Пребывать в покое, когда тебя мощно тянет куда-то, — дело мучительное.
Игорю вспомнилось, как знакомый — что за знакомый? нет, это в плотном тумане — рассказывал: ставили ему в сердце стент, через паховую вену вводили. Все хорошо сделали. А закончили, отвезли в палату, на койку перегрузили и говорят: давайте ногу вашу привяжем, вам же сгибать ее приспичит. Согнете — ка-ак хлынет кровища! Чуть промешкать — и светлая вам память… Тот знакомый гордо отказался, решил силу воли проявить. Хвастался потом: целую, мол, ночь пролежал, ногу так и не согнул. Герой, ага…
У меня тут, усмехнулся Игорь, кровища не кровища, но тоже… Надо ж было додуматься в псевдо-(или не псевдо?) — лес попереться! Сказано же: подвиги отложить!
Что это я так о себе пекусь? — чуть не устыдился он. Всю жизнь, сколько помню, пренебрегал всякими ЗОЖами и прочим, до легкомысленности. Возразил: не о себе пекусь! Миссия у меня! Глупее всего было бы сорвать ее из-за пофигизма.
Устыдился уже совсем: миссия, скажите пожалуйста… о деле давай, о деле, и без пафоса, обалдел, что ли, всегда же ненавидел пафос!
Так, спать невозможно. Посмотрел на часы, чертыхнулся. Они же со вчерашнего вечера в режиме «два к одному», толку ли на них глазеть. Что-то вычислить можно, пусть и приблизительно. Но необходимости нет. По ощущениям — объективно сейчас что-то около полудня. Девятое июня, конечно; угу, скоро стукнет трое суток «миссии» — теперь употребил слово с иронией. Юбилей, однако.
Спать невозможно и не нужно — а нужно думать: что дальше?
Первое: считать себя полностью восстановившимся и — опять иронично — готовым к подвигам. Нет, это даже не первое, это нулевое.
По-всамделишному первое: обследовать квази-(или псевдо?) — лес как следует. Зачем? А затем, что вдруг там, в глубине неведомой, обнаружится граница Завода и через нее выход в мир? Ага, как же, на уровне минус девятого этажа… Впрочем, здесь все может быть, но… Выход? Одному? А Марина? А остальные?
Скомандовал себе в манере Коммодора: а-атставить! И еще скомандовал: учитывать пока только Марину. Об остальных — потом.
По-другому всамделишному первое: попробовать протащить Марину через так называемую перепонку. Из леса она туговатая какая-то… Значит, пойти, допустим, в жилые уровни Местных. А оттуда — на поверхность. Проверить свой проход — вдруг открылся?
Кстати, а что вообще изучено на территории Завода, кроме этого марьградского корпуса и его подземелий? Надо спросить у Саши, у остальных.
Вот. Настоящее первое: попробовать провести Марину к ним, вниз! Помнится, там и «перепонка» самая слабенькая. А интуиция — он прислушался — не намекает ли, что есть такой шанс, провести? Не понял, то ли намекает, то ли нет… Но если поразмыслить — я ведь сюда не голышом заявился, как Шварценеггер в «Терминаторах». С кучей барахла заявился. Да и здешние, все, кто туда-сюда шастать в состоянии, они же тоже не в чем мама родила. Стало быть, неорганика «перепонку» преодолевает, если сопряжена с таким человеком. А органика? Ну, надо полагать, что во мне всяких микроорганизмов-симбиотов полным-полно. Хорошо, а высокоорганизованная органика в лице Марины? Опять же, узнать — не пробовал ли кто-нибудь женщин протаскивать? Типа в обнимку…
Есть, правда, еще вот какое рассуждение: я-то, Маньяк-Путник, — все же особая органика! Без хвастовства, просто как факт. Уже потому особая, что трое суток назад преодолел непреодолимое. А вчера в сюр-(или пседвоквази?) — лес сбегал туда-обратно без проблем. Так, может, и Марина — тоже особая? Все-таки она со мной, хочет или не хочет, верит или не верит, а сопряжена. И с памятью у нее, опять-таки, вроде как у меня, что-то особое… с той лишь разницей, что у нее есть наследственная часть памяти, а у меня какая-то непонятная прорывается, то ли своя, то ли не своя… Ихти-Андрюши упомянутого, что ли?..
В общем, попробуем вниз. К тому же, ведь обещал вернуться. Потолковать, ха. Между прочим, Федюне тоже обещал. Не забыть бы.
Решено. А потом, как варианты, и чертов лес разведать, и на поверхности всю территорию прочесать, и развалины проверить, и периметр простучать, как На-Всё-Про-Всё делал, и… и тэдэ. Именно как варианты, в зависимости от.
