— Ладно. Коли у тебя шило в заднице, так и быть — схожу с тобой за компанию поглядеть на свежеиспеченную невесту и иноземного жениха, — карлик пыхнул своей любимой длинной трубкой и кивнул на сундук с откинутой крышкой. — Но все ж мордашку маской прикрой… Так, на всякий случай…
Точно. Весь Бхаддуар празднует, и разнообразных масок на гуляющих будет не счесть. А в маске его и Дуги сразу не признает. С того дня, как он прыгнул с утеса Свартрок прошла неделя, и за все это время он почти ни разу мысленно не возвращался в Казаросса, не вспоминал о пережитых страданиях и первобытном предсмертном ужасе… Будто защищаясь, он воспринимал это, как страшный сон, растаявший без следа, и одновременно четко осознавал, что пренебрежение осторожностью может вернуть его в кровавые подземелья Тухлого краба.
Только одно заставляло его вспоминать о Казаросса — израненный синеглазый ныряльщик. Он должен придумать, как вызволить Микко, и сделать это как можно быстрее — пока он жив, пока его не придушили завистники-кортавида или не отправили в лабиринты под ареной, если он покалечился, и его сочли непригодным для боев…
Голову просто распирало от обилия мыслей и образов. Известие о том, что он — представитель генуса Сарэй, потомок великой Маф — перевернуло все, рождая кружащее голову ликование. Бренн старался не поддаваться эйфории, опираясь на здравомыслие и недоверие битого судьбой порха к внезапным милостям судьбы, но не думать, не мечтать не получалось… С Дуги они виделись через день, встречаясь ночью в Веселом доме Красные розы, где их никто не знал. Там они покупали на двоих одну хусру, и после кувырканий на широкой постели, обсуждали все, что происходило в квартале, пока проститутка отсыпалась, благодарная им за подаренное время безмятежного отдыха.
За время, пока он жил в фургоне Театра Гримара, девушка-змея Лея, в которую он был влюблен с пяти лет, не на шутку привязалась к нему, то и дело появляясь рядом и призывно маня его длинными раскосыми глазами. У нее уже было трое сыновей от разных отцов, судя по их непохожести, но ее тонкая золотокожая фигурка оставалась такой же гибкой, а маленькие грудки также задорно торчали сквозь сетчатое трико, как и девять лет назад. Бренн не знал, что именно ему мешало, начать отношения с Леей, он возбуждался даже от ее запаха — горьковатого и нежного, но старался избегать оставаться с ней наедине. Не сейчас…. Потом. Когда он разберется, что ему делать дальше… Потом. Пока — ему гораздо легче с хусрами.
Отцовский перстень он отдал на хранение Мораю. Расставаться с драгоценным символом своей принадлежности к генусу Сарэй, Бренну ужасно не хотелось, но таскать с собой столь приметную вещь было бы полной дурью.
Порывшись в недрах сундука, Бренн наткнулся на столь живо выполненную маску оскалившегося тсаккурра, что вздрогнул и поплевал через плечо. Рука уже потянулась к ней, но, чуть подумав, он все же выбрал маску орлана с хищно загнутым клювом и большими дырками вместо глаз, через которые можно было все разглядеть все в подробностях, не привлекая внимания. Приняв решение сопровождать своего приятеля, Хаган уже не медлил, а проявлял нетерпение, подгоняя Бренна. Чему был не слишком рад дядька Гримар. Он откинул полог именно в тот момент, когда они были готовы выйти.
— Все неймется, — буркнул он, раздраженно глянув на Хагана. — Чтоб ко второму представлению сидел на бочке у сцены и был трезвым, как невинная дева. — А ты, — он перевел взгляд на Бренна — усердно чистил пони, чтобы их бока лоснились и сверкали. Я проверю.
Карлик клятвенно заверил Гримара, что они, конечно же, не опоздают, и при этом его голубые глаза были чистыми и правдивыми как у ребенка. — Что-то я не понял, — буркнул он, — с какой такой стати невинной деве обязательно быть трезвой…
Через задние створки фургона они вывалились в шумную, жаждущую удовольствий толпу. Дуги, сдвинув на затылок маску руха, уже пританцовывал от нетерпения, ожидая их у низкого заборчика. Лица торговцев, мореманов, лавочников, школяров и почтенных коммерсантов с женами, наряженными в яркие платья, лоснились от жары и предвкушения праздника. Многие уже вовсю плясали, славя Готфрида, Элмеру Милостивую, юную Илайну и принца Гуннара. На всех площадях Бхаддуара по указанию Красного Короля из огромных охраняемых бочек бесплатно разливали в кружки пиво и молодое кислое вино. Бабы и молодые девы с упоением пересказывали друг другу подробности внезапного любовного недуга, поразившего красавца-принца из северной страны, когда он увидел юную прионсу. Бывает же такое! Чтоб сразу и навсегда! И даже потерпеть пару-тройку месяцев молодым невтерпеж, больно уж принц Энраддский воспылал страстью к златокудрой дочери Элмеры Милостивой и ждет не дождется брачной ночи!
