Голова трещала, глаза слезились, в ушах шумело. Вадим не сразу понял, где он находится. Вокруг темно, лицо щекочут то ли ветки, то ли листья какого-то дерева. Сам Вадим лежит на жесткой деревяшке. Киселев принялся протирать глаза, но от этого они только сильнее заслезились, боковые стороны ладоней словно бы соком перца намазали. Приподнявшись, он сумел сесть, оперся руками о деревяшку, после чего понял — он на скамейке. Зеленым водопадом сверху вниз струились листья плакучей ивы, накрывая лавочку, достигая головы и плеч Вадима. Узкие изящные листочки от малейшего дуновения ветра приходили в движение и щекотали лицо и руки Киселева. Приняв вертикальное положение, Вадим ощутил, как кровь отливает от головы. В виски словно бы гвозди вбивали. Киселев задыхался, стал жадно глотать воздух, листья и ветки ивы словно бы не пропускали сюда кислород. Упав на карачки, Вадим выполз из-под кроны дерева, оказался на широкой аллее, застеленной асфальтом. С обеих её сторон произрастали кусты и деревья, асфальт потрескался, то там, то здесь из трещин виднелись колоски травы.
Дышать стало легче, а глаза перестали слезиться. На земле прямо под собой Киселев увидел пакетик с порошком, те самые наркотики, которые он собирался подкинуть Куркову. Пакет полегчал раза в четыре. Вадим потянулся было за ним левой рукой, но распрямив ее, ощутил резкую боль, стиснул зубы, прикусив при этом язык, повалился на бок. На внутренней стороне руки от запястья до места сгиба тянулся уродливый грубый свежий порез. Кое-где он успел поджить, но выпрямив руку, Вадим нарушил целостность болячки, в нескольких местах появились тонкие струйки крови. Он стянул с себя майку, грязную и рваную, которую никогда раньше не видел, кое-как перебинтовал ею порез и согнул руку в локте. Оказавшись по пояс голым, Вадим увидел свой торс, покрытый рваными ранами, болячками и царапинами.
— Да на мне живого места нет! — перепугался Киселев. Он ничего не понимал и не помнил, тщетно пытался привести мысли в порядок, каждая такая попытка отзывалась нестерпимой болью в висках. Глаза снова стали слезиться, а дыхание перехватило, словно бы Киселев рухнул с высоты своего роста прямо на спину. Казалось, он умирает, но приступ тут же отступил. Больше терпеть это было невозможно. Правой рукой Вадим открыл пакетик, поднес его к носу и всей мощью своих легких вдохнул. Пару секунд ничего не происходило, а потом мир вокруг заискрился. Вадим словно бы взлетел, настолько легким стало его тело. Боль ушла на задний план, осталось лишь слабое приятное головокружение. Воздух наполнился какими-то сказочными, незнакомыми ароматами, цвета сделались яркими, а внутри разлилось тепло. Сердце, до того рвавшееся из груди, сбавило темп, а взор стал ясным. Вадим ещё раз окинул местность, на которой находился: позади него стыдливая ива своими листьями, словно подолом, прикрывавшая ствол, вдоль аллеи тянулись лавочки. Многие из них заросли мхом, зато на некоторых даже краска не облупилась. А совсем неподалеку, практически на соседней лавочке, Вадим увидел человека — девушку с удивительного цвета волосами. Бледно-розовый, разбавленный то ли коричневым, то ли оранжевым. Потом Киселев вспомнил название этого цвета — циннвальдитовый. Незнакомка словно бы не замечала валявшегося посреди аллеи Вадима, погрузилась в чтение своей книги. Она была хороша собой — прямой нос, большие миндалевидные глаза, полноватые губы, тонкие брови, ярко накрашенные ресницы, небольшая правильной формы грудь, точеные худые руки и конечно же пышные, струящиеся по плечам и достигающие талии циннвальдитовые волосы. Вадим засмотрелся на красавицу с раскрытым ртом. Опомнившись, он встал и направился прямиком к ней. Только когда их разделяло каких-то пять шагов, девушка оторвалась от книги и посмотрела на Вадима. Она быстро, но не суетливо отложила книгу в сторону и, отведя левую руку себе за спину и упершись ею в лавочку, пристально посмотрела на Киселева. От ее взгляда внутри Вадима вспыхнул настоящий огонь. Он растерялся и не знал, что сказать, стоял и пялился, в правой руке сжимая пакет с наркотиками, а левую держал согнутой. Девушка хмыкнула, улыбнулась, посмотрела на зажатый пакет. Вадим словно бы прочитал ее мысли, протянул порошок. Она несколько недоверчиво выхватила пакет из руки Вадима, взвесила в руке, снова взглянула на Киселева.
