— Мама дома?
— Мамы дома нет, — в тон ответил Виктор. И вдруг рассмеялся: весь этот разговор уже был, и вся гамма ощущений тоже — обида, что с ним не поздоровались, желание не показать ее и все же чуть задеть ответом. А теперь еще легкое злорадство: ты вот звонишь, а мамы нет, придется беседовать со мной.
— Ты чего там смеешься, Витька?
— Я вас узнал. Как говорится: «Маска, маска, я вас знаю».
— Ты бы мог узнать и раньше.
— Как?
— А вот эдак…
— Я плохо различаю голоса.
— Ничего. В общем, поцелуй маму и поздравь.
— С чем?
— Со студентом-сыном.
— ?
— Приветствую, коллега.
Трубка выдавала теперь частые гудки. Виктор положил ее на тахту и сам сел возле.
Так вот на кого он был похож, тот, в комиссии. Нужноватый. Вот тебе и Угреватый. Бесноватый. Дурковатый. Человек, в котором материализовалась его, Витькина, судьба.
Он прошелся по комнате. Хм! Шустроватый! Положил трубку на рычаг. Чутковатый! Тепловатый! А мама-то какова? Ведь она знала, конечно. Да что там «знала». Это ее рук дело! И с ним, с этим Доброватым, она говорила, когда вернулся Виктор с экзамена. Да он, похоже, председатель экзаменационной комиссии, этот Хитроватый. Этот «он». Этот герой романа. За его, Виктора, спиной разыгралась великодушная и трогательная история. Вперед, мальчик! Ты не идиот, нет! Но ты бы мог быть им, результат был бы тот же! Дело не в тебе. Мог бы не зубрить и не волноваться — тебя бы взяли и так. Тебя немного околпачили, но и вознесли. Дорога открыта. Учись! Работай! Дерзай! И не теряй чувства юмора, Ч. Ю. не теряй, вот что!
Счастливый студент-сын зажал голову руками, нагнул ее к коленям и вдруг с удивлением услышал, что из его горла рвется какой-то странный, зажатый писк: «Ммм… ммм… Тупица! Тупица! Придурок! Разве могло быть такое с кем-нибудь другим? Алик?.. Или Миша Романов? Можно себе представить Романова в роли статиста, подставного лица, идиота, за спиной которого решают его судьбу?!» Обида вытеснила все прочие чувства: уж очень он за это время успел поверить в себя — в свои способности, в свою удачу.
Он шагал, шагал по комнате и вынашивал мстительные планы: назло устроиться работать грузчиком и не являться в институт — дескать, занят, работаю; или нет — проболтаться первое полугодие и засыпаться на первой же сессии; или еще — уехать в другой город…
Виктор потянулся к телефону сказать Даше, что принят. Но откуда бы он мог узнать? И отвел руку. Нет, не тот случай.
К приходу мамы Виктор поостыл. И немного одумался, отрезвел. А чего, собственно? Будто он не знает слова «блат». Его приняли по блату. Вот и все. Только лучше бы взяли деньгами, а не матерью. Впрочем, это ее дело. Он так и сказал:
— Твое дело.
— А собственно, на что ты мог рассчитывать! — взорвалась мама. — Ты меня вынудил. А уж теперь будет дело твое. Заленишься — вышибут. Я пальцем о палец не ударю.
— Ударишь!
— Ты что? Что за тон?
— Тон баловня, маменькиного сынка.
— В мое время сказали бы — Митрофанушки.
— А в мое время Фонвизина не читают.
— Чего ты бесишься, Виктор?
— Честно? Мне не нравится этот… как его?.. Брюховатый.
— Почему?
— А тебе нравится?
— Нет, Виктор. Мне нравится другой человек.
— О господи!
— Ты, Витька, теперь взрослый, студент. Я считаю свои заботы о тебе конченными. Понятно? Нет, нет, материально помогать и все такое — это конечно. Я говорю о душевных заботах.
— Мама, ты закружишься в вихре личной жизни, да? Как все равно Аська?
— Сын, я ведь с тобой серьезно говорю. Мне действительно нравится один человек, который, возможно, вовсе не понравится тебе и покажется глубоким стариком. Но я хочу сказать, что этой стороны моей жизни я прошу тебя не касаться. Я не Ася. Тебе ясно все?
— Нет, ма.
— Ну?
— А как же Греховатый? Он ведь грех на душу взял.
— Виктор, я очень уважаю Василия Ивановича.
— Он Василь Иваныч! Ха-ха-ха! — завопил Виктор.
— Я очень уважаю этого человека, — строго оборвала мама. — Его фамилия Вихроватый. И прошу тебя тоже отнестись к нему с уважением.
— И сочувствием, да?
— Почему?
— Ты ведь оставила его с носом.
Мама хотела сохранить серьезность, но улыбка чуть проступила в уголках губ. А как же! Она не была бы матерью Виктора, если бы делала из всего трагедию. Но все же она сказала:
— Он был другом твоего отца.
И Виктор не был бы Виктором, если бы хоть полсловом напомнил сейчас, что отец такого дара не принял бы никогда.
Они разогрели чай, мама достала из сумочки коробку конфет — отличный шоколадный набор, явно дареный. Они выбрали по конфетке (какая лучше?), и Виктор поднес свою конфету к маминой: