСЯ ОСКОРБИТЬ МЕНЯ И НАРУШИТЬ МОЮ ВОЛЮ⁈ КТО ПРОВЁЛ ЭТОТ ОБРЯД⁈
— Й…йа… — испуганно прохрипело где-то за жаровней, которая просто чудом не опрокинулась. — Мой повелите…
Огромная морда в один миг оказалась над Взывающим, который распластался на полу, закрыв голову руками.
— ТЫ НЕ ПРОХОДИЛ ПОСВЯЩЕНИЯ. — Огромные ноздри шумно выдохнули воздух, отчего одежда Взывающего затрепетала тряпкой. — И ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ЕГО ПРОЙТИ, ТЫ ДАЖЕ НЕ ВИДИШЬ ВЕЛИКИЙ ДАР ТЕХ, КОГО ПО НЕДОМЫСЛИЮ СОБРАЛСЯ СУДИТЬ! НО ТЫ ПОСМЕЛ НАДЕТЬ МОЙ ЗНАК! КТО ТЫ? ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ РИТУАЛ ПРИЗЫВА⁈
— Йа-аа Б-Байруз, о мой повелитель! — испуганно залепетал несчастный, ударяясь лбом о каменный пол. — Я всего лишь послушник! Клянусь, о Повелитель Жизни и смерти, я не хотел ничего плохого! Настоятель Фарид сильно болен, он отправил послание в Онферин, Верховному Взывающему Ёзефу, но пока ответа не было, и эмир приказал мне…
— ИЗОБРАЖАТЬ ТОГО, КЕМ ТЫ НЕ ЯВЛЯЕШЬСЯ, ЧТОБЫ ВЫДАВАТЬ СВОИ ПРИКАЗЫ ЗА МОЮ ВОЛЮ⁈ — Разгневанный наймар поднял голову, и вишнёвые глаза двумя лучами впились в сжавшуюся у ступеней трона пухлую фигурку. — ТАК ВОТ КТО ЗАБЫЛ СВОЁ МЕСТО И ВОЗОМНИЛ СЕБЯ ВЫШЕ МЕНЯ И МОЕГО ГОЛОСА! НИЧТОЖЕСТВО!
Эмир затрясся и попытался отползти за трон, но огромное копыто опустилось и поднялось, с влажным хрустом оставив на полу золотую лепёшку, из-под которой растекалось кровавое пятно. Тёмноокий безжалостно карал тех, кто нарушал его законы.
— А ТЫ, БЕСПОЛЕЗНЫЙ ЧЕРВЯК, ПОСМЕЛ НАЗВАТЬ СЕБЯ МОИМ ВЗЫВАЮЩИМ И ПРОВЕСТИ СВЯЩЕННЫЙ ОБРЯД ВНЕ ХРАМА⁈
Огромная морда наймара вновь обратилась к послушнику и бедняга, бледный как молоко, тряпкой осел на пол, лишившись чувств и сознания.
— Я рад, что ты наводишь порядок среди своих преданных, о Повелитель жизни и смерти, — неожиданно вмешался Джастер прежде, чем огромное копыто успело опуститься на бесчувственного Байруза и раздавить его. — Но время не ждёт. Я должен идти, чтобы исполнить обещанное.
Наймар покосился вишнёвым глазом на дымящуюся жаровню, беднягу послушника и кивнул. Значит, всё это время Джастер подпитывал этот крохотный алтарь своей силой.
— ИДИ И ИСПОЛНИ ЧТО ОБЕЩАЛ, АШУ СИРАЙ! МЫ ЖДЁМ! — прогремело под сводами полуразрушенного зала в последний раз, и Тёмноокий исчез.
Вместе с этим зал снова наполнился солнечным светом. Стражники и советники осторожно поднимали головы, не веря, что гнев Тёмноокого миновал их.
Шут поддёрнул рукав, скрывая свежий порез на запястье, едва затянутый корочкой. Вокруг нас люди поднимались и оглядывались, поражённые до глубины души не только явлением Сурта, но и его безжалостной расправой над эмиром. Чёрный, словно выжженный в камне, отпечаток копыта вокруг раздавленного тела не оставлял никаких сомнений в божественной каре.
И я вдруг подумала, что очень много лет они верили в существование Сурта как… в сказку, детскую страшилку, и никак не ожидали, что сказка вдруг станет ужасной былью у них на глазах
— Идём, отун, — негромко сказал Джастер, беря в руку посох.
Я кивнула, но не успели мы развернуться и сделать пару шагов к выходу, как нам заступил дорогу Садир с мечом в руке.
