НИ ДНЯ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Проснулась я за целый час до будильника. В семь сорок! Неврастения какая-то, блин, с еврейским оттенком! И, спрашивается: нафига? Я ж говорила, собираюсь ровно час. Всегда. Пять минут лишних будет — всё, опоздаю!
Ворча на чрезвычайную утреннюю бессонницу, я побрела умываться.
Хорошо быть молодой! Спал-не спал, мордашка всё равно свежая! Вид в зеркале придал мне оптимизма, и собирать барахлишко я поскакала уже гораздо бодрее. Люблю, понимаете, комфорт. Чтоб погулял — сел в тенёчке с удобством, на коврик, не опасаясь зелёных пятен на одежду наставить. Проголодался — бутербродик какой, морсика попить и так далее. Правда, из головы у меня всё не шли рассказы о неистребимом засилье крыс на Иркутском мясокомбинате, и что люди даже периодически находили в колбасе… что-нибудь. Фубля. Звучало всё это довольно мерзко. Поэтому вместо бутербродов были пирожки с кошерным мясом.
Ой, анекдот знаете про мясо? Говорят, что если не знаешь доподлинно — что за мясо, то можно считать его курицей. Так вот.
Еврей на базаре, показывая на свиной окорок:
— Скажите, почём эта свежая кугочка?
Продавец, обескураженно:
— Это не курица, это свинина.
— Ой, вэй! Ну кто вас спгашивал!
Короче, мои пирожки были кошерные, хоть и немного хрюкали.
В пластиковую полторашку я налила морса. Нашла в шкафу маленькое пикейное покрывало. Посидеть хватит, а лежать я там всё равно не собираюсь, даже и не надейтесь. Летом весь лесок за пляжем Якоби забит отдыхающими битком, как муравейник, не хватало ещё, чтоб кто-нибудь из кустов внезапно вылез.
Ну, вот и что? Восемь сорок, как я и говорила! Сейчас стоит хоть чем-то заняться — и всё, опоздание обеспечено.
Я потопталась в раздумьях посреди зала, нарядилась в шортики и топик — на пляж же иду — вытянула из баулов с приготовленными упаковками две. Раз уж так рано встала, пойду до папы дойду, так и так мимо. Покажу ему хоть, что у меня получается.
Отец с семьёй жил в двухкомнатной квартире, в которой (сильно потом) буду жить я с мужем и младшей дочкой. И находилась эта квартира как раз по пути. Чапать до него было минут двадцать средне-бодрым ходом (или десять, если с нашей горы рысью пронестись, что я иногда проделывала). Надеюсь, как раз поймаю его до работы. Воскресений в качестве специальных выходных у него, насколько я помню, лет пятнадцать не было, так что они точно не спят.
Да и сложно, честно говоря, подолгу спать, когда в двухкомнатной квартире живёт шесть человек трёх разных поколений и собака в придачу.
И, судя по запахам, уже что-то вкусное готовят!
Здесь меня всегда встречали хорошо — и Ольга Владимировна, папина жена, и её родители. Сводные братья были изрядно младше меня, и долгое время у нас не было ни общих интересов, ни точек соприкосновения. Привет-привет.
Папа оказался дома. Удивился, что я так рано, начал за стол усаживать. Очень они хлебосольные, никогда не отобьёшься. «А, может, через силу?» — наш девиз. Шучу, конечно. Но фразочка ходовая.
Хвастовство моё не обошлось без разворачивания, ощупывания и оценивания. И тут Ольга Владимировна сказала:
— А я вот такой хочу.
— Да Боже ж мой, я вам дарю! — всплеснула руками я. Сколько они мне помогали, и не перечесть! Что мне, жалко что ли⁈
— Да ну, мне так неудобно.
— Неудобно, говорят, на потолке спать — одеяло падает.
— Ну, Оля! Пятьдесят тыщ хоть возьми?
— Да не пятьдесят, нормально заплати! — подала веское слово баба Валя, — Чё ещё ребёнка обижать?
Ребёнок — это как бы я.
Короче, всучили они мне-таки деньги. А дед Володя, глядя на меня сквозь толстенные плюсовые линзы очков, от чего глаза его казались огромными, чуть не во все эти очки, торжественно провозгласил:
— Ты, Оля, помни! Мы всегда тебя поддержим, не только отец — и я, и бабушка, и мачеха твоя.
На этом месте Ольга Владимировна сделала почти такие же огромные глаза:
— Я — мачеха⁈
Я удивилась не меньше, потому что мачехой никогдашеньки её не называла, по имени отчеству — да. Нормально, уважительно.
Все начали хохотать и обниматься, и всё-таки усадили меня пить чай. И я едва не просохатила время! Без пяти десять подорвалась, чуть не забыла свои сумки.
Побежала уже по лестнице, отец выглянул вслед:
— Ольгуня! А второй пакет?
— Ой, блин… Я потом заберу! Или можешь его в каком-нибудь павильоне поставить, вдруг продастся, — и я понеслась.
Хорошо, тут идти пять минут. Если бодро.
Вовка сидел в коробушке остановки. В гражданке! Ну, не в военной форме, то есть. Джинсы, тёмно-серая футболка, кроссовки. Завидный жених, бляха муха!
А в руках у него…
— Ой, я так и думала, что ты с гранатом заявишься! Какая прелесть! — я чмокнула его в щёку и вручила сумку, — Держи.
— Это что?
— Стратегическое планирование приятного отдыха. Перекус и сидушка. И гранат можно туда положить.
Мы пошли вдоль малолюдного пока пляжа. Трепались про всякое, что в голову придёт. Я время от времени кидала в воду камешки. Хотелось кидать, понимаете? А ещё хотелось скакать и хохотать, но я пока сдерживалась, на это силы воли хватало, ха. Ну ладно, почти хватало.
Вовка посмотрел на мои метательные упражнения и запустил несколько плосковатых камней блинчиками. Хвастался, конечно. Он вообще похвастаться любит, как, впрочем, большинство мужиков. В крови это у них. В чебурашках. В смысле — в генах.
Я из любопытства снова потрогала воду. Мамадалагая, как же эти люди здесь купаются??? Градусов пятнадцать, наверное. Атас двенадцать раз. А интересно, Расторгуев уже свой «атас» спел?
Берег изгибался плавной дугой, упираясь в сопку. Здесь собственно пляж и парк кончался и переходил скорее в «лес вдоль воды».
Лесок этот состоял преимущественно из берёз — светлый, зелень яркая, прямо глянцевая. А берег постепенно поднимался, образуя обрывчик метров пять высотой. Волна год за годом потихоньку подмывает берег, растущие на краю деревья наклоняются. Каким-то удаётся ухватиться корнями покрепче, и они растут дальше, глядясь в чистейшую Ангарскую воду. Какие-то не выдерживают такой борьбы и падают вниз. И их уносят волны. Такая вот несколько философичная размышлизма.
Мы прошлись вдоль обрыва почти до самой зимней канатной дороги. Вроде и недалеко, с километр, но… Целовались, конечно, когда народу рядом не было. Поэтому шли долго.
Потом повернули назад, забирая чуть повыше по сопке. Нашли симпатичное место, расселись на маленьком оранжевом покрывале, разложили свою полянку. Красота!
— Вкусно?
— Обалдеть!
— Бабушка у меня сейчас старенькая уже, а раньше часто такие стряпала. Прямо вкус детства. А ещё чак-чак.
— А чак-чак это что?
— Шарики такие из теста, маленькие как фасолинки, жареные, залитые медовой карамелью. Но это больше праздничное, татарское, вместо торта. А из простой еды в детстве самое моё любимое было — жареная картошка с колбасой. Эта картошка почему-то такой вкусной казалась, вкуснее всего. Поставят перед тобой, она такая горячая, и молока дадут стакан прохладного — м-м-м… А у тебя?
Вовка ненадолго задумался.
— Ты знаешь, это, наверное, даже не просто блюдо, а… несколько ощущений сразу. Я маленький, лет пять. У деда в деревне. Бабушка ставит на стол большую тарелку с картошкой — картошка круглая такая, жёлтая, целая горка, и пар от неё идёт горячий. Я смотрю — открывается дверь, отец заходит, а по полу морозные клубы разбегаются. И сало он кладёт на стол, солёное. А дед начинает резать — сало мороженое, режется с трудом и заворачивается такими стружками. И горчицу бабушка ставит в маленькой чашечке — собственного изготовления, на меду. Эта горчица такая острая, понюхаешь — слёзы ручьём потекут…
— Ой, как вкусно, аж слюнки побежали. Сала надо купить да посолить. С чесноком! Через месяц картошка свежая пойдёт. Молодая, с зеленью, с сальцем…
Он смотрел на меня с каким-то… удивлением что ли? А я уже мечтала, как мы наварим картохи, достанем из морозилки солёное с чесночком, мерзлое сало, и Вовка будет нарезать его тонкими закручивающимися стружками. И улыбалась.
— Какая же ты…
— Какая?
— Вкусная! — он сгрёб меня в охапку, и мы-таки завалились в траву, хохоча, а потом целуясь.
Не знаю, чем бы дело кончилось, но совсем недалеко, со стороны реки, хрипло заорал кассетник. Какую-то нереально тупую попсу. И звук приближался.
Я отряхнула с плеча прилипшие пушинки одуванчика и предложила:
— Пойдём ко мне? Что-то я уже нагулялась.
— Пойдём. Только я вон до тех кустов сгоняю, — Вовка сделал глаза, — Ты полежи минуточку.