Повсюду сновали оборванные подростки из Канавы, полуголые порхи, груженые корзинами, и раскрашенные хусры, выпущенные из Веселых домов в свободное плавание за охотой на свежих клиентов. Сегодня их заработок будет велик, как никогда — добыча сама шла в руки. Нижний город бурлил, с упоением предаваясь радостям королевского праздника. В глаза били яркие наряды и обилие масок мифических рыб, зверей, страшных храфнов и урхуд. Свою маску Бренн пока не надевал. Дневная духота ослабла, и прохладный ветер освежал разгоряченные лица, напоминая о ранней осени.
Сейчас, среди веселых, хохочущих людей, он наконец осознал, что очнулся от кошмара и вернулся в прежнюю жизнь. Эта мысль вызвала приступ острого наслаждения от осознания вновь обретенной свободы и возможности вернуть безмятежное прошлое. В груди стало горячо и сладко. Ему не надо было ни пива, ни вина — он пьянел от криков, смеха, острых запахов специй, дешевых духов, жарящегося на вертеле мяса и морских гадов, пряного аромата медовых лепешек… Ему хотелось толкаться и орать. Все, что случилось за эти полгода, в этот момент казалось тягостным сном, который развеялся и никогда не повторится.
Только вот что теперь делать с новым знанием о себе, которое свалилось ему на голову нежданно-негаданно. Как правильно воспользоваться подаренными возможностями, и при этом — остаться живым?
Чем ближе они продвигались к Храму Жизнедателя, тем гуще становилась толпа — которую, как таран, раздвигал идущий впереди Дуги, торя тропу Хагану и Бренну. Они протискивались между лоточниками, продавцами воды и вина, уличными музыкантами, чумазыми подмастерьями и учениками школы копировщиков с синими от чернил пальцами, студиозами в сюртуках с рукавами, обшитыми на локтях кожей, и загорелыми матросами в выцветших парусиновых робах.
Последний раз Бренн был на Храмовой площади в ночь перед Судом Яджу. Сейчас древнее с многослойной объемной резьбой здание было освещено множеством факелов и зажженных фонарей. Но помимо них, над площадью прямо в воздухе висели сияющие светильники-розы, сработанные мастерами Непорочных. Карлик пробивался вслед за Дуги, бранясь непотребными словами то на Бренна, заманившего его в эту толкучку, то на пьяных горожан, которые то и дело зажимали его своими потными телами, то на невесту с женихом.
— Погоди, погоди, Хаган, сейчас найдем, где зацепиться, — ободряюще бормотал Бренн, стараясь оберегать приятеля-коротышку, который то и дело получал пинки локтями и коленями. Бренн хотел видеть все, это было его первое «свидание» с новоиспеченной родней, если не вспоминать о любезном дядюшке Лизарде, и потому, он не церемонясь, потребовал освободить фонарный столб, где уже удобно устроились двое парнишек, крепко воняющих синюхой.
В ответ он тут же услышал отборную ругань, но тут же пресек попытку врезать ему сапогом сверху по темечку. Перехватив ступню, резко вывернул ее в щиколотке и сдернул взвывшего парня с фонаря. Его приятель, увидев жесткий прищур злых разноцветных глаз, молча съехал вниз. Бренн подсадил не скрывающего усмешки карлика повыше на столб, забрался вслед за ним и, покраснев от усилий, подтянул тяжеленького Дуги.
Воздух был насыщен теплым дурманящим запахом роз, плотным ковром, укрывшим ступени Храма. Повсюду — у створ и подножья лестницы, на крышах зданий и по периметру площади стояли королевские стражи с ружьями, а эдиры выстроились рядами прямо в толпе, устрашая всех зубчатыми тесаками и копьями. С толпы не спускали глаз высшие Жрецы, колючие глаза которых метались от одной фигуры к другой, от одного лица к другому.