— Стой, Машнун-Мают! — Его чёрные глаза горели нездоровым огнём. — Стража! Взять этого преступника! Он убил эмира!
Стражники уже поднялись с колен, но мрачно и хмуро переглядывались и не спешили выполнять приказ. Однако Садира это ничуть не смущало.
— Ты не уйдёшь от моего справедливого возмездия, Машнун-Мают! — Он торжествующе рассмеялся. — И все твои хитрости тебе не помогут! Подумать только, ты — ещё и Ашу Сирай! О, султан дважды щедро наградит меня за твою поимку! Я буду величайшим хази в истории!
Джастер не успел ничего ответить, как двери распахнулись и в зал ворвались вооружённые люди во главе с молодым мужчиной в богатой одежде. Увидев разрушения и то, что осталось от эмира, они потрясённо замерли.
— Отец… — предводитель новых стражников медленно подошёл к разрушенному трону, побледнел и отвернулся, зажав рот и явно сдерживая позывы желудка.
— Мой принц… — робко обратился к нему кто-то из приближённых погибшего эмира, но больше ничего не успел сказать.
— Это всё он, мой принц! — закричал вдруг Садир, указывая острием меча на Шута. — Это Машнун-Мают, Ашу Сирай! Это из-за него погиб ваш отец!
— Ашу-Сирай⁈ — Брови принца изумлённо взлетели вверх, пока он разглядывал наряд Джастера. — Машнун-Мают⁈
— Да, мой повелитель! — Садир едва ли не смеялся от радости. — Тот самый негодяй, за голову которого султан снова сделает меня своим любимым хази! Я поймал его и привёл на суд к вашему отцу, нашему повелителю, но этот мерзавец…
— Люди забыли, что богов нужно не только чтить, но и исполнять их волю, — невозмутимо перебил Шут. — Садир, сын Рахама, начальник городской стражи, не послушал меня и нарушил волю Сурта. Ослеплённый жаждой мести и желанием славы, мечтая единолично получить награду из рук султана, он не сказал эмиру, кто я, и навлёк божественный гнев на эмира. Тёмноокий явился и покарал тех, кто забыл о своём долге. И на вашем месте я не стал бы испытывать его терпение ещё раз. Как и моё.
Принц покосился на то, что осталось от трона, и по его жесту стража окружила нас вместе с довольно ухмыляющимся Садиром.
И снова я не успела ничего сказать, потому что принц склонился и выслушивал одного из советников, который что-то торопливо шептал ему на ухо. Взгляд принца падал то на погасшую жаровню, то на Байруза, всё его не пришедшего в себя, то скользил по разрушенному залу и мрачным стражникам. Темные брови сошлись к переносице и весь вид наследника не сулил ничего хорошего.
— Стража! — Принц дослушал советника, выпрямился и повелительным жестом указал на нас. — Схватить Садира и заковать в кандалы! Он обвиняется в смерти моего отца!
— Ч-что? — Садир недоуменно уставился на нацеленные на него со всех сторон копья. — Мой повелитель! Это ошибка! Я ни в чём не виноват! Это все Машнун-Мают, он обманывает вас! Он хитёр, как тысяча степных лисиц! Вы должны казнить его! Это он разгневал Тёмнокого!
— Тёмноокий запретил трогать того, кто носит имя Ашу Сирай, — едва дрогнувшим голосом произнёс принц. — Это знает даже ребёнок. А ты нарушил его волю, и навлёк гнев Повелителя жизни и смерти на моего отца! Я приговариваю тебя к пыткам и казни через четвертование завтра на рассвете!
Острия копий упёрлись в ошеломлённого таким поворотом Садира и он безропотно позволил забрать у себя оружие.
— Уходи, Ашу Сирай, — дрогнувшим голосом приказал принц. — Ты вестник бед и несчастий! Уходи, а я буду молить Тёмноокого, чтобы твоя нога никогда больше не ступала на улицы моего города!
— Мир скоро изменится и никто не останется в стороне от этого, — громко и внушительно произнёс Джастер в ответ. — Людям придётся вспомнить многое из того, что было забыто. Многие падут, многие возвысятся, и этот выбор будет в руках каждого.
Под потрясённое молчание он еле заметно потянул меня за руку, и я пошла к распахнутым дверям, стараясь не слушать отчаянные вопли и крики Садира, проклинавшего Шута, себя, Тёмноокого и этот день, пока стражники волокли бывшего начальника в темницу.
Стоит ли говорить, что мы беспрепятственно покинули дворец эмира?
На площади перед дворцом было пусто, и я остановилась, вдруг поняв, что не знаю, куда идти дальше. Сюда нас привели стражники, а я была слишком взволнована и занята своими мыслями, чтобы запоминать дорогу.
