Возвращение было нерадостным и хмурым. Нет, погода тут не причем. Наоборот. Начало осени это прекрасная пора. Бабье лето, это великолепно. Деревья только еще подергиваются золотом желтеющей листвы, отражая нежаркие уже, но все еще веселые солнечные лучики, трава еще зеленая, сочная, а Ярило по-летнему радует глаз, пусть даже по утрам уже и попахивает морозцем. В этом отношении все прекрасно. Все так, как и задумано создателем. Другие обстоятельства заставляют путешественников беспокоится и хмурится. Новгор встретил их угрюмым молчанием прохожих, отводящих глаза, и отсутствием улыбок на лицах. Тяжелым, гнетущим чувством чего-то непоправимого.
Не было обычного ажиотажа. Не ликовала толпа, и самое главное Алина не встречала как это было обычно своего жениха, не шла рядом держась за стремя и гордо подняв подбородок не улыбалась.
Воевода встретил их у крыльца терема. Он стоял, опустив голову, не смея поднять взгляд:
— Прости, богатырь. Не уберегли. Нет твоей невесты.
Как Федогран слетел со спины Туплара, он и сам не понял. Очнулся только тогда, когда сильные руки Бера отрывали его от Митроха, которого он тряс, схватив за ворот рубахи, выплевывая в лицо слова:
— Где она?! Что с ней?! Как?! Говори!!! Убью!!!
Тот не сопротивлялся, и не оправдывался. Стоял и терпел, молча опустив голову. Он все понимал. Чувства они такие, тем более в молодости они взрывные. В них нет злобы. В них отчаяние и несдержанность юного характера.
— Успокойся Федогран. Нет в том его вины. Никто не ожидал предательства от близкого человека. Если уж кого и стоит обвинять, то меня. Недоглядел. — Чащун подошел незаметно сзади, и вытянувшейся рукой взяв парня за плечо, развернул к себе. — Иди к Елею. Он просил тебя позвать, когда приедешь. Он сам не свой после потери дочери. Пьет горькую и ждет. Он все расскажет. Только не делай глупостей. Не принимай скоропалительных решений. Поговоришь с отцом возвращайся в терем воеводы, мы будем там, и обсудим, как поступить дальше. Иди. — Он подтолкнул парня в спину, обрывая попытку того задать вопрос. — Все потом.
— Может надо было самим рассказать? — Услышал тихий голос воеводы в спину Федогран.
— Нет. — Сказал, как отрезал дух жизни. — Они почти родственники. Разберутся.
Как горе мгновенно меняет человека. Прошло чуть более двух месяцев с их последней встречи, более точно в отсутствии часов сказать нельзя, а Елей уже превратился в старика. Седой, изрезанный морщинами, как шрамами, старый убитый горем и жизнью дед.
Когда Федогран вошел в избу, он спал, сидя на лавке, и положив белую голову на сгибы локтей. Тяжелый запах перегара, и еще чего-то кислого наполнял пространство. Парень подошел и присел рядом на краешек скамьи.
— Отец. — Положил богатырь руку на плечо Елея. Он решил называть его так, пусть и не положено вроде до свадьбы, но плевать он хотел на все эти «положено». Отец его невесты отныне и его отец, чтобы не случилось.
— А? — Мутные бесцветные глаза поднялись и посмотрели в лицо — Сынок. Ты приехал… А я вот не уберег Алинушку нашу. Прошляпил… — Слеза скатилась по изрезанными морщинами пьяному лицу.
— Ты можешь толком мне объяснить, что случилось. — Взвелся Федогран. — Кругом одни недомолвки. Она жива?
Тот пожал плечами, отхлебнул из деревянной кружки, пролив половину себе на грязную рубаху.
— Вроде жива. Но он тебя требует.
— Кто он? Хватит пить, в конце концов. Я не узнаю тебя. Действовать надо. — Парень вырвал из рук кружку и швырнул в стену. — Рассказывай.
— Седмицу назад она по грибы пошла. Время сейчас самое то, закрома набивать. Лес щедро делится с тем, кому не лень. Любава, жена кузнеца, чтоб она сдохла, змея подколодная, ее с собой позвала, мол она место тайное знает, где белых много. Ушли вместе, а назад эта гадина, одна возвернулась, и сразу в терем воеводы. И ведь как изменилась. Всегда застенчивая, незаметная. Откуда наглость такая в ней образовалась.
— Кацикин. — Говорит она. — Федограна к себе требует. Ежели не придет, то Алинушку мою по кусочкам возвращать будут.
— Ничего не понимаю — Юноша посмотрел в трезвеющие глаза. — Причем тут Любава?
— Так она и есть тот подсыл. — Врезал по столу кулаком Елей и зашипел от боли. — Купили ее тем, что пообещали дочке мужа хорошего сосватать. Дура баба верит, что Вул ее дочери лживым богом подарен, авансом за измену. Я ее едва не убил, когда узнал.
— А что же Перл?
— Что Перл. Любит кузнец ее. Говорит. Задурили женке голову. Готов идти Алинку спасать, дабы прощенье бабе своей вымолить. Да только Чернобог только тебя видеть хочет, и непременно одного, или убить Алинку грозится. Так бы давно дружиной княжеской спасать отправились. Вот тебя ждем.
Елей встал, пьяно покачиваясь, и вдруг упал на колени:
— Федогранушка, помоги! Все что есть отдам! Спаси дочку.
— Ты сдурел старый. — Вскочил Федогран и склонился над рыдающим у его ног отцом невесты, пытаясь его поднять. — За кого ты меня принимаешь. Встань немедленно.
— Верни Алинушку, заклинаю. — Не унимался тот.
Много уже пережил за свою недолгую жизнь Федогран. Смерти в лицо смотрел. Но вот такое с ним случилось первый раз. Он растерялся. Как себя вести с отчаявшимся человеком. Молящим тебя о том, чего ты и сам хочешь сделать. Совсем еще недавно гордым воином, а теперь ползающим у ног и унижающимся перед тем, кто его уважает.
Парень сел на лавку, пододвинул к себе две кружки и налил в них хмельного стоялого меда.
— Сядь отец. Выпьем.
Подействовало. Тот поднялся и рухнул рядом на скамью. Вытер рукавом мокрые от слез глаза выпил одним залпом напиток:
— Прости. Веду себя как баба истеричка. Дошел до отчаяния. Столько всего передумал, пока тебя ждал. Ничего на ум не идет. Дочку спасать надо, а как это сделать не знаю.
— Я поеду и встречусь с Кацикином. — Федогран коснулся вздрогнувшего плеча Елея.
— Он убьет тебя. — Покачал головой воин.
— Не первый раз мне на смерть идти, пока выкручивался как-то. Жив еще как видишь. Да и в этот раз помирать не собираюсь. Да и жениться я на твоей дочке хочу, а мертвым такого не получится. — Улыбнулся Федогран, и Елей улыбнулся в ответ. Встал, расправил плечи и обнял парня.
— Надежду ты мне подарил. Спасибо.
В дверь избы громко, видимо чем-то тяжелым постучали, и вошел Щербатый. Поморщился недовольно, подошел к столу, сел на лавку, налил себе в кружку меда, отхлебнул, и выплеснул остатки на пол.
— Гадость. Сколько судеб это зелье сгубило, не сосчитаешь. Тебя Елей я ему не отдам. Вставай. Пошли к воеводе. Ждет он вас с Федограном. Меня вот послал. А сюда сейчас девки придут, приберутся и проветрят. Неча славному воину в хлеву жить. Горе хмельным не лечится, его делами исправлять надо. Нака вот. Выпей. — Он вытащил из складок плаща темный пузырек, и налил темно-зеленую жидкость в кружку. — Голову поправь. Разговор серьезный будет.
— Я с Любавой хочу поговорить. — Встал Федогран.
— Сначала к воеводе. — Поднялся знахарь.
— Нет. — Парень упрямо мотнул головой и сверкнул глазами. — Подождет воевода. Сначала к Любаве пойдем. Веди старик. Пока с подсылом Чернобоговским не поговорю, разговора с Митрохом не будет.
Она сидела на ворохе соломы, одной рукой прикованная цепью к бревенчатой стене узилища, другой прикрываясь от света факела. Бабушка божий одуванчик с глазами служительницы, в церкви продающей свечи, сама невинность. Не старая вроде женщина, ей не было еще и пятидесяти, выглядела старухой. На фоне своего огромного мужа — кузнеца она всегда оставалась незаметной. Никто не мог подумать, что она способна на подлость.
— Почему? — Федогран не стал пояснять вопрос. Зачем? И так все понятно. Он воткнул в держак на стене факел, и опустился рядом на массивный табурет.
Она вздрогнула, словно получила пощёчину, опустила глаза, и не ответила.
— Говори, Любава. Хочу понять. Я же был вашим другом, я помог твоей дочери обрести счастье, а ты ударила меня в самое больное место. За что?
Слеза капнула на морщинистую ладонь. Голова в цветастом платке поднялась и потухший взгляд голубых глаз устремился мольбой в лицо героя.
— Прости. Это как наваждение. Дура. Поверила. Он пришел ко мне во сне. Сказал, что дочь моя останется старой девой, и не видать мне внуков, но обещал помочь. Тут как раз ты со слезой Морены, и сватовством. Он все приписал себе:
— Видишь! — Сказал. — Это тебе авансом. Будешь меня слушаться, получишь еще больше, и дочь будет счастлива и внуков будет много. И богатства неисчислимые, и здоровье и долголетие. Все будет. Все для тебя сделаю. Только служи мне и моему богу. Уверенно говорил. Поверила я.
— Кацикин?
— Я не знаю. Он всегда являлся во сне, в черном плаще, с накинутым капюшоном, закрывающим глаза. Я не видела.
— Что он хочет?
— Тебя. Он ждет встречи. У Глухого леса, там, где река Волдан, берет начало. У истока. Ты должен быть один. Прости меня богатырь. Виновата я. Убей если хочешь, только семью не трожь. Они тут не причем.
Федогран резко встал и сделал шаг к выходу, но передумал, остановился, и обернулся.
— Глупо тебя винить. Смертью наказывать за глупость? Еще большая глупость. Бог лжи только этого и ждет. Ты слабая женщина. Нет не телом. — Он покачал головой. — Ты верой своей слаба и духом. Чернобог любит таких. Но главное ты поняла, что совершила ошибку, потому нет у меня на тебя обиды. Только как ты теперь своим близким в глаза смотреть будешь? — Он еще что-то хотел добавить, но не найдя нужных слов вздохнул, махнул рукой и вышел вон.
Шишок ждал тут же, на входе, и вскочил на плечо:
— Ну что? Что сказала? Голову рубить будем или сожжем как ведьму? Что решил?
— Не за что ее казнить. Она не предательница, а дура. — Вздохнул Федогран. — Сама себя наказала. Смерть для нее теперь облегчение. Пусть живет. Не у меня злобы. Недостойно воину бабе мстить. Счастья она дочери хотела, но на чужом несчастье… — Он резко оборвался не договорив, и перевел разговор на другую тему сверкнув глазами. — Пошли к воеводе. Другой у меня враг. Вот тому пощады не будет. — Он еще раз вздохнул и словно поставив точку еле тихо добавил. — Дура. — И пошел прочь.
— Не пущу я его одного. Это ловушка. Сгубим пацана не за грош. — Гремел за дверью воеводского терема голос Чащуна. — Не для того его пестовали, не для того он через смерть и испытания прошел, чтобы вот так сгинуть. Сказал не пущу. Все равно Кацикин девку прибьет, еще и богатыря сгубит. Не один там будет тать, я эту подлую натуру знаю. Западня это.
— Все мы понимаем. — Оправдывался Митрох. — И про подлость и про западню. Только так, хоть какой-то шанс у Алинки будет. Мы подстрахуем, как сможем. Дружина на подхвате будет, недалече, с братьями его, да и сам я в стороне не останусь. — За дверью одобрительно загудели. Федогран не стал дальше ждать и потянул за массивную ручку.
— Я в любом случае поеду. — Прямо с порога выпалил он. — Даже не пытайтесь меня задержать.
— Сгинешь дурак. — Встал ему на встречу раздраженный Чащун. — Кто с Чернобогом воевать будет?
— Плевал я на все. Ты с богами в свои игры играешь. За жизни свои беспокоитесь? А меня кто спросил? Моя война уже идет, и жизнь девушке для меняя важнее всех жизней небожителей вместе взятых. Не стой у меня на пути дед. Я уже не тот сопливый пацан, что попал сюда год с лишнем назад. Могу осерчать и обидеть ненароком. — Он сжал кулаки и зажевал желваками скул.
— Раздухарился. — Колдун обиженно сел на лавку. — Не за свои жизни мы боимся. За мир, который рушится переживаем. Тьма его поглощает. — Забухтел он, покрывшись облаком дыма. — Подлость зависть и ложь сожрет нас всех, если ничего не предпринять. На Любаву посмотри, что с милой, доброй женщиной сделали. А ты говоришь за жизни свои… — Он не договорил и махнул рукой.
— Что делать-то будем? — Воевода встал со своего места, обошел стол, и сел рядом с Чащуном. — Надо бы помочь.
— Надо. — Согласился он клубами дыма. — С Перуном посоветуюсь. Он не меньше нас заинтересован. Пусть то же участие примет. — Дед встал и поднял руки вверх:
Перуне! Вми призывающим Тя,
Славен и Триславен буди!
Здравия и множество Рода всем чадам Сварожьим дажьди,
Родам покровительства милость яви,
Прави над всеми, вще из-Родно! Тако бысть, тако еси, тако буди!
Яви лик свой, мудрость и силу громовержец
Защитник Рода, судеб Владыко.
— Хватит уже. — Воздух сгустился, запахло озоном и прямо из стены вышел Перун. — Прекращай воздух сотрясать. Иди присядь с Митрохом рядом, не мельтеши перед очами. — Махнул он молнией колдуну, потом подошел, не торопясь к Федограну, и задумчиво посмотрел ему в глаза
— Значит за жизни мы свои боимся? — Пророкотал громом его бас, и молнии сверкнули в рассерженных глазах — Щенок! Что ты можешь понимать, смертный, в деяниях богов?
— А тут и понимать нечего. — Парень без тени страха, с вызовом посмотрел в глаза громовержца. — Боитесь вы! На меня все поставили?! Так вот что я вам скажу. Пока невесту не освобожу, не будет от меня помощи. Не ждите. Сгинет она, и я за ней следом к Морене уйду. Плевать на то, как меня там примут. Вот мое слово!
— Вот же воспитали на свою голову. — Выдохнул Перун, затрещав электричеством, развернулся, подошел к лавке, на которой сидели Чащун с воеводой и опустился рядом, толкнув Митроха плечом. — Ну и что вы об этом всем думаете?
— Ты бог, ты и думай. — Пробурчал себе в бороду колдун. — Парень в чем-то прав. Мы свои проблемы решаем, а о его чувствах не думаем. Он чай не чурка стоеросовая, а человек, да еще малой совсем, в нем кровь бурлит. В его возрасте весь мир в черно-белых тонах. Он и так свой долг выполняет. Другой сгинул бы давно, а мы только требуем. Никакой помощи. — Он выпустил струю дыма и замолчал.
— Н-да. — Перун почесал затылок. — Что-то мы действительно… — Что он хотел сказать осталось загадкой, он хлопнул ладонями по коленям, встал и вновь подошел к парню. — Вот, держи. — Протянул он золотой перстень с изумрудом. — Вещь непростая и ценная. Не безделушка перед девками хвастаться. Врата это. Переход с одной точки мира в другую. Здесь, у терема воеводы, его на указательный палец наденешь, и в землю ткнешь, место отметишь, где одна створка откроется, а там, где помощь будет нужна, снова в землю пальцем да представишь как дверь в избу открывается, вторая створка пространственная распахнется. Дружина сможет пройти немалая. Придешь к Кацикину один, а помощь тут ждать будет сигнала, явится незамедлительно.
— Спасибо. — В глазах парня блеснула радость. — Простите меня за грубые слова. Не со зла я. Волнуюсь.
— Да что там. — Махнул рукой бог. — Понимаю все. Мы действительно слишком много тебе на плечи свалили. Тяжка такая ноша и для матерого мужика, а уж для тебя… — Он не договорил, махнул рукой и растаял, как и не было, только запах озона и остался.
— Собирайся в дорогу. — Чащун подошел сзади и положил ладонь на плечо. — Все что надобно в пути будет, говори, не стесняйся, все дадим. — Он задумался ненадолго и продолжил еще более уверенно. — И не сомневайся. Помощь будет ждать твоего сигнала. Лично поведу в бой.
— Спасибо. — Поклонился в ноги Федогран, и вышел.
Копье и щит ждали его в доме, подаренном воеводой еще за первый подвиг. Все так же необжитой и пустой. Не было на обустройство ни времени ни желания. Этим должна была заняться уже молодая жена, а во как оно вышло. Парень снял со стены щит.
— Долго тебя не было. — Пробурчал. То, не знаю, что. — Думал. Уж сгинул ты в чужих землях, мы с Коломраком переживали, что не свидимся с тобой более.
— Да уж. — Хмыкнул из кончика копья Мор. — Заставил поволноваться. — Давай, рассказывай, где был, кого без нас убил.
— Не до рассказов мне. Алину похитили, выручать еду. Вас собой беру. Вы не против?
— Когда это оружие против хорошей драки было. Глупости спрашиваешь. — Рассмеялся Коломрак. — Когда едем?
— Прямо сейчас. Времени нет.