Особенно разострился Миша Романов. На днях его книжка должна поступить в продажу. А может, уже поступила? Деньги, во всяком случае, Миша уже получил и даже несколько сумрачно выдал Виктору на велосипед.
Так что Виктору пришлось, чтобы снять натянутость, картинно вручить десятку Даше:
— За посредничество, мэм!
Нелегко, наверное, расставаться с такими деньгами! Но ведь сам говорил — дело не в деньгах. Интересно, какова книга? Это, конечно, не будет серовато-зеленая брошюрка. Украсят. Романов полагает, что, как появится книга, все ринутся покупать. Даже сказал так: «Друзья ждут».
— А ты? — спросил Виктор.
— И я, конечно. Хотя для меня это пройденный этап. Стихи — как чужие. — И поклонился: — Правда, хорошие.
Виктору тогда Мишины слова понравились и этот поклон, шутливый и вроде бы извиняющий похвальбу. Виктор всегда немного подпадал под обаяние собеседника и смешное начинал видеть не сразу. Но видел непременно. Вот и Миша Романов. Он все время немного засекается на своей якобы популярности. Да, это правда: когда он на студенческих вечерах выступает вместе с другими поэтами, слушают только его. По-настоящему слушают. Но ведь тут и голос, и эта непрерывность дыхания, и шаманская одержимость, будто бес вселился. А кто знает его стихи? Помнит? Спросит книгу? Сам говорил, что не собрал тиража даже на двадцать тысяч экземпляров. Это значит — нет заявок из библиотек и книжных магазинов. Еще, чего доброго, и эти десять тысяч не раскупят.
Виктор останавливается у книжного магазина. Входит. Спрашивает у продавца. Тот, разумеется, не помнит:
— Поглядите в новинках.
— Есть. Сколько у вас найдется экземпляров?
— Сейчас посмотрю. Сорок две книжки. Все берете? — Удивленный взгляд. — Пожалуйста в кассу. Шесть тридцать.
Виктор платит. И веселый, озорной бес толкает его под руку. Хм! Что такое велосипед? Игрушка. Игрушка всегда меньше игры. Кусочек велосипеда, великодушно почти подаренного Романовым, идет на доброе дело. Он не уцелеет теперь, этот велосипед. Виктор ощущает то близкое к вдохновению чувство подъема, которое всегда предшествует лучшим его трюкам.
Дома есть книжечка-справочник по Москве. Только не полениться и обзвонить все книжные магазины:
«Поступила в продажу такая-то книжка?»
«Да, поступила».
Или:
«Нет. У нас вообще нет отдела поэзии».
Записать на бумажку адреса и — волка ноги кормят! Тем более, что часть тиража идет на периферию! В покинутой Аськой комнате вырастает стопка за стопкой. Книжица тоненькая, дешевая, хотя издана красиво: черно-белая обложка, какие-то круги и стрелы… В магазинах тщательно заворачивают в плотную бумагу, перевязывают бечевкой.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Удачи вам! (Приняли за автора.)
Тут можно и спросить:
— Где еще, кроме магазинов, можно купить эти книги?
— А вы не заказали в Книготорге?
— Нет. А как?
— Сейчас узнаю телефон. Боюсь, теперь уже поздно.
В Книготорге книги, оказывается, заказаны. Правда, немного, всего сто штук (поскупился Михаил). Можно поехать в лавку писателя и взять их за наличные. Виктор едет. Главное — не полениться.
К вечеру он в самом прямом смысле слова сидит на лирике, ест на ней (стол загнан в угол), заниматься будет на ней и, возможно, даже ходить по ней, но этого лучше не делать.
Потом — звонок автору. Виктор никогда еще не звоню ему и поначалу смутился, не узнал взрослого, очень отстраненного голоса.
— Это я, Миш! Я, я, Виктор.
— А, старик! — Слышна по телефону его странная, быстро ускользающая улыбка.
— Я поздравить. Отличная книга.
— А мне немного неловко. Знаешь, напечатанное выглядит не так. Многие считают, что в книге все читается лучше, а в моем случае…
— А что друзья?
— Представь, странное дело! Никто не может достать моей книги. Разошлась.
— Еще раз поздравляю.
— Спасибо.
— Ну, будь.
— Будь. Благодарю за звонок.
Уф! Теперь можно сесть за физику.
Виктор учит старательно. После первой удачи ему хочется сдать хорошо. Он не все понимает в этой темной науке, но есть подозрение, что никто не понимает всего. И, разумеется, существует везение. Оно не оставляет Виктора. Оно снова появляется в аудитории, приняв личину толстячка, похожего на кого-то (на кого?). И, когда Виктор начинает путать, задает вдруг сложнейший вопрос (Виктор даже не понял его сути), так что экзаменаторы (на этот раз сухопарый Мужчина и очень бледная, голубая какая-то женщина) протестуют, спорят, а потом отправляют Виктора с четверкой в экзаменационном листке.
Виктор ходит, как в бреду. Он не то что волнуется, он как-то отупел, перестал толком видеть, слышать, есть, спать. Он хочет, хочет сдать экзамены. Почему? Может, кто-нибудь и знает, а он, пожалуй, нет. Учиться на врача? Стать врачом? Он всерьез не думает еще об этом. Армия? Да, пожалуй, он предпочел бы пройти военную науку на кафедре института. Азарт? И это тоже. И еще что-то вроде самоутверждения: не идиот же он!
Учи, учи, Витька, постигай, ты же не идиот!
— Виктор, ты готовься получше, — говорит мама, входя к нему в комнату. Она только встала, а он уже зубрит целый час.
— Я готовлюсь исключительно получше.
— Не остри. Ты плохо сдаешь экзамены.
— Я? Да у меня…
— Знаю, знаю.
Мама поправляет толстую косу, закрученную на затылке (кто теперь так носит?), бросает, уходя:
— Тебе не показалось в прошлый раз, что тебя просто вывезли?