Спросить путь у прохожих я тоже не могла, чтобы не нарушить глупые законы этой страны. Хватит с меня правосудия на сегодня.
— Янига? — негромко спросил Джастер. — Что случилось?
— Я не знаю дороги обратно, — ответила я, покрепче прижимаясь к его локтю. — И ещё… Мне страшно, Джастер.
— Не бойся, — он легко сжал мою руку. — Всё будет хорошо. Идём. Я помню дорогу. Просто смотри вокруг, чтобы мы не столкнулись с другими людьми.
Ошеломлённая таким заявлением я молча кивнула, и мы пошли по широкой улице прочь от дворца.
До дома Назараида мы, в самом деле, добрались довольно быстро. Джастер шёл не спеша, иногда останавливаясь, поднимая голову к солнцу и подставляя под лучи то одну щеку, то другую. Затем он говорил повернуть направо или налево. В остальном он по-прежнему проверял дорогу посохом и надеялся на меня, чтобы избежать столкновений с прохожими. Как ни странно, на нас почти не обращали внимания. Иногда я ловила сочувствующие взгляды других женщин и заинтересованные мужчин, но никто не подошёл к нам и не предложил свою помощь. Почему-то никто не заподозрил в Джастере того самого «духа песка», слухи о котором успели разнестись по городу.
А может, все уже знали, что стражники, по приказу эмира, схватили слепого элрари, и никто не ждал увидеть его живым и не спеша прогуливающимся по улицам города?
Что бы там ни было, когда мы оказались перед воротами дома Назараида, слуги уставились на нас, как на вернувшихся с того света. Заслышав их крики, Назараид сам выбежал во двор, и замер как столб, потрясённо глядя на Шута.
Джастер же стоял, подставляя лицо солнцу, и молчал. Очень скоро я поняла, что он ждал. Точнее — кого.
Бахире не было дела до законов чужой страны. Она выбежала из дверей дома, всплеснула руками и кинулась к нам.
— О, Джасир! — руки Сновидицы обняли Шута, из глаз текли слёзы. — Мой сын вернулся…
— Всё хорошо, ами, — улыбнулся в ответ Джастер. — Я же говорил: верь мне.
Бахира подняла на него счастливые глаза, промокнула слёзы кончиками пальцев, и кивнула, ласково погладив лицо Джастера, а затем обернулась ко мне.
— О, Яния!
Радостная и счастливая, она крепко обняла меня, а я опешила, потому что никто и никогда прежде не радовался так моему возвращению…
— П-почтенный Д-джасир… — бедняга Назараид, пришёл в себя и шагнул к нам. Весь его вид говоорил о том, что он очень растерян и не знает, что сказать. — Я…
— Твоей вины в случившемся нет, добрейший Назараид, — спокойно ответил Джастер. — Всё что случилось — случилось по воле Великой Матери. Но я больше не могу принимать твоё гостеприимство. Мой долг зовёт меня в путь. Поэтому прошу тебя позаботиться о том, чтобы наши кони и вещи были готовы к дороге как можно скорее.
— Конечно, конечно, о мудрейший Джасир! — обрадованно закивал хозяин дома. Слова Шута про волю Датри словно сняли с него груз вины. — Я немедленно распоряжусь!
Он тут же хлопнул в ладоши и слуги, наблюдавшие за разговором, поспешно засуетились, кинувшись кто в дом, а кто в конюшню.
— Могу ли я предложить почтеннейшему элрари завтрак? — робко поинтересовался Назараид, а я вспомнила, что мы с утра так и не поели. В животе тихо забурчало, и я надеялась, что парн приглушит эти некрасивые звуки.
— Боюсь, что не смогу принять твоё предложение, — спокойно ответил Джастер. — Небесный отец уже высоко поднял свой щит. Я должен спешить. Но я буду благодарен, если твои слуги позаботятся не только о наших лошадях, но и о еде для меня и моей семьи в дорогу.
— Непременно! — торопливо воскликнул Назараид. — Непременно!
Пока он отдавал распоряжения и поторапливал слуг, мы так и ждали во дворе, укрывшись от солнца в тени галереи. Джастер не пожелал заходить в дом, и я понимала его нежелание. Бахира сама принесла его меч из комнаты и проследила, чтобы все наши вещи были погружены на мула вместе с запасами овса, еды и воды.
Когда всё было готово, и мы сели верхом, Назараид, который всё это время скрывал своё беспокойство за хлопотами, снова осмелился обратиться к Шуту.
— Да простит элрари мою грубость и непочтение, — он вежливо поклонился, хотя Шут не мог этого видеть, — но могу ли я надеяться на милость и услышать ответы на вопросы, которые мучают меня?
