А ТЕБЯ НЕ УБЬЮТ?
Я почти уже вышла из универа — вспомнила, что забыла свои клетчатые баулы! Пришлось топать обратно на второй этаж. В деканате снова никого кроме секретарши не было.
— Хорошо, что вовремя вспомнила, — улыбнулась она, протягивая мне свёрнутые в рулончик сумки через свой «прилавок».
— Ой, спасибо вам! А можно от вас быстренько позвонить?
Секретарша оглянулась на деканскую дверь:
— Ну… только быстро. Говори номер.
Я продиктовала матушкин домашний, она протянула мне трубку, растянув спиральный провод, соединяющий её с телефоном, и зашуршала диском. Я прослушала с десяток гудков, уж думала, что трубку никто не возьмёт, но тут мама ответила:
— Алё.
— Мам, вы дома будете?
— Да, я тут пироги стряпаю.
— Я сейчас заеду.
— Ну, давай.
Я вернула трубку.
— Спасибо, — я секунду посомневалась и подумала, что сегодня, наверное, могу слегка обнаглеть, — А можно мне ключ от нашей аудитории, я буквально на пять минут.
Секретарша сделала ужасно проницательный вид и протянула мне ключ:
— Держи. Только никому не говори.
Какие-то они сегодня сплошь загадочные.
Я вышла в коридор и тут сообразила, что аудитория может быть совсем не та, которую я помню. Это был как раз один из тех немногих случаев, когда воспоминания задваивались. Хотя… так, бирки не было, но на само́й круглой головке ключа был выцарапан номер. Живём! Двести третья. Где-то рядом.
На моё счастье, изнутри замок закрывался также хорошо, как снаружи. Я забаррикадировалась и вытряхнула из кошелька разноцветные бумажки с длинными нулями. Если учесть, что вчера у меня оставалось сто двадцать, минус сегодняшняя дорога… сложу-ка по кучкам. Вторая часть — это двести семьдесят предоплата. Остальное, по идее — сегодняшние продажи. Мильён девятьсот шестьдесят! Вот я и миллионерша!
Сгребла всё обратно в сумочку.
Внезапно страх такой накатил, хоть в трусы бабосы прячь. Умом понимаю — вроде и немного. Толком на эти деньги ничего не купишь. С другой стороны, кто-то за такие деньги по четыре — по пять месяцев работает. А уж в подъездах убивали и за меньшее, лишь бы наскрести на дозу. Серьги у девок рвали из ушей…
И вдруг увидела своё отражение в узком зеркале. Глаза большие, руки в сумочку вцепились. Не хватает только транспаранта: «Я боюсь, что меня обокрадут!»
Ну да, очково ходить с такими деньгами. Но если ходить с таким вот узясом на лице, вероятность обокрадывания возрастает катастрофически. Поэтому лицо успокаиваем, расслабляем даже. В кошелёчке оставим рублей двадцать, чтобы пачками не светить. Остальное завернём в платочек — и на донышко, под тетрадки. И подумать надо про какую-то другую систему ношения денежек…
В деканат я впорхнула как попрыгунья-стрекоза, вернула секретарше ключик и полетела дальше. Девяносто пятый, любовь моя, не подвёл, ждать пришлось всего-то минут десять. Села к окну, на колесо, сумочку спокойно на колени поставила.
Глазела в окошко, как ни в чём не бывало.
У мамы на остановке вышла из маршрутки одна, значит, точно за мной никто не прицепился. Бодро дотопала в горку, напевая «Санни-и-и! На-на-на-на, на-на, на-на-а!» из чего можно сделать далекоидущие выводы о моём познании английского. Потом ещё залезла к ним на пятый этаж. Да это что же такое, Сауроны, блин! Позвонила в дверь. Из двери напротив выглянула соседка. На всякий случай поздоровалась с ней приветливо.
Эта соседка у них вообще уникальная. Начать с того, что она никого не боится. ВООБЩЕ. На любой шум выходит и гоняет всех подозрительных. Драка пьяная в подъезде случилась с поножовщиной — тоже выперлась. И хоть бы хны! Как будто у неё суперсвойство неуязвимости. Может, её в охрану нанять?
Не обращайте внимания, это я так, в порядке бреда.
Короче, соседка убедилась, что я пришла к маме, и скрылась в своей квартире.
А я прикрыла двери — и железную, и простую, меньше слышно будет — и объявила, что пришла им денег отдать.
— Ты чё, у Шаманова заняла? — сразу подозрительно спросила мама.
Это она моего отца так называет, строго по фамилии.
— Мама, ты не поверишь!..
И она натурально не хотела верить. С другой стороны — вот они, деньги.