Однако это лишь тактика. А что у меня по части стратегии, спросил себя Игорь? Вернуться в мир вместе с Мариной, пусть и не той? А, опять же, остальные? Включая несчастных наверху. Бросить? Плюс ко всему, еще и без медицины всех тут оставить…
Он не сумел найти ответа. Осознал только, что целеполагание заметно меняется по сравнению с тем, каким было до прорыва. Приоритеты меняются. Нет, о приоритетах неправильно говорить «меняются». Усложняются, вот так правильно. И пока все в процессе, все неясно. Ну и ладно, трое суток не срок — глядишь, и вызреет понимание.
Мысли поехали в сторону. Странно, подумал Игорь, что мое появление здесь воспринято довольно вяло. Казалось бы — люди в заточении, возможно, пожизненном, полная безнадега, лишь призрак упования на чудо… и вот происходит — пусть не само чудо, и даже не призрак его, а признак, но признак же несомненный! Вот он я, человек оттуда! Очевидный же признак того, что есть, есть шанс на освобождение! А они что? О тех, кто наверху, кто считает свой верх низом, о Местных то есть, — о них не будем. Но те, которые внизу, которые остались полноценными людьми — они-то что? Квелые какие-то… Ну, пришел и пришел, и на здоровье. Я бы на их месте взял такого пришельца в оборот — ой-ёй! Ну-ка немедленно показывай — где просочился, как просочился?! Бегом, не перечить, какие еще тебе женщины?! По шее давно не получал?!
Нет. Все спокойно так, вежливо, с учтивым пониманием. Или я был настолько убедителен в спиче своем на тему «отпустите меня»?
Вспомнил о спиче — сделалось слегка неловко.
Или все у них давным-давно перегорело? Как Саша откровенничал — смирились? Или это синдром Одиссея из песни — старобылодавней, вспомнил Игорь Федюнино словечко, — из песни, в которой сказано: «Невозможно вернуться в свой дом не однажды оплаканной тенью из мрака»?
Хотя тот же Саша уверял: ждут, а если не ждать, то и жить незачем… Странно. Нечеловеческая какая-то реакция. Может, они и не совсем люди уже? Или как раз люди, каких большинство? Идет как идет, вот и пусть… Тоже из старинного: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков»…
А у Марины-маленькой реакция естественная, понятная. Потому, что она маленькая? Не успела онечеловечиться? Или потому, что она дочь своей мамы?
Ладно, хватит. Еще раз взглянул на часы — машинально. Еще раз выругался — вполголоса. Впрочем, время наверняка есть. Поднялся, вышел из комнаты, отправился в дальнюю оранжерею — тянуло туда.
***
В оранжереях — их четыре одна за другой, целая анфилада — светло, зелено, пусто. Правильно, что пусто: на Отшибе ночь. Отшиб… нелепое название, даже дурацкое, а почему-то не раздражает.
В дальней оранжерее — и благоухание райское, и разноцветье феерическое, и даже легкий сквознячок, то справа, то слева. Очертания помещения геометрически неправильные; наверное, стиль модерн… На Гауди похоже, только там такое снаружи, а здесь внутри.
Подойдя к выходу, Игорь увидел: обследовать нечего. Леса нет как не было, вместо него заснеженное поле, поземка. В отдалении, немного справа, просматривается одинокая покосившаяся изба; нет сомнений — давно и навсегда покинутая кем-то. Намного дальше, совсем на грани видимости, тускло подсвеченная черная полоска — может быть, как раз лес. Угрюмое небо; вероятно, день, только неприветливый, мягко говоря.
Из упрямства все-таки шагнул за условный порог. Так и есть: посвист ветра, вихри враждебные. Ха-ха. Разглядеть что-либо — трудно, так и лепит в глаза, а они еще и слезятся. И холодно. Очень холодно.
Назло — кому? а не важно… — выкурил сигарету. Отщелкнул окурок — любопытно, что с ним будет дальше? этого не узнать… — зачерпнул горсть, слепил снежок, вернулся в тепло оранжереи. Опять не без усилия — да, перегородка-перепонка здесь нестандартная. Тоже любопытно.
Снежок сразу начал интенсивно таять. Игорь пристроил его под куст, едва не пострадавший вчера, — как бы в порядке компенсации за беспокойство.
Ухмыльнулся, прислушался к себе. Настроение адекватно боевое, самочувствие нормальное! Не хуже, чем всегда, и не лучше — свят-свят-свят, — чем нужно. Все, растаяли последствия допинга, как тот снежок!
Подтащил к проему давешнее креслице, сел лицом к пытающейся лютовать зиме. Депрессия от картинки не грозит, вот еще. Чай не девочка. А какие-нибудь идеи, может, и придут.