— Тебе ничего не угрожает, добрейший Назараид. — спокойно ответил Джастер. — Ответы на остальные вопросы ты скоро узнаешь. Я же дам тебе совет: оставайся в этом городе и ничего не бойся. Тогда ты не потеряешь то, что имеешь, а приумножишь нажитое.
На лице хозяина дома отразилось недоумение, но он снова поклонился.
— Благодарю тебя за совет, о мудрейший Джасир. Но прошу тебя, скажи, что же мне делать с Кайрой? Я поклялся её отпустить, но она не желает покидать мой дом даже с обещанными двадцатью таланами! Как мне поступить, чтобы не нарушить своей клятвы и не прогневать Тёмноокого?
— Ты не давал клятву его именем в этом, добрейший Назараид, — спокойно сказал Шут. — Раз она не желает быть свободной женщиной, отдай её тому, кто возьмёт её в жёны. Но он должен знать, что она носит под сердцем чужое дитя и должен обещать воспитать его, как своего сына.
Назараид не успел ничего ответить, как в дверях показалась красивая молодая женщина. Точнее, она была бы красивой, если бы не покрасневшие глаза и опухшее от слёз лицо с разводами краски. Не обращая внимания на изумлённого хозяина дома, она отчаянно и решительно кинулась к Огоньку.
Я опять не успела ничего сделать, Бахира опередила меня. Рыжая лошадь взвилась на дыбы, и женщина испуганно прянула назад, упав на землю. Оточенным движением Пламя опустила передние копыта по обе стороны от упавшей. Кайра испуганно замерла, дрожа под остриём саберона, смотрящего ей в лицо.
Бедный Назараид в который раз за день побледнел, наверняка в очередной раз жалея, что встретил на своём пути «духов пустыни».
— Что случилось, ами?
— Лживая змея хотела прикоснуться к тебе, сын мой, — Бахира гневно смотрела на Кайру, чьи плечи содрогались от плача и страха. — Ей мало того, что она уже получила! Она!..
— Постой, ами. — Джастер повёл рукой, и Бахира послушно отъехала в сторону, открывая рыдающую на земле Кайру.
— Ты наказана за свою злобу, зависть и ложь, — спокойно и холодно сказал Шут, невидяще смотря прямо на жертву моего проклятия. — Когда твоё сердце и мысли станут чисты и правдивы, тогда очистится твой язык, и ты вернёшь себе дар речи.
Кайра подняла голову, в её глазах неверие сменилось злостью, но она тут же снова схватилась ладонями за рот и опустила голову. Её плечи снова затряслись, а в пыль закапали слёзы.
— Мне пора в путь, почтенный Назараид, — Джастер не собирался задерживаться. — Да будут благословенны твои дела Великой Матерью.
— Да будет с тобой милость Тёмноокого, почтеннейший Джасир, — пробормотал нам вслед хозяин дома.
Мы покинули Арсанис на удивление спокойно, хотя город начинал гудеть, как растревоженный улей.
Правда о суде над Ашу Сираем, явлении самого Тёмноокого и смерти эмира успела измениться до неузнаваемости. Я слышала тревожные разговоры о том, что дворец эмира рухнул, а что город и все его жители прокляты. Кто-то кричал о гневе Тёмноокого, кто-то — о божественной каре и конце несправедливых законов эмира, кто-то о проклятии Ашу Сирая…
Стражники пытались навести порядок, а я думала о том, что Шут в который раз оказался прав. Завеса истончалась и мир вокруг действительно менялся.
Я не сомневалась, что всё случившееся очень скоро станет известно по всей Сурайе и Джастер больше не сможет скрываться под безликой маской.
Но, кажется, его это нисколько не волновало.
Самоназванный провидец и вестник перемен невозмутимо ехал впереди меня, снова закрыв лицо концом синего, как небо, тал-лисама. Люди прятались и убегали, едва завидев нас, а стражники на воротах укрылись в караульном помещении и ни один не посмел выйти навстречу Джасиру и его спутницам.
«Я посеял ветер, чтобы родился ураган…»
«Мир скоро изменится и никто не останется в стороне от этого…»
Оглянувшись на сверкающие стены потерявшего покой Арсаниса, я вдруг подумала, что Джастер больше не скрывается от людей и очень щедро сеет свой «ветер», поднимая вокруг себя настоящую бурю.
Луна Сильных Гроз — хорошее время, чтобы завершить важные дела, да?
Я покачала головой, впервые начиная понимать, что замысел Шута намного, намного больше, чем помочь мне разобраться с Вахалой и победить своего врага.