Чтобы горожане наверняка не могли приблизиться к высокородным, их еще удерживала невысокая решетчатая загородка, напитанная яджу. Тот, кто вольно или невольно пересекал ее — мальчишка ли перелезал по дури или старуха выпадала под напором толпы, — начинал биться в судорогах, не имея возможности ни крикнуть, ни вдохнуть. Таких растяп стражники быстро цепляли за шиворот крючьями и волокли прямиком к пасти прямоугольного люка у стены, куда небрежно скидывали, не выясняя — жив бедолага или уже перестал дышать.
На ступенях по краям лестницы стояли представители всех высокородных семейств Розаарде. Как только над гордом повис тяжелый гул башенных часов, огромные арочные створы Храма широко распахнулись. Мужчины-ноблесс встали на одно колено, а дамы присели в глубоком поклоне, не сводя глаз с выхода. Когда в арке появились жених и юная невеста с сияющими рыжим золотом длинными локонами в ало-золотом платье с пышным каскадом кружев, площадь взорвалась воплями восторга. Но лицо Илайны было скрыто легчайшей золотисто-черной вуалью, и к восхищению Бренна примешалась досада — ему хотелось увидеть юное личико своей тетушки. Хм, тетушки…
Он бросил взгляд на жениха и хмыкнул — ну да — это был тот самый белобрысый широкоплечий чужестранец, просивший помощи для своего друга на площади Сухого дуба. Только тогда на нем была короткая кожаная куртка, а сейчас — роскошное одеяние знатных нобилей. Бренн, пожалуй, и не узнал бы его, если бы не коротко стриженные светлые волосы, не скрывающие загорелую крепкую шею и затылок. А вот и он — герцог нор Байли — Бренн сразу узнал в темноволосом мужчине, что встал слева от жениха, своего пациента, и невольно коснулся корпуса тяжелых часов на обхватившим запястье широком кожаном ремне.
Бренн не сразу связал появление в Бхаддуаре высокородных чужеземцев и стремительно назначенный королем ритуал Супружеского соединения, хотя, если задуматься, догадаться было бы легко. Но ему было не до этого. В голове все смешалось — слишком много случилось за короткое время, чтобы он мог быстро переварить эту кашу событий и невероятных сведений о самом себе.
Как только молодые супруги начали спускаться по широким ступеням, прямо из воздуха на них посыпались тысячи красных, розовых и белых лепестков роз. Но Бренн уже напряженно смотрел за спину энраддского принца, вонзаясь взглядом в массивную фигуру Красного короля Готфрида — своего деда. Статный, властный, с тяжелым взглядом и длинной бородой, полыхающей красным на широкой выпуклой груди. Его волосатая рука лежала на хрупком плече Королевы Элмеры, тонкие губы которой изогнулись в нежной, чуть надменной улыбке. Бабушка? Это от нее к Бренну перешел дар яджу и светлые вьющиеся волосы. Она выглядит совсем молодой. В белоснежном кружевном платье, усыпанном тысячами красных бриллиантов, Милостивая королева была великолепна.
Но помимо гордости, Бренна трясло от досады и горькой обиды. Это несправедливо! Он не должен висеть на фонаре, как простолюдин, он — нобиль, и должен стоять там — наверху — с полным правом законнорожденного внука Красного короля! Его глаза устремились на вышедшего из арки Белого принца. В ту ужасную ночь в Пьяной русалке Бренн не разглядел его лицо, скрытого полумаской в клубах табачного дыма. И сейчас, не отрываясь, он жадно рассматривал родного дядюшку, понимая, что смотрит, по сути, на своего отца, — каким бы он стал к этому возрасту.
Красота Лизарда бросалась в глаза — высокие скулы, темные крылья бровей, длинные белокурые локоны. Близнецы отличались лишь цветом глаз: у Лизарда — белесо-голубые, почти прозрачные, у Рунара ярко-синие… Бренну было тяжело признать, что это чужое и родное лицо принадлежит обоим — отцу, который любил бы его, и дяде, который так люто желал его смерти.
Из-за спины прионса появилась приземистая фигура в красной шляпе, и пальцы Бренна крепче вцепились в кованые стебли с розовыми бутонами, обвивавшие фонарный столб. Скаах ан Хар. Жрец. Ублюдочный Отец Непорочных. Как всегда глаза жреца были закрыты очками, но Бренн всей кожей чувствовал, как быстро они вращаются в орбитах, не упуская ни одной мелочи вокруг.
Элмера Милостивая взмахнула руками и на толпу дождем посыпались сверкающие золотые, серебряные монеты и мелкие драгоценные камни, падая на их головы прямо из воздуха, вызывая ликование и смех. Когда Милостивая села в уже ожидавшее ее высокое резное кресло, по бокам которого стояли Гуннар и прионса, а позади — король и Лизард, — глубокая тишина повисла на площади перед Храмом. «Исцеление, исцеление…» — горячечный шепот метался в толпе, нарастая гулом до воплей и криков. Все знали, что сегодня, в день свадьбы дочери и ее будущей и скорой коронации, Милостивая объявила о помиловании двух калек-преступников. В последний раз подобная церемония проходила очень давно — пятнадцать лет назад в честь рождения прионсы Илайны, еще до гибели в Дивном лесу сына королевы.
Вдоль стены храма в сопровождении эдиров, качаясь и хватаясь за стену, еле шел молодой слепец, а за ним ползла на локтях безногая пожилая женщина. Их лица были обращены к королеве, из раззявленных ртов вырывались мольбы и восхваления. Невольно Бренн перевел взгляд на Верховного Жреца, заметив, как его бледные червеобразные пальцы нащупали черный шерл на груди и сунули цепь с камнем за широкий золоченый пояс. Почему Жрец снял чудесный камень-проводник, повышающие чутье к яджу и накапливающий его в своем каменном теле? Неужто, опасается, что камень слишком усилит ударную волну, которую выплеснет королева? И что жрец не выдержит столь мощного выброса? Любопытно… Признавая мощь яджу, Бренн все же не верил, что Элмера сможет «отрастить» ноги и заставить прозреть безглазого. Но те, кто видел ритуал Исцеления, рассказывали страшное и совершенно невозможное. — Интересно, получилось бы у нее хоть немного вытянуть меня вверх? — услышал Бренн задумчивый голос карлика.
За двумя бедолагами, жаждущими прощения и исцеления, Непорочный катил столик на колесах с ящиком, и Бренн замер, увидев, что из щелей меж досками стекают темные струйки… Кровь? Нет, показалось. Толпа заволновалась, зашумела в предвкушении невиданного и тайного. Эдир схватил за локоть таращившего пустые глазницы парня, заорав густым и равнодушным, как железо, голосом: — Скорняк Иган был пойман на месте преступления, когда подглядывал за почтенной горожанкой во время принятия ею ванны. Лишен обоих глаз путем выдавливания. Молит Милостивую о прощении!
Страж подтащил парня к венценосной целительнице, поставив на колени. Элмера запрокинула голову, вглядываясь в звездное небо, и вскинула ладони вверх, что-то шепча.
— Просит помощи Жизнедателя, — донесся до Бренна возбужденный женский голос снизу.
— Ей, поди, и Жизнедатель не указ, для нас дураков придуривается… — угрюмо просипел горбатый старик, но на него яростно зашикали со всех сторон, оглядываясь, как бы не услыхали эдиры, стоявшие в толпе, следя за всеми и каждым.
Скаах ан Хар молча ткнул пальцем в стол на колесах, и юные эфебы открыли верхнюю крышку ящика. Все — и худородные обитатели Нижнего города, и нобили из Розстейнар, вытягивали шеи, чтобы разглядеть, что там находится, и что станет делать Отец Непорочных. Жрец достал из ящика обычный железный поднос и медленно повернулся, показав любопытным, что на нем лежит всего лишь кучка дорожных камней, корявых и грязных.
Эдиры схватили за уши стоящего на коленях страдальца, сжав его голову так, что он не мог ею шевельнуть. Чуть нагнувшись к калеке, без малейшей брезгливости, королева взяла с подноса два темных камешка, повертела их и вдруг с силой вдавила их в глазницы замершего парня, нежно улыбаясь ему. Королева вкручивала камни все глубже под дикие крики слепца, елозившего коленями по ступеням, не обращая внимания на ручьи крови, обагрившие ее белоснежные пальцы. Наконец, Элмера ткнула юношу пальцем в лоб, и он перестал выть, лишь скулил и всхлипывал, размазывая сопли и кровь по лицу. Эдир развернул преступника к замершей в благоговении толпе, и народ взорвался воплями.
— Ты глянь — мертвое в живое обратила и не вспотела… Сильна Милостивая! — пробормотал Хаган, и Бренн не мог не согласиться. Прозревший парень, с перекошенным от боли и пережитого ужаса лицом, моргал, тер красные навыкате глаза и крутил головой. — Я вижу, вижу!. — бормотал он. По щекам его катились слезы, смешанные с кровью, — камни разодрали плоть внутри глазниц. Исцелившийся слепец бросился к ногам Милостивой, но эдир не дал ему коснуться даже ее подола, толкнув по ступеням вниз — к вопящим горожанам, дабы они сами убедились в случившемся чуде.
Но Бренн смотрел на свою «семью». Красный король и Лизард снисходительно улыбались. На лице герцога нор Байли отразилось сильное потрясение, смешанное с недоверием и неприятием происходящего. А вот полное равнодушие энраддского принца насторожило Бренна — это казалось ненормальным — ведь он видел, как тот переживал за кузена, когда Бренн встретил их у Сухого дуба. А сейчас это был будто бы другой человек, которого ничего не интересовало… И выражение лица Илайны под вуалью оставалось загадкой, — девушка стояла ровно, спокойно, как прелестная статуэтка, ни одним движением не выдавая своих чувств.
А эдиры уже волокли по ступеням к королевскому креслу безногую преступницу. — Продавшаяся за долги бывшая поденщица Карла совершила преступление, сбежав от своего доброго хозяина, не отработав долг. Наказана отрубанием обеих ног. Молит о прощении!
Бренна передернуло — будто наяву увидел, как по приказу ухмыляющегося Шала надсмотрщик Хнор отрубает ему ноги, руки и швыряет вместе с обрубком туловища в чан для кормления морских гадов.
На этот раз Верховный жрец показал народу два не очищенных от коры, еловых ствола толщиной с ногу, заточенных с одной стороны. С увечной не церемонились — задрали подол, выставив напоказ ее пах и грязные воспаленные обрубки ляжек. Толпа с алчным интересом подалась вперед. Повалив несчастную на заваленные розовыми лепестками ступени, эдиры уселись ей на бедра и грудь, а двое жрецов умело и быстро вбили ей острые концы стволов прямо в обрубки ног, не обращая внимания на придушенные хрипы женщины. Прионс Лизард спустился ниже, с интересом наблюдая за подробностями исцеления. Илайна и Гуннар все также неподвижно стояли у кресла Элмеры. А Ларс нор Байли, стиснув зубы и прищурившись, не сводил глаз с королевы.
Элмера села возле безногой преступницы, улыбнулась ей и вмиг полоснула себя по ладони вдруг появившимся в ее руке костяным ножом, похожим на желтый коготь грифа. Улыбка не исчезала с губ Милостивой, пока брызнувшая фонтаном алая кровь заливала подол ее белоснежного платья и корявые еловые стволы, вбитые прямо в культи несчастной преступницы. Когда лепестки роз, среди которых билась калека, утонули в крови, крик будто обрезало.
Тяжелая тишина закачалась над Храмовой площадью с замершими в ожидании людьми. Королева щедро орошала своей кровью плоть калеки. — Крови своей для нас не жалеет, жертвует! Милостивая! разорвал благоговейную тишину женский вопль. И сразу всколыхнулось человеческое море, повторяя: — Милостивая! Милостивая! Великая! Слава генусу Сарэй!
Королева стряхнула с руки последние капли, и эдиры подхватили исцеляемую подмышки. Загустевшая кровь медленно стекала по ее паху и культям, унося с собой куски разбухшей коры и постепенно оголяя бледную плоть. Ниже ляжек взгляду открывались опухшие колени, кривоватые голени и грязные ступни, которыми прощенная преступница переступала по дряблым от крови лепесткам. И только в местах «совокупления» дерева с культями багровели чудовищные вспухшие рубцы.
Исцеленную подтолкнули — она выдвинула вперед ступню с бурыми ногтями, и, покачиваясь, неуверенно зашагала к протянутым рукам горожан, жаждавших дотронутся до живого чуда, совершенного королевой.
— Не, я пока не горазд просить милостей у Милостивой, — заявил вдруг Хаган, упираясь башмаком в плечо Бренна.
— Брось, Хаган, они ж потерпели всего чуток — и вот тебе — и глаза, и ноги! — возразил впечатленный представлением Дуги.
