— Что происходит! — вдруг остановился Гуннар посреди огромного зала, уставившись на растерянного Ларса. — Мы почти сутки в Лааре, а я даже не подумал о том, чтобы предупредить отца… Он там с ума сходит, а у меня начисто вымело из головы все мысли…
— И у меня тоже… — озадаченно кивнул Ларс. — За это время я ни разу не вспомнил об Энрадде… И кажется, все, что случилось, начиная со взлета Чижика на авиадроме, произошло не накануне, а год назад… Может, это последствия ударов башкой о пол и переборки? Или сказывается действие лекарства, которым нас опоили…
— Вы правы, минрэй, — тут же согласился с ним Зион — помощник королевского секретаря и по совместительству жрец Непорочных, — это всего лишь побочные явления болеутоляющих целебных зелий. Вашу рассеянность и забывчивость к завтрашнему утру — как рукой снимет, — поверьте! — Поклонившись, помощник секретаря картинно приложил ладонь к сердцу, сверля благородных гостей честным взглядом.
— Нужно немедленно передать сообщение императору через команду грузового дирижабля, что висит на вашей причальной мачте… — раздраженно заявил принц, не обращая внимания на уверения жреца, — и сделать это надо как можно быстрее…
— К сожалению, — Зион опять приложил руку к груди, — ваше грузовое судно уже отправилось через Змеиный хребет в Арианию, и вернется обратно лишь через несколько дней… Мы не успели им сообщить о вашем прибытии…
Или не захотели, — подумалось Ларсу. — Только вот зачем? Принц пробормотал себе под нос ругательство и с досадой констатировал: — Жаль, что между нашими странами нет беспроводной телеграфии с передачей звуковых сигналов. Да и в Энрадде аэроволны способны преодолевать расстояние не более пятидесяти километров.
— Император Магнус узнает обо всем в свое время, — продолжал успокаивать его помощник секретаря, — как только прибудет грузовик из Ариании, вы тут же отправитесь на родину….
…В свое время… — странное выражение, подумалось Ларсу. В свое время для кого? Ведь император должен узнать о том, что наследник жив-здоров незамедлительно… — Кстати, а куда подевался наш мотомеханик? Мы и про него забыли!
— Не беспокойтесь, минрэй, ваш… слуга здоров, прекрасно себя чувствует и отдыхает в гостинице Красный Лев в Нижнем городе, что совсем рядом с крепостными вратами Королевы Маф. В этом гостевом дворе всегда селятся иноземцы — и уважаемые коммерцианты, и экипажи воздушных кораблей из Энрадда. Если понадобится, мы тут же пошлем гонца!
Принц вздохнул, похоже смирившись на время с неизбежным, и тут же заявил: — Мы ознакомились с Розстейнар, и теперь хотим прогуляться по кварталам Грайорде, спуститься в порт… Увидеть город со всех сторон.
— Конечно, Ваше высочество — вы совершенно свободны в своих передвижениях. Я прикажу подготовить карету? Или открытую коляску? Что предпочитают минрэи? Может быть, резвых скакунов, или вам хочется проплыть над толпой в портшезах, которые понесут на плечах могучие порхи…
— Никаких портшезов, Зион… Мы пройдемся пешком.
— Как вам будет угодно, мои господа. Но не обессудьте — мы отвечаем за ваши жизни и здоровье перед императором Магнусом, и потому у вас будет соответствующее сопровождение…. Нет-нет, — предупредил он возмущение Гуннара, — всего лишь один жрец в моем лице и пара эдиров — этого вполне достаточно, чтобы вы чувствовали себя безмятежно на вечерних улицах Бхаддуара… а любопытные горожане не докучали вам своим вниманием…
***
Они вышли из врат Королевы Маф и по Главной лестнице спустились из Розстейнар в Нижний город. За крепостной стеной их ждали извилистые переулки и широкие улицы, великолепные древние храмы и устремленные в небо дома-башни. Обоих удивляло обилие удобных лестниц между кварталами, расположенными на разных ярусах, а также множество арочных галерей, как на первых этажах зданий, так и на вторых и даже третьих, по которым горожане перемещались по городу, не выходя под палящее солнце или зимний дождь.
Они бродили несколько часов, сопровождаемые без умолку болтающим Зионом и молчаливыми эдирами. На город опускались розово-сиреневые сумерки, когда Ларс вдруг понял, что очень устал за этот бесконечно тянувшийся день.
— Бхаддуар впечатляет… — протянул Гуннар, покупая у разносчика горячие мясные пироги, — а как тебе?
— Для меня это место изумления и… ужаса, — с сомнением ответил Ларс. — Мне кажется, что эта невероятная смесь сказочной архитектуры, языческих культов и неведомых технологий, роскоши и жестокости, — неким образом отражает саму суть Лаара… И еще мне кажется, что это лишь малая часть скрытого…
— Однако под его воздействием, кузен, ты заговорил как поэт, — ухмыльнулся Гуннар, машинально поворачивая вслед за Зионом к светящемуся огнями Веселому дому, откуда доносилась музыка, а в двери то и дело входили мужчины разного возраста, судя по виду — обеспеченные горожане.
— Ты куда это разбежался, ВашВысочество? — усмехнулся Ларс, потирая виски. — Или уже забыл о приглашении прионсы в ответ на твое обещание показать ей фотокартинки Эббы и дирижаблей?
— Ни в коем случае! Как можно — я весь в предвкушении! — хохотнул Гуннар, оглядывая двухэтажное заведение с причудливой вывеской на фасаде «Долина любви». С широкого балкона их манили к себе юные девушки, зрелые грудастые жрицы любви и молоденькие мальчики. Их лбы уродовало клеймо на лбу в виде букв Hu, которое они пытались прикрыть длинными волнистыми челками. Это было целое пиршество плоти на любой вкус и цвет. Многие из дев были обнажены по пояс и заманчиво трясли грудками с сосками, окрашенными в алый, лиловый и черный цвет, в которых звенели Некоторые, прикрытые до пупка кружевными лифами, оставляли на обозрение ягодицы. Как женщины, так и юноши, пританцовывали, наклонялись, выгибая спину, и присаживались, раздвигая колени.
— Какое, однако, разнообразие вульгарных радостей, — хмыкнул Гуннар.
— Вы можете беспрепятственно позволить себе любые удовольствия Веселого Дома, какие вам только придут в голову, — послышался за их спинами голос жреца. — Но только с совершеннолетними хусрами, достигшими тринадцати лет… В Лааре не поощряют совокупления с детьми, как за Змеиными горами…
Ларс почувствовал, что его лицо каменеет.
— Хусры женского и мужского пола — пример чистоплотности, покорности и изобретательности, — продолжал рекламировать продажные ласки представитель Ордена Непорочных.
— Эка невидаль! У нас такие… и дома есть, — суховато бросил Гуннар, чувствуя напряжение кузена.
— Не скажите, Ваше Высочество, женщины и мужчины, выполняющие подобную работу в других странах, почти все заражены стыдными болезнями. А в Лааре это исключено.
— Это как же? — невольно заинтересовался Гуннар.
— Дело в том, что продажные женщины в Лааре стерильны как с точки зрения детородности, так и со стороны вероятного инфицирования, что относится и к хусрам-юношам. — Жрец разливался соловьем, охотно посвящая иноземцев в особенности интимной жизни лаарцев, охотно используя медицинские термины и канцелярский стиль. — Раз в неделю продажные существа Веселого дома проходят обязательный осмотр и получают особую инъекцию в матку или в простату, и в течение недели они чисты, как свежевыпавший снег у вас в Энрадде. Лекарство убивает всю заразу, которую они могли подхватить за несколько дней работы, даже если их употребит сотня клиентов со срамными болезнями. А уже после десяти инъекций хусра не способна зачать, что тоже очень удобно — калеки и уродцы не нужны здоровому государству. Подобные меры «очищения» делают грязных обитателей Веселых домов лакомым кусочком и для чужестранцев, и для лаарцев.
Гуннар нахмурился. Он уже не смеялся, разглядывая жриц любви на террасе. — Что за буква у них на лбу?
— Первая буква слова Hunnus, что весьма грубо обозначает женские половые органы. В Лааре именно так метят распутную особь любого пола.
— И что — они сами идут на заработки в Веселые дома? На таких условиях?
— Чаще всего сюда попадают или порхи, или безмужние девы, не соблюдающие нравственность. Ведь в этом случае девица, добровольно совокупляясь с мужчинами, становится возможной разносчицей половой заразы. То же касается и существ мужеского пола… Мало того, что они могут нести заразу, они еще и не платят налог, а налоги от Веселых домов, вы не поверите, минрэи составляют очень весомую часть в казне… И потому достаточно трех свидетелей, показавших, что подданный Лаара брал деньги за плотские услуги. С девами еще проще — если на их защиту не встают родственники, виновную отправляют в Веселый дом, даже если ее девственность установлена лекарем.
— Но это же доказывает, что девушка невинна! — Гуннар зло смотрел на Зиона.
— Это ничего не доказывает, — Зион задрал подбородок, уверенный в своей правоте, — ведь распутное существо может оказывать услуги, прибегая к использованию других анатомических отверстий, что считается более позорным и отягчающим обстоятельством. Коли на проверку они оказываются здоровыми, то их метят, и они становятся собственностью Веселого дома на срок, определенный судом. Если же лекари находят «половую болезнь», виновных казнят или отправляют на Блаженные острова… Это зависит от тяжести преступления. Так наши города очищаются от «грязи». Это очень мудрое государственное решение, минрэи…
Ларс было открыл рот, чтобы с возмущением обрушится на «мудрое решение», но понял, что перевоспитать помощника секретаря у него не получится. По сути, все, о чем им с таким упоением вещал жрец Зион, было одним из множества одобряемых способов превращения свободного человека в раба. Ларс не обманывался — и в Энрадде многие девушки и мальчики продавали себя, чтобы выбраться из нищеты. Но у него на родине принуждение к этому было наказуемо, и государство хоть как-то пыталось ограничить подобную эксплуатацию, тем более — подростков, моложе семнадцати лет. Здесь же — поражало сочетание откровенной и принудительной продажи услуг этого рода, разрешенной и поощряемой властителями страны и жреческим Орденом.
— Что-то мне уже ничего не хочется… — После сведений, изложенных помощником секретаря, Ларс предпочел как можно быстрее покинуть квартал и спуститься к гавани. Гуннар кивнул, тоже попав под гнусное впечатление от рассказа Зиона. Они уже дошли до поворота на соседнюю улицу, как вдруг от стены качнулась тень — беззубая лысая старуха улыбалась им, обнажив розовые десны, и совала в рот палец, совершая ритмичные движения. — Кто это?! — Ларс попятился от старухи, тянувшей костлявые пальцы к его паху.
— О, это существо предназначено для любителей ротовых ласк, — тут же пояснил Зион.
— Но это старая женщина…
— Прошу прощенья, минрэй, но это вовсе не старая женщина. — Сколько тебе лет, шика? — скривив рот, обратился Зион к старухе.
— Уж три десятка минуло, господин, — раздался из запавшего сморщенного рта шепелявый ответ, но голос был молодой. Старуха распахнула лиф. Жуткий контраст упругих грудей со сморщенным лицом и лысой головой, покрытой старческими пятнами, заставил их отшатнуться, вызвав смесь страха с брезгливой жалостью. — Что за бред?
— Ничего не поделаешь, — с притворным сожалением пропел жрец, — к сожалению, чудесное лекарство, о котором я вам рассказывал, очень быстро разрушает организмы, и за десять лет девы превращаются вот в таких сморщенных старух. В первую очередь стареют лица, выпадают зубы и волосы. Лишь тело еще несколько лет остается молодым.
Ларс понял, что его сейчас вывернет наизнанку от этих мерзостных уточнений, но продолжал слушать Зиона, будто загипнотизированный его рассказом. А тот все не останавливался, дополняя сведения о служителях культа продажной любви. — После потери товарного вида хусру выбрасывают из Веселого дома. Если же «старые хусры» пытаются продавать себя без получения инъекций, от них избавляются, как от преступников. Некоторые из них, как эта вот, — он с презрением покосился на старуху, — при должном усердии, остаются из милости в Доме и зарабатывают ротовыми ласками, получая взамен немного пищи. Вы зря кривитесь, господа, — многие мужчины пристрастились к таким услугам, ведь беззубые десны старух способны творить чудеса, не в пример зубастым молодухам.
Ларс сделал над собой усилие и отвернулся и от Зиона, и от угодливо хихикающей старухи. — А там, что там? — Гуннар с подозрением смотрел в полутемный переулок, куда выходила задняя дверь Веселого дома. Из низкой повозки краснолицый селянин выводил двух плачущих девочек-подростков, которые цеплялись за его жилетку.
— Обычное дело: отец привез дочерей на продажу, — равнодушно пояснил Зион. Видя потрясенные лица кузенов, жрец решил уточнить: — Родителям дозволено продавать своих детей. Но в Веселые дома поставляют только совершеннолетних. Скорее всего, завтра-послезавтра им исполнится тринадцать, вот отец и привез их накануне, чтобы все было по закону.
— По закону, — повторил Ларс, наблюдая, как служка у дверей грубо хватал девочек за шиворот и вталкивал внутрь дома.
— Множество многодетных простолюдинов так пополняют свои кошели. Женщинам запрещено вытравливать плод, и поэтому они рожают почти непрерывно. Ну, и часть приплода, вырастив до пяти-шести лет, продают государственным закупочным службам, которые в свою очередь с большой прибылью перепродают приплод в Арианию и другие страны…
— То есть, в Лааре запрещено употреблять детей, а продавать их в другие страны для богатых извращенцев — не запрещено. Так? — прервал его Ларс, еле сдерживая злость. Зион молчал, сложив руки на груди и благочестиво опустив глаза.
— Рожать детей на продажу — это же моральное уродство! — не выдержал Гуннар.
— Для вас, Ваше Высочество, это наверное, кажется, неправильным, и это прискорбно, — поджал губы жрец, услышав гнев в голосе высокого гостя, — но такова древняя традиция. И хотя наша Милостивая королева уже давно уговаривает супруга запретить или хотя бы ограничить такие правила, у короля Готфрида свои резоны… Он предпочитает чтить традиции, если его подданных это устраивает.
***
Раздраженный принц повернулся к брату: — Ты прав, мой поэтичный брат, — эта страна и чарует, и вызывает отвращение, будто корзина цветочницы, где между розами лежат кучки смрадного дерьма. — Он даже не понижал голос, игнорируя настороженно прислушивающегося Зиона.
— А тебе не хочется прогуляться без поводка? — шепнул Ларс. — Меня утомили речи, от которых начинает корежить…
— Но как от них отвязаться?
— Придется вернуться в… как ее… — в «Долину любви»… Зайдем, выберем пару девочек, щедро заплатим, и вежливо выйдем через окно… Решеток тут нет, слава Богу…
Гуннар повеселел и обернувшись, подозвал Зиона, сообщив, что они все же решили расслабиться, чему помощник секретаря явно обрадовался. Хмурые и недовольные эдиры остались у входа, а Зион, к удивлению Гуннара, вошел в двери Долины любви весьма уверенно. Он вел себя по-хозяйски и особо не выбирая, купил рослую грудастую хусру на полголовы выше себя, тут же принявшись щипать ее толстый зад, не дожидаясь уединения.
— Порочный Непорочный… — пробормотал Ларс, толкнув локтем кузена, — ты смотри, как оживился, скотина. Думаю, что и у нас в монастырях не все монахи праведники, но до такого непотребства, как привычные посещения борделей, не скатываются…
Пышнотелая хозяйка Долины любви, придя в восторг от посещения целых двух благородных чужестранцев и почтенного нобиля-жреца, встретила их со всевозможными поклонами, демонстрируя в глубоком, до пупка, вырезе объемную грудь. Особо не заморачиваясь, Гуннар выбрал двух светлокудрых дев, одетых наиболее скромно — их грудь и ягодицы были завлекательно прикрыты кружевом. Судя по внешности выбранного «товара» — девушки были сестрами, а судя по неуверенному поведению, — девственницами. Так и оказалось.
— Мой господин обладает отменным вкусом — эти девы невинны, чисты и свежи, как розовые бутоны. Еще ни разу не опробованные! — с гордостью заявила владелица Дома. Ларс потребовал комнату на первом этаже, якобы не желая утруждать себя подъемом по лестнице, и с окнами в переулок, чтобы вопли мужчин и парней, перекликающихся с хусрами на балконе, не мешали приятному отдыху.
— Подайте в номер пирожных, клубники, персиков, шоколадных конфет и лучших сладких вин… — велел Гуннар, поглаживая острое полудетское плечико временной подружки, которая прижималась к нему, неумело лаская его шею.
***
У них все получилось.
С поклонами и похотливым хихиканьем хозяйка проводила их в самую лучшую комнату борделя судя по роскошной обстановке и удалилась, свирепо глянув на сжавшихся девушек. — Почему вы не сбежите отсюда? — первым делом спросил Ларс, когда в коридоре стихли ее шаги.
— Это бесполезно, мой господин, — прошептала одна из сестер, указав на клеймо, уродовавшее ее лоб. — Нас схватят в любом городе или деревне и ужасно накажут, отправив в солдатские казармы. Нигде не скрыться.