— Ага, — ясно, морс дошёл.
Нет, надо в следующий раз на такой выход туристический каремат брать, а то трава спину колет.
В ярко-голубом небе плыли прозрачные белые облака.
Звук хрипящей маломощной колонки, которую вынуждали терзаться на пределе своих возможностей, приближался. С-сука, ну как вы можете такую дрянь слушать, уши же сворачиваются?..
— О-па! Ты глянь, какая герла!
Я приподнялась на локте и прищурилась — приближались они со стороны солнца. Два спортсмена. Это кагбэ ирония такая, потому что тогда народ всё ещё массово ходил в спортивных костюмах майд ин Чайна. Нет, другая одежда тоже уже появилась, но некоторая инерция, понимаете ли…
Спортсмены оказались неожиданно быстрые. И при этом неприятно… пьяные что ли? Или ещё какие обдолбанные? Но нарики, когда вмажутся, они по тем временам были наоборот, замедленные такие. Это даже и по анекдотам, массово родившимся в девяностые, видно. Типа про наркомана и черепах. А эти — резкие как понос. И почему-то они решили, что в этой части леса девушка, лежащая вот как я на покрывале, просто обязана желать незамедлительно вступить с ними в короткие, но яркие экстатические отношения.
Я только и успела, что пискнуть и в сторону шарахнуться. Ближнего хлестанула по лицу покрывалом, впрочем, особо не преуспела. И что-то я вдруг так испугалась, аж до паники. Про всё забыла — что кричать надо, про Вовку… — только вот эти две рожи смрадные, которые обошли меня с двух сторон. И ещё я очень остро осознала, что мои босоножки по траве, да по торчащим из земли берёзовым корням, да в гору против их кроссовок не роляют.
— А ну, свалили отсюда, уроды!
— Э, ты чё такая дерзкая⁈ Ты за базар не хочешь ответить?
Я подскочила и попятилась от них спиной, забираясь вверх по горке. Сука, где все эти гуляющие, когда они так нужны?
Ближний, который с магнитофоном, наклонился поставить своё орущее чудовище, и вдруг метнулся вперёд, дёрнул меня за щиколотку, опрокидывая на спину.
Второй рванулся тоже, навалился сверху, вцепляясь своими клешнями мне в запястье, выкручивая:
— Что, сука, сильно гордая?..
Развить свою мысль он не успел. Мимо моего лица просвистела рельефная подошва сорок седьмого размера, и любитель музыки и женщин отлетел вниз по склону метра на четыре.
Вовка!
Я вжалась в землю, надеясь, что меня не затопчут. Но ракурс! Художник во мне не может умереть и пропустить такой шанс!
Магнитофонщик выдернул из кармана кастет. Видать, решил, что это стопроцентный козырь. Ну и дурак. Козырь — это умение. Помноженное на скорость! Н-на!.. Из носа у него хлестанула кровища. Так тебе и надо, тварь!
Рядом с лицом шмякнула густая кровавая капля.
Я, наконец, пришла в себя настолько, что сообразила откатиться в сторону из-под ног дерущихся мужиков.
Сломанного носа магнитофонщику оказалось мало. Он решил провести мощный удар ногой. Что-то такое модное, из карате, типа маваши-гери. Вовка поймал его ногу и ударил в колено. Сбоку. Прям рукой, ага. Первый раз в жизни я увидела, как человеку ломают ногу. И почти сразу — второй, потому что второй урод очухался и тоже побежал бить ногой. В одной секции они занимаются, что ли? А что более вероятно — по одним видеокассетам с Брюсом Ли тренируются.
Тренировались.
А ещё более удивительно, что я успела рассмотреть такие детали! Обычно я бой воспринимаю как «вж-ж-жух — вж-ж-жух, кто-то куда-то промчался, а кто победил?» Не успеваю я фиксировать вот это всё. А тут успела.
И глаза Вовкины, бешено-жёлтые успела увидеть.
И тут до меня дошло: успела, потому что нечто примерно такое я уже слышала. Только история произошла там, в прошлом будущем. И девушка в ней участвовала другая — Вова по молодости лет провожал. И дело было чуть позже вечером, хотя это совсем уже детали…
Она ещё потом сказала, что боится такого чудовища. Вот дура.
Вовка подошёл и подал мне руку:
— Ты как, нормально?
И глаза почти уже нормальные, хвойно-зелёные.
— Аг-га, — зубы у меня мелко застучали.
Я с удовольствием разбила о берёзу их хрипатый магнитофон.
И в рожи бы обоим этим воющим козлам с не меньшим удовольствием плюнула, но Вовка заторопил меня:
— Пошли-пошли-пошли! — глянул на свои руки — кровь, я так понимаю, была чужая, — Ты пока пакет понеси, испачкаю.