— Миллион пятьсот двадцать шесть с копейками я вам за ткани должна. Копейки не будем считать, пусть миллион пятьсот тридцать. И сто пятьдесят тысяч на упаковку ты мне давала. Через неделю-две мне, наверное, ещё понадобится. Если Саша на базы поедет, пусть прикупит две таких же, я деньги сразу отдам.
Они сидели напротив меня и хлопали глазами.
— И что, у тебя вот так за неделю получилось полтора миллиона? — в конце концов спросила мама.
— Немножко больше, но я купила себе обувь.
Они переглянулись.
— Мам, ну я не знаю — звёзды так совпали? Потом, имейте в виду, мы фактически нарвались на халяву. Если прикинуть, я двумя рулонами отбила четырнадцать. Но рассчитывать на такое не стоит. В лучшем случае покупаешь за сто, продаёшь за двести. И работа. И надо искать кого-то, кто будет помогать: возить, носить, охрану, в конце концов, обеспечивать. Придётся ещё, наверное, за крышу платить.
Мама нахмурилась и занервничала.
— Оля, я так не понимаю. А тебя не убьют?
Это был ещё один страх. Страх начать что-то новое, потому что — а вдруг убьют?
— Надеюсь, что нет.
Но Василич, кажется услышал что-то для себя интересное.
— Так, ну-ка ещё раз давай свою бухгалтерию.
Я вздохнула:
— Ну, тут относительно просто. Чтобы нормально продавать, нужна ткань, нитки, швейная машинка, упаковка, вкладыш-этикетка, затраты на рекламу и доставка, — я секунду подумала, — и затраты на крышу.
Без этого в девяностые было никак.
По-хорошему, ещё нужно было ИП, но тут я планировала спрятаться за папу.
— Крыша обойдётся где-то в тысячу долларов в месяц, — лица у обоих синхронно вытянулись, — Это если получится договориться по дружбе. И, конечно, нужно, чтобы наш товар кто-то хотел купить. Я реально не знаю, вам оно надо, влезать в систему?
По-моему, мне удалось озадачить их настолько, что оба не знали, что сказать.
— Я могу вам предложить вот что. За пошив комплекта — точно по спецификациям! — двадцать тысяч за комплект. Мама, это цена персонально для тебя!
— А другому ты сколько платила бы? — задумчиво спросил Василич.
— Десятку максимум. А вернее всего — пятёрку. Швея за смену десять комплектов сошьёт не глядя. А если машина промышленная, то и тридцать-сорок. Да даже если десять, это пятьдесят тысяч за день, миллион в месяц. Что-то не вижу массовых предложений таких зарплат.
Реально, мы когда с моим первым мужем сошлись (по «старому моему счислению» именно в девяносто пятом, в октябре), он как раз на новую работу устроился, на авиадиспетчерский тренажёр, инженером. Авиадиспетчера тогда были борзые, чуть что, сразу бастовали и перекрывали всё воздушное сообщение, поэтому получали очень прилично. Ну и все, кто рядом с ними подвизался — тоже, хоть и втрое-вчетверо поменьше. Зарплата у инженера на диспетчерском пункте была в районе миллиона двести — очень прилично по тем временам. А до этого он инженером же в какой-то другой конторе получал четыреста. Вот и считайте.
— Что касается доставки, оплата сдельная. Сто тысяч рабочий день плюс колёсные. Если на короткое время, то пятнадцать тысяч час. Привоз-увоз, помощь в переноске, охрана, опять же. Раза два-три в неделю придётся, я думаю, кататься. Если не хотите, придётся кого-то другого мне искать. Дядь Рашида, может. Тётя Валя и шьёт как раз…
— Ну, нет, погоди! — мама заёрзала, — Давайте попробуем? Саш?
— Ну, давай попробуем, — он всё ещё сомневался.
— Тогда так, — я достала из сумки тетрадку, — там пирог не сгорит?
— Ой, пирог! — мама побежала на кухню и захлопала духовкой.
— Я тогда в понедельник к девяти вас жду?
— Ну, давай, — трудно было ему, видимо, переключиться в отношении меня с понятия «вредный почти что подросток» на «работодатель».
Ну, ничего, срастётся как-нибудь. Я начала чертить в тетрадке схему кроя комплекта с размерами.
Мама закричала из кухни:
— Идите чай пить!
И мы пили чай и строили грандиозные планы. Сомневались. Пугались. Воодушевлялись. И ещё много разных переживаний.
Потом я договорилась, что мама шьёт из тех остатков, что у неё сейчас лежат, а я ей цену материала прибавлю. И бонусом, что было особенно приятно, Василич отвёз меня домой. Да ещё и полпирога с собой дали в нагрузку.