Ни Гуннар, ни Ларс не знали, что на это ответить. Обоим было неловко в обществе полуобнаженных девочек, которым едва ли исполнилось четырнадцать. — Ешьте и пейте вволю, малышки, — пробормотал Гуннар, подойдя к выходящему на тихую полутемную улицу окну с расписанными на стекле скабрезными картинками. Тихая улица — то, что нужно. Но вот с окном оказалось не так просто, как хотелось — оно открывалось лишь на треть, чтобы впустить вечернюю свежесть, и в такую щель не могла бы протиснуться даже худенькая девочка.
— Придется разбить… а как иначе… — решил он и засмеялся, увидев округлившиеся глаза девушек.
— Услышат! — подскочил Ларс с бархатного дивана, но покачнувшись, снова сел. — Что-то мне не очень…
— Не услышат, — отмахнулся Гуннар, — в Доме и у главного входа шумно, музыка, вопли, а пьяные гости, наверное, нередко бьют посуду! Так ведь, девчонки? — заблестел он белыми зубами, подмигивая сестрам.
— Очень часто, господин, и бутылки, и окна…
— Вот видишь, кузен, я прав, — натянув кожаную куртку, принц быстро и резко ударил локтем в середину оконного стекла. Звук разлетевшихся осколков действительно оказался не таким звонким. — Ты как, братишка? — обеспокоенно посмотрел он на Ларса. — Голова не кружится? Сможешь пролезть, не задев руку?
Ларс потер виски. — Смогу. С твоей помощью. Хотя рука опять стала ныть, но зато соображать я стал вроде как лучше…
— Но как-же… как-же наши услуги? — прошептала одна из сестер, приоткрыв розовые губки, и рассеянно глядя, как Гуннар избавляется от острых сколов в проеме окна.
— Нам ничего от вас не нужно, малышки. Отдыхайте. А чтобы вас не наказали, через два часа сообщите хозяйке, что упившиеся, как свиньи, гости, только что покинули заведение прямо через окно, довольные и веселые…
Они оставили достаточно денег, чтобы покрыть и «услуги» хуср, и расколотое стекло. У поворота с улочки на площадь Сухого дуба Ларс оглянулся, увидев кудрявые головки высунувшихся из разбитого окна девочек, которые тоскливо смотрели им вслед.
***
— Хорррошо то как! — глубоко вдохнул свежий вечерний воздух принц. Они перестали оглядываться, ожидая увидеть спешащих за ними эдиров и жреца, и шли без цели, на шум, смех и звуки лютни, доносившихся с площади.
— Не думай о них, Ларс, — заглянул Гуннар в глаза кузена, заметив, что он слишком задумался. — В публичных домах Эббы таких девиц — пруд пруди… Ну не в силах мы помочь всем проституткам Энрадда и всем хусрам Лаара.
— Не можешь помочь всем, помоги хотя бы одному, говорил отец.
— Дельный совет. Но в этом случае — вряд ли применим… Мы купим их, увезем с собой в Энрадд и пристроим куда — опять в бордель? Только уже не в Бхаддуаре, а в Эббе… Вот и вся разница…
— Для начала мы легко устроим их в хороший приют под покровительством церкви, поручим их воспитание даме-наставнице, чтобы приучить к жизни в нашем обществе, дадим образование с учетом их способностей. Это возможно, Гуннар! По нашим законам — они еще дети…
— Ладно, ты прав, можем. И сделаем. — согласился Гуннар. — Хотя и у нас вопрос с проституцией завязан на социальные проблемы и ужасные условия, в которых пребывают женщины из бедных слоев…
— И тебе, кузен, как будущему императору, придется разбираться в этой густой прокисшей каше…
— Разберемся, — беспечно кивнул Гуннар, устремляясь к гомонящей толпе возле разукрашенного декорациями помоста уличного театра, — ты только глянь, что творят!
Ларс неожиданно зажмурился, покачнувшись. — Погоди, голова…
— Может, зря мы отправились в самостоятельное плавание по чужим водам? — наклонился к нему Гуннар. — Вдруг тебе станет хуже?
— Прикурить дай, — мне уже легче, — отмахнулся Ларс. Нашарив в кармане куртки потемневшую серебряную зажигалку, принц протянул ее брату. Зажав в губах коричневую сигарету, Ларс затянулся, с усмешкой поймав заинтересованный взгляд проходящего мимо деда, пыхавшего корявой глиняной трубкой, и двух пареньков — невысокого светловолосого подростка и кудрявого здоровяка. — Свобода — это вещь! Сразу это понимаешь, когда тебя зажмут в тиски принудительной опеки и присмотра, — бодро заявил Ларс. Но перед глазами поплыло и он стал падать, уже не ощущая, как руки Гуннара подхватывают его, не давая приложиться головой о каменную мостовую.
