Первые ночи дежурили в три смены. Самую длинную и утомительную ночную вахту Маклай брал на себя.
Заложив руки за спину, он расхаживал взад и вперёд перед домом.
Время от времени он тоненько насвистывал себе под нос, и тогда проснувшаяся на минуту птица отвечала ему беспокойным и отрывистым чиликаньем.
Спать не хотелось — так красиво и необычно было всё вокруг. Светилось море. Звёзды были спокойны и огромны. От камней и песка поднималось тепло; казалось, что земля дышит во сне.
С крыльца, от мешка с собранными за день морскими водорослями и ракушками, пахло тиной и сыростью.
Шелестел прибой, тихо шуршали листья, цикады стрекотали неуёмно и резко.
Иногда казалось, что кто-то крадётся меж кустов мягкими и сильными шагами. Маклай настораживался, но не двигался с места. Он знал, что крупных животных на острове нет, это могли быть только люди. Но это были и не люди — это билось сердце самого Маклая, тяжёлыми ударами стучала в висках кровь. Страха не было, но не было и настоящего покоя. Приходили на ум рассказы о вероломстве папуасов, вспоминались закопчённые черепа в глубине хижин, предупреждения Туя.
Чтобы успокоиться, Маклай затягивал вполголоса песню. На берегу Новой Гвинеи звучала украинская мелодия. Ещё в детстве слышал он её от отца.
— «Зиро-оньки ясные, зирки прекрасные, — старательно выводил Маклай, — ви-исть принесите з ридного краю…»
Но звёзды, которые он просил принести весть о родине, слушали и молчали. Тогда Маклай присаживался на срубленное дерево и тоже слушал и молчал. Недовольно ворча, заспанный Ульсон шёл к нему на смену. Он долго почёсывался и бранился.
— Сколько комаров! — говорил он. — Не помогают никакие сетки! Посмотрите, какие подушки у меня на руках и ногах. Это всё комары.
Он закуривал трубочку и усаживался на дерево рядом с Маклаем. Красноватый огонёк светился в темноте. Маклай молчал и думал. Словоохотливый Ульсон не замечал этого.
— Этот Туй — тоже продувная бестия, — говорил он. — Вертится всё время здесь то один, то со своими сыновьями. Почему они не работают? У них, верно, нет даже огородов?
— У них есть плантации сахарного тростника, — коротко ответил Маклай. — Женщины работают на этих плантациях.
Ульсон неодобрительно покачал головой:
— Здесь слишком много растёт всего на деревьях. Им нужно только протянуть руку и взять. Это нехорошо. Это развивает в человеке лень. Было бы лучше, если бы они копали землю и сажали капусту, как все приличные люди. А скажите, пожалуйста, — продолжал он без всякого перехода, — у нас в Швеции не могли бы расти такие деревья? Мне кажется, это несправедливо, что каким-то цветным дано то, чего нет у настоящих, белых людей. Моей жене тоже было бы приятно есть бананы прямо с дерева!..
Но Маклай уже не слушал Ульсона:
— Спокойной вахты, Ульсон. Я постараюсь заснуть. Завтра чуть свет я пойду побродить. Не беспокойтесь, если вернусь поздно.
— Нет, не очень поздно! — умолял Ульсон. — Пожалуйста, не очень поздно! И не забудьте взять с собой оружие.
Но Маклай только пожал плечами:
— Я беру оружие только на охоту. А к людям я хожу без оружия. Завтра я иду к людям, Ульсон!
И, поглядев ещё раз на море и звёзды, Маклай поднялся в своё жилище,