Господи, лишь бы этими производственными отношениями родственные не испортить!
АКИ ПЧЕЛА
В семь вечера позвонила Аня.
— Ты чё, мать, где весь день была? — такое у нас дружественное обращение, если вы не поняли. «Мать».
— О! Ты же на дачу уехала?
— Оля-я, ты забыла что ли? Я же завтра со своими католиками в Новосибирск уезжаю, хотела с тобой посидеть, потрепаться.
Точно, Анька же католичка! И в те годы как-то у них было принято вывозить молодёжь в такие типа образовательно-общительные лагеря, названия которых я никак не могу запомнить и называю то реконкистой, то реформацией.
О! Реколлекции же!
— Аня, шагай ко мне. У меня пирог и работа. Я буду тут потихоньку шуршать и с тобой болтать.
— Ага, иду.
Идти от дома до дома пять минут от силы. Анна нарисовалась на пороге и первое, что она спросила: «Вы что, ковры купили?» Это она про три упакованных рулона, края которых слегка торчали в дверной проём коридора. А потом она заглянула в зал и сказала:
— Ольга, ты с ума сошла! — подумала и добавила, — А как бабушка ходит?
— А бабушка, прикинь, усвистала по гостям. Решила, пока лето, рвануть на дачу.
— Ага. А ты чё?.. — Аня сделала неопределённый обобщающий жест рукой, выражающий всю степень её непонимания процесса.
— А я вот шью. Короче, не бери в голову. Но если кому-то нужно постельное бельё — смело можешь давать мой номер. Любые размеры, доставка бесплатно.
— Ага. Прикольно.
— Всё, пошли чай пить!
Мы засели в кухне и начали делиться новостями.
— Зинка же, прикинь, замуж выходит, — Зинка была Аниной одногруппницей и институтской подругой.
— Да ты чё? А за кого?
— А я что, не рассказывала?
— Чё-то я не помню.
— Она же зимой ещё познакомилась. Зинка ехала в Солнечный. На Байкальской стояла-стояла — ничего нет, — реальная ситуация, между прочим, можно было и час, и два какой-нибудь транспорт ждать, и так ничего и не дождаться, — Народ пешком пошёл потихоньку. Холодно, темно. А страшно, прикинь? Ну, она и прицепилась к двум парням, которые поприличнее выглядели. А один ничё так, понравился ей. Да они с зимы уж живут. Вот, решили узаконить.
Так-так. Выходит, значит, Зинка за своего козла, который ей потом нос сломает. Вы, кстати, не удивляйтесь, что мы без конца чёкаем. Это же наше, сибирское, никакими силами из речи не вытравишь.
— Когда свадьба-то?
— Двадцать четвёртого августа. Я уж точно приеду.
— Свидетельницей будешь?
— Буду. А свидетелем, прикинь, тот второй парень. Ну, с которыми она зимой-то шла.
«Второй парень», ага. Значит, никаких амуров с Димкой пока нет. А вот он-то как раз мировым мужиком окажется. И будет у них с Аней четверо детей.
— Ну и как он?
— Да не знаю. Он такой… не особо разговорчивый. На дискотеки с нами не ходит.
— Да можно подумать! Я тоже не хожу.
Терпеть этот рёв не могу. Чад кутежа, тоже мне.
— Ну, ты сравнила. Он, вроде бы спортсмен, что ли.
— И чем занимается?
— По-моему, борьбой.
— О! Так ты спроси-ка его, он по-любому папу моего должен знать.
— Точно! Спрошу при случае! Слушай-ка, а у вас же Таня шьёт?
— Да шила.
— Спроси а, сколько будет платье подогнать? Мне с Германии пришло красивое такое, гипюровое, — Анина немецкая родня поддерживала своих потихоньку, — Широковато, прикинь. Я хотела ушить, боюсь испортить.
— Ой, да элементарно! Выворачиваешь, по швам подкалываешь, — я изобразила на пальцах своё видение процесса, — Приходи, ушьём!
Анька вытаращила на меня глаза:
— А не испортим?
— Не боись, мать! Ты имеешь дело с профессионалом! — не знаю, поверила — нет, и, главное, придёт ли? — И ваще, давай ты мне поможешь простыни намерить, а то мне одной неудобно, на два сорок размаха рук, панимаишь, не хватает.
