Маша сидела возле. "Когда я видела в последний раз папу? припоминала она. - Да, на дворе, у костра".
Вечер перед отъездом на полевые работы, когда небо душным шатром нависло над землей, возник в ее памяти.
Отец ворошил прутом угли в костре. Искры взлетали вверх и, падая, гасли. Смыкалась ночь. Рядом, в этой ночи, притаилась беда.
"Неужто мы слабее, чем были? Нет, не слабее", - говорил отец.
Костер вскинулся яростной вспышкой. Маша увидела лицо отца: запавшие щеки, резкую морщину меж бровей.
"Папа! - думала Маша. - Нам надо переговорить с тобой обо всем, когда я приеду. Папочка, папа, ты настоящий человек, ты верный друг, а я ни разу тебе не сказала об этом! Мы с мамой просто счастливицы, что ты у нас есть".
Поздно ночью в окно постучали. Пришел Аркадий Фролович.
- Поезд завтра в двенадцать ночи. Достал даже плацкарты. Дней через восемь-девять будете в Москве.
- Что вы думаете о папе, Аркадий Фролович?
Он ответил неохотно:
- Не нравится мне телеграмма. Поля сдержанный человек. Боюсь, худы дела. Жаль, что нельзя лететь самолетом.
Глава 20
Юрий и Дорофеева ушли с лекции помогать Строговым собираться.
Усков принес для Кирилла Петровича банку яблочного варенья. Ирина Федотовна запаковала ее отдельно, не поинтересовавшись, как Дорофеева складывает вещи. Усков побежал доставать рейсовые карточки и продукты на дорогу. Ирине Федотовне было все безразлично. Она не принимала участия в сборах.
- Мой муж был тяжело ранен, - сказала Дорофеева. - И, видите, поправился.
- Да, - с благодарностью ответила Ирина Федотовна. - Я тоже надеюсь. Кирилл ни разу не болел... Но из-за Маши у меня начнется сердечный припадок! Где Маша?
До поезда оставалось еще очень много времени, но Ирина Федотовна места себе не находила и тосковала ужасно!
Усков побежал разыскивать Машу.
Маша ждала в канцелярии института, когда напишут нужные справки. У нее было такое печальное лицо, что Усков тут же вступил в препирательства с секретаршей, которая слишком долго возилась. Совсем не к месту он процитировал стихотворение Маяковского "Прозаседавшиеся". Секретарша возразила, что у нее довольно обязанностей, не хватало еще заседаний. Она разгневалась, и дело пошло еще медленней. Наконец поставлена последняя печать.
В комитете, как всегда, толпился народ. Дильда вышла проститься в коридор.
- Через полгода кончу вуз, - сказала она, - уеду в аул. Дождусь, когда старики придут за советом - значит, работаю хорошо. У нас строгие старики.
- Тебе не придется ждать долго.
- Не знаю. После войны приеду в Москву, найду тебя. Тебе хорошо было у нас?
- Хорошо.
Дильда крепко, по-мужски, пожала руку Маше маленькой сильной рукой.
Она стояла, перебирая тугую, как бечевка, косу, и смотрела, как Маша идет вдоль коридора.
- Теперь последнее, - сказала Маша Ускову.
Он ответил:
- Я провожу тебя и туда.
Усков понимал, как трудно Маше расставаться с Митей. Ее прямая и открытая любовь вызывала в нем уважение.
- Может быть, я задержусь, - сказала Маша, когда они подошли к госпиталю. - Не стоит ждать.
- Ладно, я посмотрю.
Маша ушла, а он в задумчивости уселся на пенек у арыка.
"Я настоящая скотина, - сказал он себе после недолгих размышлений. Я не умею оказывать моральную поддержку и, как типичный эгоист, теряюсь при виде чужого несчастья".
Он растерялся бы больше, если бы знал, что произошло в девятой палате.
Когда Маша вошла, Митя думал о ней. Он думал: "Если сейчас откроется дверь и войдет не сестра и не доктор, а Маша, значит, все мои подозрения неверны".
Трижды открывалась дверь и входили доктор, сестра, санитарка. Но он задумал в четвертый и пятый раз. Наконец вошла Маша.
Митя положил на тумбочку Машину карточку.
Он все утро рассматривал ее. Он хотел спокойно и трезво обсудить факты.
"Эту карточку я сам снял перочинным ножом со студенческого билета. Решительно ничего, кроме этой карточки, в наших отношениях не было. Меня могли убить. Но жизнь идет своим чередом.
Ася сказала: "Никто никогда не слышал от Маши о вас. Все удивляются, откуда вы взялись. А как же Усков?" - спросила Ася.
Я не вмешиваюсь. Пожалуйста. Но мне не нравится, когда целуют из жалости, а потом три часа гуляют с Усковым и врываются в дом за две секунды до Нового года, оба бог знает какие счастливые, и это в первый же день, когда меня привезли. Сколько бы я ни ломал голову, факты останутся фактами".
Но едва Маша вошла и Митя увидел ее осунувшееся лицо, факты потеряли значение. Они просто перестали существовать. Было одно: чувство глубокой, сосредоточенной радости, и оно приходило с Машей. Оно приходило с ней, и ни с кем больше.
"Сейчас все выясню и навсегда отброшу и не буду больше мучить себя и ее, особенно ее", - думал Митя.
- Маша, здравствуй! Все утро тебя жду. Лежу пластом, сам себе надоел. Не велели двигаться. Маша, я тебя ждал. Мне многое нужно узнать. Ты сегодня совсем новая, Маша.
- Лежи спокойно, Митя, - ласково сказала она.
- Маша! Ты же не врач. Или ты приходишь только потому, что я ранен? Ты одна? - настойчиво спросил он.
- Нет. Внизу ждет Усков.
"Надо было сказать, что одна, - спохватилась она и покраснела, поймав себя на том, что хотела солгать. - Откуда это непонятное желание лгать? Что я хочу от него скрыть? Опять начинается вчерашнее..."