— Скромнее надо быть в желаниях, друг мой, — это полезно для души… — нравоучительно поднял палец Хаган, смеясь и сверкая голубым глазом из-под лохматой челки. И добавил: — Лучше я останусь коротышкой…
— Посмотрим, — рассеянно ответил Бренн, не заметив внимательного взгляда карлика.
Неужели, когда-нибудь и я так смогу, — сверлила голову волнующая и мучительная мысль. Врачевать, а не губить. Чтобы тебя также славили и обожали, как Милостивую. Бренн перевел дыхание — зрелище исцеления было впечатляющим, но неприятным. А для герцога нор Байли, похоже, даже жутким — стоило только посмотреть на его побледневшее лицо и прикушенную губу. Бренн видел, как тот резким движением стер текущую по подбородку кровь, с недоверчивым прищуром глядя на жениха, который лишь рассеянно улыбался, ероша светлый ежик волос.
— Ты гляди-ка, кума, как Отца Непорочных-то полощет да корежит, — донеслось снизу, и Бренн перевел взгляд на опухшее побагровевшее лицо Скааха ан Хара, которого явно донимали рвотные спазмы. Давясь слюной, Верховный жрец не сводил глаз с Королевы под своими темными очками. Его верхняя губа на миг по крысиному приподнялась, и Бренн всей кожей ощутил душащую Скааха зависть.
— Видать, слабоват Жрец нутром супротив нашей Милостивой! — заржали снизу.
— Да уж, — всеми баба крутит-вертит, окромя супруга! Хоть и стар Красный король, да судя по всему, щекотун его шибко резвый, вот и ластится к ему королева как кошка, едва руку евоную не лижет… — едко проскрипел старческий голос, на что в толпе сразу отозвались и хохотком, и испуганным шиканьем.
Бренн все думал и думал, напряженно глядя, как прионса с мужем и Готфрид с Элмерой в белом платье, с которого исчезли все пятна крови, садятся в роскошную открытую карету, запряженную шестеркой снежных лошадей, под громыхающую воплями площадь. Белый принц остался у лестницы, и через пару секунд стало понятно — почему. В восторженные крики вдруг ворвался скрежещущий звериный рев, и толпа с воплями отхлынула назад, давя стариков и детей.
Гиеноголовые стражи Розаарде шли, повернув к людям вытянутые лица-морды с оскаленными торчащими вперед заточенными зубами. Их серая, лоснящаяся кожа, перевитая выпуклыми черными венами, длинные когтеобразные ногти вызывали страх и отвращение. Но страшнее их был огромный красноглазый тсаккур, которого йену, оседланного как лошадь, вели в поводу прямо к Лизарду.
Рядом с фигурами людей становились очевидными размер, мощь и жуткий облик зверя. В горбатой холке уродливое существо Дивного леса достигало груди взрослого мужчины. Низко посаженная, размером с лошадиную голова, длинное тулово с бугристой темной кожей, переходившей в жесткую шерсть, которая гривой тянулась вдоль хребта и толстой шеи. Выступающие мускулы переплетались под шкурой как древесные корни. Тсаккур мягко ступал по каменным плитам мощными пружинистыми лапами, скрежеща невтяжными толстыми когтями. Из пасти свисал раздвоенный лиловый язык, широкие вывернутые ноздри похожего на свиное рыло носа, постоянно шевелились, нюхая воздух. Зад заканчивался жестким и лысым, розовым хвостом.
— Глянь-глянь, уроды уродище ведут! — слышались возбужденные голоса.
— Видать, это и есть жеребец Лизарда. Прионс-то сызмальства обожает таких гадских тварей…
Увидав прионса, зверь издал низкий горловой звук, и ударом крысиного хвоста сбил с ног жмущегося у стены эфеба, что вызвало радостный гомон в толпе. Тсаккур рванулся к хозяину, униженно приседая на широко расставленных лапах, придававших устойчивость огромному тулову.
Бренн покачал головой, внимательно разглядывая хищника. Понятно, почему хрупких нервных лошадей, так часто ломающих ноги, король хотел сменить на тсаккуров — верных, злобных и живучих. Едва коснувшись луки широкого седла, Лизард взлетел на «скакуна», и подобрав перевитые цепью ременные поводья, безжалостно ударил зверя шпорами в бока, пустив его быстрой «рысью».
В светлом с серебряным шитьем камзоле и плаще светлокудрый прионс, небрежно покачиваясь в седле на могучем черногривом звере, притягивал взгляды не меньше, чем Красный король с семейством, и воздух вновь задрожал от восторженных воплей.