На вокзале в Луксоре нас ждали черные фиакры — старые обтрепанные коляски. Старые клячи впряжены в них. Старые кучера гордо восседают на высоких козлах.
Мне здесь все нравится. Я сразу подумал, что эти коляски тоже достали из какой-нибудь гробницы фараона. Когда-то на ней ездил фараон, а теперь еду я. Вот здорово! И пружины провалившегося сиденья уже не кажутся мне такими жесткими.
Нас везут в отель. Утро. Солнце взошло над пустыней, но еще не печет так безжалостно, как днем, а только немного пригревает. Мы ехали вдоль поля.
— Вот смотри, — говорит мне папа, показывая на высокие, в рост человека, растения.
— Кукуруза? — спрашиваю я.
— Не кукуруза, а сахарный тростник. Сахар из тростника растворяется мгновенно. Ты разве не заметил?
— Нет, не заметил.
— Надо обращать внимание на все. А вон растения только пробиваются из земли. Здесь не так, как у нас — сеют весной, а осенью собирают урожай. Здесь одно созревает, и сразу же поле засевают новой культурой. Три, четыре урожая в год снимает крестьянин-феллах со своей земли. А вон там еще только пашут.
Я слушаю папу и смотрю на мальчика в полосатой галабии, погоняющего буйвола. Буйвол тащит деревянную рогулину.
Папа словно следует за моими мыслями, сразу же объясняет:
— Это египетский плуг.
Мужчины поливают уже обработанное поле. Над полем возвышается кривой короткий журавль, похожий на наш, которым в деревнях достают из колодцев воду. С помощью этого журавля черпают воду из канала и льют в ручей. Ручей течет по полю.
— Египетский шадуф, — показывает папа на журавль.
Я вспомнил учебник истории, по которому мы учились в пятом классе, и подумал, что вот так же пахали и так же поливали поля и во времена фараонов. Только над бедняками феллахами и рабами стояли надсмотрщики с плетями и не давали поднять головы, чтобы вытереть пот, заливавший глаза…
С другой стороны дороги видны дома с плоскими, иногда с круглыми крышами. Смотришь на такую крышу и кажется, что в доме спрятан большой шар, верхушка которого торчит над стенами. И всюду деревья. То высокие голостволые пальмы, то совсем незнакомые деревья с низкими широкими кронами.
На одной улице мы увидели свадьбу. Возле дома стояло несколько таких же, как и наш, фиакров. На одном — молодежь. Я ищу глазами жениха и невесту и не могу разобрать, где они. Может, их еще только ждут. Музыканты бьют в барабаны, дуют в какие-то дудки. Мелодии никакой, зато громко. Еще на один фиакр взобрались детишки. Их там с десяток, если не больше. Глазенки горят. Дети радуются, что поедут…
Луксор — город дворцов. Так назвали арабы древние Фивы, когда впервые увидели их. И теперь здесь, в городе и возле города, находится 90 процентов всех египетских древних памятников.
Статуи, колонны, сфинксы из Луксорского и Карнакского храмов украшают все музеи мира. Осталось здесь только то, что не смогли вывезти колонизаторы.
Мы подъезжаем к Нилу. Он здесь шире, чем в Каире, и еще более полноводный.
За рекой темнеют скалистые горы. Наш кучер привык возить туристов, знает, что их интересует, и говорит, показывая на горы:
— Эль-Курна. Долина фараонов.
Значит, там находятся гробницы, вечные дома фараонов.
Всего за несколько дней я стал таким завзятым туристом, что, не зная усталости, могу ходить с утра до вечера, лазить по горам, ходить по глубокому горячему песку и не обращать внимания на палящее солнце. И чем больше я смотрю, тем больше мне хочется видеть.
Еще издалека видны высокие колонны Луксорского храма. Каждый фараон возле храма предшественника возводил свой, еще более великолепный, с отдельным входом. За это греки назвали Фивы стовратными.
У входа — слева и справа — высокие, в несколько человеческих ростов колонны. Вверху они соединены между собой. Просто диву даешься, как могли возвести такие колонны три с половиной тысячи лет тому назад! Их не разрушили даже землетрясения.
Храм, как считали в древности, — это земное жилище бога и души фараона. Луксорский храм был соединен с Карнакским живописной дорогой, по обе стороны которой стояли сфинксы.
А мы поедем туда на фиакрах.