Ларс очнулся, чувствуя, что виски обхватывают крепкие ладони а на глазные яблоки под дергающимися веками давят пальцы, от которых по всему телу растекается жар. — Горячо, — поморщился он, и давление на веки тут же прекратилось. Он открыл глаза, пытаясь сосредоточить взгляд на лице склонившегося над ним белобрысого парнишки, и когда ему это удалось, пробормотал: — Желтое солнце, синяя вода…
— Ларс, ты бредишь? — в голосе Гуннара слышались отголоски паники.
— Отстань, твое Высочество, — Ларс присел. Рука не болела, дурнота развеялась, как дым. — Просто у молодого лекаря разноцветные глаза — желтый и синий. Забавно…
Он осторожно поднялся, позволив кузену поддержать себя, внимательно и с благодарностью оглядывая жилистого худого мальчишку. Торчащие вихрами светлые волосы, темно-загорелая кожа в царапинах и ссадинах. Обветренные губы и цепкий взгляд из-под темных бровей, в котором искрился явный интерес, но не детский, восторженный — каким окидывал богатых северян его кудрявый приятель, а оценивающий, недоверчивый, наполненный какой-то совсем не мальчишьей тоской.
***
— Тебя как зовут, парень? Ты ученик лекаря? Сколько стоит твоя помощь? Не стесняйся, мы очень благодарны твоему своевременному вмешательству… — забросал его вопросами молодой мужчина с коротким ежиком почти белых волос и кожаной плоской сумкой через плечо. Бренн замялся. Деньги были нужны. Очень. Но эти люди из северной страны воздушных кораблей… нравились ему. И брать у них деньги казалось неправильным, что-ли…
— Не надо, я не лекарь… — Он развернулся, собираясь уйти, пока не привлек к себе лишнее внимание, но второй чужестранец, которому он сумел помочь, остановил его, тронув за плечо. — Постой, парень. Я, кажется придумал. Мне почему-то кажется, что эту вещь в качестве благодарности ты точно возьмешь.
Бренн аж задохнулся, когда мужчина решительно снял с кисти тяжелые часы на широком ремне, и с улыбкой на смуглом лице протянул ему. — Носи на удачу. Это часы-компас с защитной сеткой. Изготовлены по заказу, на задней стенке корпуса гравировка с моими инициалами. Я — Ларс нор Байли, двоюродный брат наследника престола Энрадда, — мужчина небрежно кивнул в сторону белоголового спутника, — Гуннара нор Крейга.
Бренн осторожно взял подарок, и тут же стиснул часы в кулаке по старой детской привычке — чтобы не отобрали.
— Возьму, минрэй… — кивнул он, и, чуть помедлив от разброда ощущений и мыслей, пожал протянутую руку нобиля-чужестранца. Второй иноземец, доброжелательно глядя на Бренна, сказал с веселой улыбкой. — Если попутным ветром тебя невзначай занесет на север, в Энрадд, то милости просим в Императорский дворец, парень. Просто покажи часы и скажи, что ты явился по нашему приглашению.
Забыв поблагодарить чужаков, Бренн снова кивнул, и дернув за рукав оторопевшего Дуги, нырнул в толпу, но все же успел расслышать последние слова засмеявшегося нобиля: — А ведь он так и назвал нам свое имя, хитрец, — хотя мы представились по всем правилам этикета.
***
— Ты чего это вдруг? — вскинул бровь Гуннар, когда Ларс неожиданно застыл перед огромным портретом королевской семьи. Тот, прищурившись и не отрывая глаз от картины, заметил: — Удивительное дело. У голубоглазой матери и темноглазого отца родилась дочь-зеленоглазка.
— А что — так не бывает? — хлопнул его по плечу принц. Он был в прекрасном настроении, предвкушая изысканный ужин и постоянно возвращаясь к предстоящему свиданию с Илайной.
— Если верить нашим научникам, то никоим образом, — хмыкнул Ларс. — А самое удивительное, что именно такого оттенка глаза у Советника короля рэя Олларда…
— На что ты намекаешь, развратник? На то, что это советник обрюхатил королеву? Да тебе просто заморочил голову своими похотливыми речами достопочтенный Зион. Вот теперь и мерещится всякое непотребство…
Оба резко обернулись, услышав за спиной позвякивание бубенчиков, — высунув длинный язык, на одной ноге по ступеням скакал шут.