***
Идеи не пришли, но пришла Марина. Шаги ее распознал мгновенно. Затем и голос — не отличить от маминого:
— Выспалась. А что это вы… Ой!
Стремительно обогнула кресло, приникла к невидимой стеночке. Отпрянула, проговорила:
— Вот это да! Никогда здесь такого не видела! Осень все время, а вчера вдруг весна, а теперь вот это… — Обернулась, взглянула на Игоря, предположила: — Наверное, ваша работа…
— Не исключено, — улыбнулся он. — Но я не нарочно. Зато, смотри, снега немножко принес, вон под тем кустиком. Настоящий снег!
— Тоже никогда не видела… в кино только… а здесь уже растаяло, жаль…
Игорь встал, протиснулся наружу, набрал снега в ладонь, вернулся, протянул Марине.
— Спасибо, — серьезно сказала она. — Вчера цветы, сегодня снег… Спасибо.
— Марин, — спросил Игорь, — а тебе сколько лет?
— Медленных будет одиннадцать, это Свящённые отсчитывают. А биологических — уже шестнадцать, это тоже они, но вместе с мамами и со мной. А может, и не «уже», а «еще»: я родилась раньше всех сестриц-подружек, в один год, но немного раньше, а им уже по двадцать. Потому что они почти все время здесь, а я затормозилась — часто на «нуль» хожу, в медленное время… ну, в ваше…
— Сходим вместе, — пообещал он. Добавил задумчиво: — А мне пятьдесят скоро.
— Это я знаю, вычислила… А сходить — сходим, только сначала вы скажите — почему сюда переместились? В лес хотели?
— Без тебя — нет, не хотел. Просто потянуло. Надеялся, здесь думается лучше.
— И?
— Нет. Что в комнате надумал, то и осталось.
— Но что-то надумали!
— Меньше, чем хотелось бы, но… чем богаты.
— Прежде чем начнем, что вы надумали, у меня просьба, — сказала Марина. — Давайте вместе на «нуль» поднимемся? Я вам показать хочу что-то.
— Давай, — согласился Игорь. — Я тебе тоже кое-что покажу там.
— Я готова!
Он внимательно посмотрел. Верно, готова: сегодня вся в антрацитово-сером — кроссовки, джинсы, рубашка поло. Для вылазки самое то. И в цвет глаз… Одна лишь сумка, на плече висящая, не в тон — белая, с красным крестом.
— Прекрасно. Только еще прежде надо бы чуточку подкрепиться. Кофейку бы…
— Точно! — воскликнула Марина. — Торопыга я… Пойдемте! Что-что, а кофе есть! И не помешает никто, еще же пяти утра нет!
***
Выйдя из корпуса, Марина повернула было налево. К башне, догадался Игорь. Остановил:
— Сначала туда.
— Там граница… Не люблю… Даже из оранжереи смотреть, и то лучше: там хотя бы все ненастоящее… непонятно — цветы настоящие, снег тоже, а в целом все равно обман… а через границу все настоящее, но совсем недоступное…
— Не факт, что настоящее, — покачал головой Игорь. — Не уверен. Но не спорь, сначала — туда.
— Вы, наверное, оттуда пришли! — догадалась Марина. — Конечно, пойдемте!
— Только осторожно, — предупредил он. — С дорожки ни шагу в сторону!
— Слушаю и повинуюсь…
Обогнули Сашину страшилку, приблизились к вагонеткам.
— Здесь, — показал Игорь. — Ты постой пока.
Нырнул под сцепку, проверил — глухо. Вернулся к спутнице, повторил вслух:
— Глухо.
Марина сунула ему медсумку, ринулась вперед, скользнула под ту же сцепку, ударила кулачком. Вылезла, не глядя на Игоря взяла сумку, молча двинулась обратно. Когда миновали корпус, сообщила:
— Ту дорожку На-Всё-Про-Всё расчищал. Он говорит, в том месте когда-то какую-то вспышку увидел, случайно.
Игорь кивнул. Именно там, значит, «почти прорвало», как Саша рассказывал. А Коммодор упоминал об «эксцессе с фиолетовой вспышкой». Видимо, оно самое и есть.
А Марина продолжала:
— И на всякий случай поставил там монстрика своего смешного. А эта — была мамина, теперь моя. По сторонам, конечно, ужас… разгрести бы побольше, а лучше — все. Субботник бы, да Местных разве заставишь…
— Ничего, — утешил Игорь. — Зато имеем наглядную иллюстрацию энтропии.
Добрались до башни.
— А вот это место я люблю, — сказала Марина. — Изнутри звезды видно! Хотите посмотреть?
Он кивнул, сдерживая улыбку.