— Пош-ш-шли к вод-д-де спустимся? — зубы у меня периодически начинали стучать, как будто накатывало что, — Там, у заваленной берёзы спуск б-б-был, помнишь?
— Да-да, вот туда и пошли, бегом. Давай-давай-давай…
Теперь вода не показалась мне такой уж холодной. Я как-то вообще температуру мимо пропустила. Трясло меня, понимаете ли. И сильно хотелось помыться, так, чтоб с мылом и мочалкой. Как вспомню, как они меня хватали, бр-р-р…
Холодная вода помогла немного скинуть адреналин, хотя и не до конца. Болтливость прорезалась, просто атас. Атас, атас, атас…
Атас!*
*Расторгуеву привет!
Через пляж мы не пошли, поднялись через лес сразу к микрорайону и уже по дворам вырулили к Юбилейному. Когда пляж остался изрядно позади я наконец спросила:
— Вов, а чего мы бежим? Они же первые напали.
— Ага. Двое пострадавших. И их свидетельские показания против моих. А про тебя они скажут, что вообще не трогали — одежда целая, синяков нет.
— Ну, на руке, может, ещё и вылезут! — я потёрла запястье и передёрнулась, — Вот козлы!
Потом мне стало любопытно, и я спросила Вовку: а часто ли ему приходилось драться? Ну и слушала остаток дороги. Восхищалась.
Перед подъездом я честно предупредила кавалера, чтоб не пугался, потому что у меня в зале склад, надомная работа и прочее. Обещал держаться стоически.
Зашли домой, и вдруг меня прошибло: а клещи??? Не инструменты, Боже упаси, а маленькие такие вреднющие кровососущие насекомые, которые переносят целую кучу всяких болезней??? Лечение стоит дохрениллион! Страховка есть у меня? А вообще, в принципе, есть уже от укуса клеща страховки?
— Вовка! Нужно провериться на клещей!
Ну, и что вы думаете, он мне ответил? Что с удовольствием меня осмотрит! Кто бы сомневался… И осмотрел, и спинку мочалкой потёр — всё, чтобы ты улыбалась, как говорится.
Так что солянка наступила только после… кхм… после, одним словом.
Я поставила суп разогреваться (электроплита, кто забыл) и забралась к моему мужчине на колени:
— Ты вообще сегодня как? До утра?
Кажется мне, или немного поморщился?
— Сегодня — с ночевой, как в прошлый раз. А вот на следующее воскресенье наряд мне светит, сто процентов, — я не успела расстроиться, как он добавил, — Зато со следующего понедельника у меня летний отпуск.
— Каникулы?
— Да. На месяц.
И тут зазвонил телефон. Я подорвалась в коридор.
— Алё?
— Оля-а, приве-ет, — о, тётя Клара!
— Здрассьте!
— Оля, ты маму не теряй, — это про бабушку, — Она у нас поживёт числа до десятого.
— Ага. Десятого забрать, заехать?
— Нет, погоди. Слушай меня. Потом Саша с Ниной её к себе берут, тоже недели на две.
— А-а-га…
— И Ринат ещё хотел.
— Короче, бабушка в турне отправилась?
— Да. Говорит, последнее лето могу ездить, пока ноги ходят.
— Ко дню рождения-то хоть вернётся?
— Не знаю, мы подумаем. Может, здесь справим, если Зарю и Наиля кто привезёт, а то они обидятся.
— Но вы позвоните?
— Конечно, позвоню. Ну ладно, пока!
— Ага, счастливо.
Я положила трубку, повернулась к Вовке и коварно спросила:
— А ты точно хочешь ехать на каникулы в Железногорск?
Короче, чтоб вы не страдали в неведении, расскажу сразу: к вечеру мой мужчина принял трудное для себя решение и позвонил домой. В Железногорск. Ну, а почему не воспользоваться оказией? Чтобы из части позвонить, нужно идти на поклон к начальству, просить, объяснять подробности…
Реально, как же сотовые нам жизнь-то облегчили!
Ну и вот, Вовка позвонил, сообщил, что у него тут дела образовались, и что приехать он никак, ну никак не сможет. Героически выслушал лекцию обиженной мамы, постарался навести дипломатию. По-моему, вышло не очень.
Эх, товарищи, не может мужик всю жизнь под материной юбкой сидеть. Тем более такой мужик.
Чем бы отвлечь его?
— Слушай, а ты в компьютерах шаришь?
— Компьютер хочешь купить?
— Хочу. Из-за этого, видишь, и ввязалась на лето. Тыщу баксов вынь да положь…
Ну и всё. Дальше мы обсуждали, как и чего, да куда можно сходить, да с кем можно поговорить, чтобы собрать вариант получше и подешевле.
И ели вкусную солянку. И любили друг друга. И нам было хорошо.