Все в ней замкнулось. Как глупо она держит себя! Зачем оправдывается перед Асей?
- За-бы-ла! - протянула Ася. Она с грустным изумлением взглянула на Митю: "Это, пожалуй, не ротозейство. Что-то другое". - Вам пить?
Она привычно и ловко приподняла Митину голову вместе с подушкой, поднесла к его губам стакан.
Он выпил несколько глотков.
- Нет, я не хотел. Спасибо.
Глаза его не блестели лихорадочным блеском, как в прошлый раз; должно быть, температура спала.
Маша взглянула на табличку: 37,3.
- Ася, дайте мне папиросу, - сказал Митя. - Если не трудно.
Маша встретила Митин взгляд и с ужасом прочитала в нем: "Мне не хочется пить, не хочется курить, но она так хорошо и весело все делает".
Ася зажгла спичку, подождала, пока разгорится.
- Какой же труд! - просто ответила она, но в выражении ее лица и улыбки Маша узнала то радостное оживление, которое видел и Митя и должен был понять так: "Мне не трудно, а, наоборот, приятно подавать вам папиросы и спички. Мне хочется делать все, чтобы вам стало лучше. И живите легко".
"Вот видишь, - смущенно, оправдываясь, объяснил Митя взглядом. Пусть она говорит и хлопочет. Так славно у нее получается".
Маша смяла в кармане шоколад, который захватила для Мити.
Те двое раненых помнят или нет, как она поцеловала Митю?
- Ах да! - воскликнула Ася. - Этого я вам еще не рассказала.
Она улыбнулась Маше с веселой беспечностью. В том, что Ася делала и говорила, не было никакого расчета. Она не знала, зачем ей нужно понравиться Мите, но безошибочно угадывала, что нужно делать, чтобы нравиться, и как устранить то, что может этому помешать.
- Расскажу вам, как они чуть не испортили нам встречу Нового года. Мы ждали их, ждали, а они явились с Усковым ровно в двенадцать. Били часы, когда Усков ворвался и закричал во все горло. Таким счастливым я его еще не видела. Юрочку в роли Ромео стоит посмотреть. Мы с Дорофеевой наблюдали весь вечер. Он, бедняга, не умеет скрывать свои чувства. Но, Маша, дался тебе этот Усков! Ей-богу, он не стоит тебя.
Митя сделал слишком большую затяжку, поперхнулся дымом и мучительно закашлялся.
- Ты перед обходом врача ушла тогда, Маша?
- Да. Немного потом задержалась.
Он смотрел на нее пристально, остуженным взглядом.
"Митя! Что ты делаешь, Митя?" - с грустью думала Маша.
Лицо его вытянулось, и видно было, этот человек тяжко болен и страдает.
Ася поднялась и ушла к раненому с забинтованной головой. Она переставила вещи на его тумбочке, подоткнула одеяло. Опять все это было не нужно, но приятно и мило.
- Ты должен знать, Митя, - с усилием сказала Маша, - я ни в чем тебя не обманываю. Зачем мне нужно обманывать тебя?
- Не знаю, - отчужденно уронил он.
- Митя, пойми!
Но вернулась Ася. Она села на табурет, обняв Машу за плечо. Маша отстранилась и встала.
- Уходишь? - спросила Ася. - В самом деле, иди, - заторопила она. Скоро обед. Врач не любит, когда посторонние на обеде.
Она хорошо освоилась в девятой палате и спокойно распоряжалась здесь.
- До свиданья, Митя, - сказала Маша. - Я приду после.
- До свиданья, - безучастно ответил он. Оживление его остыло. Он был скучен и скрытен.
- Я останусь помочь им обедать, - почему-то нашла нужным объяснить Ася.
- Да? Ты остаешься? - Маша помедлила.
Но Митя молчал.
Она перепачкала халат шоколадом. Санитарка принялась браниться, но Маша отдала ей плитку, и санитарка, пораженная, замолчала.
Что это было? Что над Машей стряслось?
"Он позволил Асе вмешаться... - думала она, возвращаясь из госпиталя. - Не понимаю почему? Почему он меня не позвал? Он мог сказать одно слово: останься! Как быстро он мне не поверил! Митя, как ты смеешь не верить мне? - Вся ее гордость возмутилась в ней. - Я ничего тебе не буду доказывать. Ты должен все понять сам. Если любишь. О Митя! Должно быть, ты не любишь меня".
Ирина Федотовна не заметила, как надменно подняла Маша голову, войдя в дом, чтобы все знали: никого не касается то, что случилось.
- Маша! - говорила Ирина Федотовна, с плачем протягивая телеграмму. Милая Маша! Не может этого быть! Нет?
Она требовала, чтобы говорили "нет", надеялась, верила и, отчаявшись верить, падала духом.
Маша прочитала телеграмму. "Кирилл тяжело болен. Доктора опасаются жизнь. Немедленно выезжайте. Одновременно шлю вызов. Поля".
- Мамочка! - заплакала Маша, обнимая мать, состарившуюся за два часа от горя, гладила ей щеки и волосы, уговаривала: - Нет! Нет! Нет!
Ирина Федотовна всхлипывала. Маша уложила ее в постель.
- Маша! Может быть, обойдется?
- Обойдется, мама. Он у нас крепыш, никогда не болел. Поправится, увидишь.
- Он там один, Маша. Какое несчастье, что он там один!
- С ним тетя Поля. Постарайся уснуть, мама!
- До сна ли? О боже!