— А с той стороны, — поведала девушка, — огро-омная куча железных листов… Ой! Вы же здесь наверняка были! Это же вы аккуратно-преаккуратно кусок выпилили? Что же со мной такое, медленно соображаю…
Игорь не выдержал, засмеялся.
— У меня вообще ум за разум. А выпилил, да, я. Но звезды ты мне все равно покажи. А потом еще напилим, пригодится. А, дьявол, нечем же резать!
— У вас ум, а у меня ножницы по металлу! Туповатые, правда…
…Любовались долго — Марина звездами, Игорь, скорее, Мариной. Потом накромсали «желёзок» — он справился довольно легко. Потом пошли к корпусу.
— Совершенно непонятное место, — сказал Игорь, указывая на вход в Слободку.
— Да, — отозвалась Марина. — Я туда ходила, там бесконечность какая-то.
— А я до конца этой бесконечности таки добрался. Стена, в стене дверь железная, в двери окошко крохотное, за окошком вагонетки — тоже граница, как ты называешь. Только место другое. И тоже недоступное. В программе следующих этапов у меня — вытрясти из Александра что-нибудь мощное режущее и вскрыть ту дверь. Но это позже. А пока — заглянем-ка к Федюне. Сектор «раз-раз».
***
В «отсечке» было пусто. На столике лежал, прижатый огрызком «желёзки», листок, явно из Игорева блокнота, только его запиской вниз. И красовалось, накарябанное разнокалиберными печатными буквами:
«ДАРАГОЙ ПУТНЕГ ЙА ПАШТИШТА НИ РАЗАБРАМШЕ ШТО ТЫ НАКОЛЯКОМШЕ КАГ КУРЕТСО С ЛАПАЙ А ЙА У ЛАВУНЕ ЕСЛЕЧО А ПРА ЖЫЛЬОСКЕ ЙА ЕЙ САВРАМШЕ ШТО САМ ДАБЫМШЕ НИ ВЫДАЙ ЕСЛЕЧО ТВОЙ ФИДОСЕЙ»
— Молодчина какой! — восхитился Игорь. — Ладно, эти оставим здесь же. Марин, пишущее есть что-нибудь?
Давясь смехом, она вынула из сумки фломастер. Игорь приписал в самом низу листка, тоже печатными:
«ДОРОГОЙ ФЕДЮНЯ! НЕ ВЫДАМ, КОНЕЧНО! СОВЕТ ДА ЛЮБОВЬ! ТВОЙ ПУТНИК»
У Лавуниного отсека остановились, прислушались. Оттуда неслись повизгивания, вскрики: «Шибче!», неразборчивое бормотание: «Ах ты ж!»
Марина опять засмеялась — постаралась не в голос.
— Деликатность наше все, — изрек Игорь, когда они отошли подальше.
…Потом они спускались и спускались; уровень за уровнем; на девятом Марина вопросительно взглянула на Игоря, он отрицательно покачал головой; ниже, ниже.
Одиннадцатый. Для пробы Игорь преодолел барьер. Без проблем. Шагнул обратно. Мельком подумал: бедные часы, особенно механика. Почувствовал учащающееся сердцебиение. Оценил как недостаточное.
— Марина, адреналин с собой?
Вздернул рукав футболки, подставил бицепс:
— Коли.
Та замешкалась. Повторил ровным тоном:
— Коли.
Послушалась.
Мелькнуло: прежняя Марина, моя (или не моя?) Марина тоже пыталась всем распоряжаться, но при таком его тоне немедленно подчинялась…
Отогнал от себя сантименты — не время.
Укол.
Сердце начало ускоряться.
— Молчи.
Взял девушку на руки, что есть сил прижал к себе, сделал шаг. Ощутил отчаянное сопротивление проклятой перегородки, уперся, выжимая из себя максимум, сделал еще шаг — шажочек на самом деле. Почувствовал неслышимый и неосязаемый щелчок. Сопротивление прекратилось.
Поставил Марину на ноги. Взглянул на часы. Идут нормальным темпом, как положено.
Выдохнул:
— Один к одному.
Спросил:
— Ты латынь знаешь? Медикам вроде преподают.
Марина не ответила, только помотала головой и посмотрела на него изумленно. То ли от моего вопроса изумление, подумал Игорь, то ли от того, что поняла: прошли.
Пояснил:
— Был такой олимпийский девиз, на латыни: Citius, altius, fortius. Быстрее, выше, сильнее. А у нас — по-другому. Если не путаю, хоть я и Путник, это будет… э-э… otius, profundius, portius. Не спеша, в глубину, в даль. Пошли, девочка, пошли! Нет, звонить не нужно. Будет умникам очередной сюрприз. Ночь, наверное, но ничего, успеют еще отоспаться.