Господи, сколько можно придумать гона на такой простой посыл. И сколько можно ржать! Нет, я вообще поржать люблю и делаю это с завидной регулярностью, но сейчас… Мы ржали до упаду — в буквальном смысле слова до упаду на эти кипы рулонов, стоны и дрыганья ногами. И умудрялись при этом ещё что-то делать. Раздербанили на куски четыре рулона. Получились четыре охренительных горы. Потом я засела строчить, а Анька сидела прямо в этих кучах, подавала мне следующие куски, деловито, с немецкой аккуратностью складывала по стопочкам обработанные — и рассказывала мне всякие новостя́, потому что у девочек, вы не поверите, сто-о-олько новостей может накопиться всего за четыре дня. А если не хватит своих, можно обсуждать чужие.
А он сказал. А она как посмотрела! Вот так, прикинь. А он чё? Офигеть вообще. А она?..
Мы протрепались с Анной до десяти вечера, потом она понеслась домой, ещё раз проверить чемоданы. А я…
Нет, не могу жить по строгому расписанию. Не получается. И если уж увлеклась… Тем более, если уж по-честному говорить, у меня ж тут ни ребёнка, ни котёнка. Дома я одна, еда готова, интернета как времясъедателя нет (бва-ха-ха!), спать пока не хочу. И с этими кучами как-то разобраться надо. Вдруг бабушка устанет гостить, приедет, а тут такое…
К тому же, я собиралась выжать из почти халявно доставшихся мне материалов по максимуму. Пять лямов папе вернуть надо. Пять лямов на комп, это если сильно губу не раскатывать, взять четыреста восемьдесят шестой. И пять лямов на дверь. Хочу железную дверь, аж кушать не могу. Общая сумма для меня просто астрономическая. Эх, вот бы можно было из одной реальности в другую денег подкинуть! Мечты-мечты…
Так, лучше всего идут цветы. Вот с них и начнём.
Протрудилась я до двух часов ночи, пока все простынные заготовки не кончились, упала спать бревно-бревном, прямо в зале на диване. А в семь утра солнце перебралось через соседний дом и начало мне бить в лицо прожектором, потому что шторы на ночь закрывать надо нормально, а не со щелями…
Пришлось вставать, шлёпать в ванную через все эти завалы. Потом пить захотелось. Пока туда-сюда шарилась, весь сон перебила. Господи, завтра Вовка придёт, а у меня тут ужас что… И что-то надо поесть с собой взять. И тут сварить. Снова захотелось схватиться за сотню дел одновременно. Блин голова на раскоряку опять…
А! Я включила весёлую кассету (на которой ещё Бони М про солнце пели) — не сильно громко, чтоб соседи не очень радовались в субботу в семь утра — и поскакала на кухню инспектировать холодильник.
Тэкс. Между прочим, осталась порция фарша, вытащим из морозилки, вечером пирогов наворотим. Огурцы-редиски и лук-укроп вполне годные, салата нарубим. И… суп из чего варить? Надо в обед на рынок пронестись. И печенек купить простецких. На чае с молоком и печеньем я могу функционировать круглосуточно.
Так. Моими вчерашними усилиями четыре кучи кусков (четырёх разных видов) превратились в четыре кучи типа готового продукта. И стараниями Анны часть из них даже была выложена в четыре стопки на обеденном столе. Значит, первым делом — сложить готовое. Как минимум, меньше запинаться буду. Ну и — движемся дальше. Завтра у меня день всё равно занят, так что надо успеть хоть десять комплектов сделать. И предоплата за три латинистких уже, считай, ушла! Вот блин. Ладно, на британский флаг рваться не будем, но и тупить тоже.
Через некоторое время я поняла, чего мне остро не хватает. Раз уж я решила гнать однотипное, хорошо бы иметь аналог портновского метра, только под нужные размеры. Позвонила Василичу, озадачила его. Пусть из брусков мне выстругает, он мужик рукастый, и стройка у него как раз идёт, уж что-нибудь да подходящее подберёт.
В обед настроение шить у меня упало совсем, я бросила машинку и пошла на рынок. Оделась попроще, а то опять эти армяне агитировать начнут за отдых на природе, фубля…
Походив туда-сюда, я решила, что для полной гарантии очаровывания моего любимого мужика мне нужна тяжёлая артиллерия. Солянка! За мясом я пошла к той же женщине, что в прошлый раз, по-моему, она меня узнала, заулыбалась. А может, просто радуется клиенту — народу в субботу мало, город массово на дачах, полет-окучивает, обеспечивает выживание. Купила у неё же копчёных рёбрышек и кусочек подкопчёного балыка. Кажется, меня теперь уважают. Лимон, томатная паста и солёные огурцы нашлись тоже, а вот за оливками пришлось черепашиться в стекляшку.
Зато солянка получилась — моё почтение!