Венька растерялся. И надо же ему было вылезти со своим выступлением. Теперь хоть провались со стыда.
Маша почему-то опустила голову. Уставился куда-то в угол Шурка. Не реагирует Казик, сидит, подперев голову кулаками. Никто не спешит на выручку Веньке.
Неужели ему одному держать ответ? За все! И что он может сказать? Но говорить что-то надо было. И он жалобно бормочет вовсе не о том, о чем хотел сказать:
- Я... Я не виноват. Это же Протасевич пустил воробья...
- Не виноват?.. Посмотрите на него! - возмущенно зашумели девочки. Ягненочек какой... Не прикидывайся!..
Венька еще пытался о чем-то беспомощно мямлить в свою защиту, но его уже никто не слушал. Шум и галдеж взорвали тишину в классе.
- Пусть Протасевич скажет! - требовательно выкрикивали с мест. - Почему он молчит?
- И скажу, - поднялся из-за парты Шурка. - Чего вы на одного Старовойтенко накинулись? Это правда, что я принес воробья в класс. Из моих рук он вырвался... И на озере был я...
Он глубоко вздохнул и опустил голову. Но не сел. По-прежнему стоял, крепко сжимая обеими руками поднятую крышку парты.
Казик заметил, как у Протасевича побелели кончики пальцев. И весь он словно окаменел. Не просто дались ему те, внешне спокойно сказанные слова о признании своей вины. А в чем она? Что он такого сделал? Хотел как лучше.
Как ни крути, а Шурке не везет. Неприятности за неприятностями. А тут еще Венька. Сам изворачивается, на Шурку все валит.
Все это разозлило Казика. И он не сдержался. Вскочил со своего места.
- Алиса Николаевна! Ребята! - торопливо заговорил Казик. - Подождите! Не будем сегодня обсуждать поведение Протасевича. Слышите? Я все знаю! У него мать больна, в больнице...
У товарища беда, и все, только что стоявшее в центре внимания, вдруг отступило на второй план.
Вон уже Маша о чем-то перешептывается с соседкой, намеревается что-то сказать вожатой.
- Я же ничего не знал, - потихоньку сказал Венька Марчене. - Я...
- Тогда лучше помолчи, - резко оборвал его Казик. - Привык, трус, за чужие спины прятаться.
- Тише, друзья! - прервала их Алиса Николаевна. - Не надо ссориться. Давайте попробуем разобраться спокойно.
Венька не поднимал головы. Плохо понимал, о чем говорили вожатая, товарищи. Чувствовал, как пульсирует на виске жилка, словно неутомимо выстукивает одно только слово, неотвязное, обидное слово - трус, трус, трус...
"Неправда! - хочет крикнуть Венька. - Я совсем не такой!"
Глава девятая
КИБЕРНОС НА БАЛКОНЕ
После обеда Казик не спешил на улицу: ждал возвращения из больницы Шурки. Но того почему-то долго не было. Должно быть, поэтому и задача не решалась. Вон уже сколько страничек в тетради исчеркал, а конца и не видно!..
- Пойди погуляй, отдохни, - сказала мама, подходя к столу.
- Сейчас! - кивнул Казик и снова склонился над задачей, решение которой ему никак не удавалось.
На первый взгляд ничего сложного в задаче не было. Задача как задача. Правда, в тетради она оказалась после того, как Агей Михайлович дал задание на дом. В конце урока учитель вызвал к доске Протасевича и продиктовал небольшое предложение:
"Каждый может добиться победы знаниями".
Шурка старательно вывел каждую букву, поставил в конце жирную точку. Затем перечитал и вопросительно обернулся: ведь у нас же урок математики, а не языка. Что же здесь надо решать?
- Не спеши, - успокоил его Агей Михайлович и попросил: - Пожалуйста, попробуй переставить слова.
- Как? - не понял Шурка.
- Ну, например, таким образом: знаниями может добиться победы каждый.
- А-а! Тогда так, - наморщил лоб Протасевич. - Знаниями может каждый добиться победы.
- Тоже правильно, - сказал учитель. - Возможно и такое сочетание слов, хотя не трудно заметить, что теперь они образовали предложение с несколько другим оттенком. А как еще можно? - обратился он к классу. - Подумайте.
Шурка хотел было написать новый вариант, но Агей Михайлович остановил его:
- Не надо записывать. Попытайтесь самостоятельно решить дома: сколько возможных перестановок слов в этом предложении?
- Только и всего? - вслух удивился Казик.
- Всего лишь, - улыбнулся Агей Михайлович. И сказал, что задача эта не по программе, а задает он ее любителям, тем, кто любит поломать голову над решением.
Теперь же Казик не мог простить себе этого легкомысленного "только и всего", сорвавшегося с языка. Домашнее задание - и задачи, и упражнения - он выполнил довольно быстро. А вот задачка Агея Михайловича оказалась совсем не легкой.
Вначале Казик пробовал решить ее простым подбором. Выписывал каждую возможную перестановку. Вскоре была исписана страница, за ней - другая... Все новые и новые сочетания находил он. В конце концов запутался и понял, что начал не с того конца. Поразмыслил и решил: каждое слово в предложении заменить цифрой. Дело пошло легче. Он уже насчитал свыше ста разных вариантов, но на этом возможности перестановок не исчерпывались. И каждая из них соответствовала условию.
"Ошалеть можно, - в отчаянии думал Казик. И поражался: - Ведь это же только одно предложение, всего пять слов..."
Он понимал, вернее догадывался, что тут есть какая-то закономерность, найдя которую, решить задачу совсем не трудно. Но какая?
Казик настойчиво искал ответ. Злился, перечеркивал все и снова начинал сначала. Иногда ему казалось, что молчаливые столбцы попросту издеваются над ним, смеются над его тупостью... Тогда он бросал на стол ручку, подпирал лоб руками, сжатыми в кулаки, и долго сидел над тетрадкой, уставившись в исчерканные страницы.
- Хватит уже тебе крюком сидеть, - сказала мама. - Придет папа поможет разобраться. Что у тебя еще не приготовлено?
- Только эта задача.
- Иди, иди на улицу, освежись.
Казик не ответил. Откинулся на спинку стула, потянулся - даже в плечах хрустнуло, и только теперь почувствовал, что по ногам тянет холодком.
Рядом с письменным столом перед приоткрытыми на балкон дверями то упруго надувалась, то медленно колыхалась, спадая чуть ли не до самого пола, широкая гардина. Колыхнет ее ветром - и на стене зашевелится узорчатое отражение: то сверкнет букетом роз, то вспыхнет чудесной цветистостью, то вдруг потемнеет и угаснет.
За окном кучерявятся редкие облачка, густеют и медленно плывут на город.
Только на западе край небосвода чистый и голубой, как нарисованный.