— Не пожалеешь? — спросила она. — Прилично ведь стоит.
Вадим глупо улыбнулся.
— Бери, чего уж там, — ответил он.
Она улыбнулась ему в ответ, уверенней, чем прежде, высыпала немного порошка себе на ладонь, поднесла к носу и вдохнула, после чего смешно фыркнула, зажмурилась, затряслась, скрестила руки на груди, обхватив ладонями свои плечи, томно вздохнула, открыла глаза, звонко засмеялась. Вадим тоже засмеялся, откинув голову назад, при этом чуть было не упал, но успел отставить ногу и удержался.
— Сто лет не пробовала такого хорошего, — сказала девушка, поднимаясь на ноги и отбрасывая свои роскошные волосы за спину. Она закружилась, принялась танцевать и напевать себе под нос, потом резко остановилась и посмотрела на глупо улыбавшегося Вадима. — У нас тут знаешь какую бурду продают? А ты мне угодил, красавчик.
Она снова захохотала, а Вадим подхватил ее смех.
— Только где ты так измазался-то? — ее смех оборвался так же резко, как и начался.
Вадим сначала не понял, о чем она, но потом вспомнил о болячках на торсе, вымазанных и порванных джинсах, пожал плечами.
— А с рукой что? — спросила она, поглядев на левую руку, которую Вадим продолжал держать согнутой. — Покажи мне, не бойся.
Она подошла к нему вплотную, Вадим ощутил горячее дыхание своей новой знакомой. Она нежно взяла его за запястье левой руки, заставила ее разогнуть, медленно сняла майку и, увидев порез, ахнула.
— Ты окровитель! — сказала она, глядя Вадиму в глаза. — Бедненький!
Одной рукой она погладила его по волосам.
— Тебе больно?
— Немного, — честно признался Вадим, продолжая улыбаться.
— Ну, иди сюда, я тебя приласкаю.
Задорно хихикнув, она потащила его к лавочке, заставила сесть, устроилась у него на коленях и нежно прикоснулась своими губами сначала ко лбу, потом к щеке, а в конце и к губам Вадима. Страсть охватила Киселева и, утратив контроль над собой, он обхватил девушку за талию, прижал к себе, левую руку запустил в ее удивительные циннвальдитовые волосы, и, не обращая внимания на боль, приподнял девушку и положил ее на скамейку, где они и предались акту любви.
Когда всё закончилось, сидели на лавочке, прижавшись друг к другу. По порезанной руке Вадима струилась кровь, но он не обращал на это внимания, полным восхищения взором смотрел на свою поразительную подругу, а она, улыбаясь лишь краешком губ, обнимала его и напевала какую-то песенку. Книжка, которую девушка читала, отлетела в сторону и валялась на земле, обложкой вверх. Вадим сумел разобрать имя автора «Ф. Тютчев». Наверное, автор государственного периода истории, потому что этого имени Киселеву слышать не приходилось.
— О чем книжка? — нарушил благословенную тишину Вадим.
Подруга посмотрела на него, широко улыбнулась, продемонстрировав свои жемчужные зубы.
— Про любовь.
— Веришь в любовь?
— Еще бы не верить, — ответила она.
Вадим едва заметно пошевелил бровями, приподнялся и поцеловал девушку, она хихикнула, ответила на поцелуй, потом опустила голову его грудь, заставляя Вадима снова опуститься, и так, растянувшись на лавочке, они пролежали ещё некоторое время. Но ничто не вечно. Краски блекли, ароматы рассеивались, легкость сменялась ломотою в костях и тупой болью — действие наркотика сходило на нет. Девушка не казалась такой уж красивой, волосы ее теперь вызывали скорее озадаченность, чем восхищение. На время рассеявшиеся мысли горой придавили Вадима к земле. Где он? Как очутился здесь? Последнее, что он запомнил — возвращение домой с дежурства, того самого, после которого собирался надавить на Куркова и, если тот откажется сотрудничать, подбросить ему наркотики и вместе с Игорем провести задержание опасного преступника. Откуда на теле Вадима столько ран, почему такой глубокий порез на левой руке? Если бы Вадим хотел пустить себе кровь, он бы сделал это в разы аккуратнее. Выходит, руку порезал кто-то другой. Нужно было начинать искать ответы на вопросы, а не бросаться в объятья первой встречной проститутки. Снова стало трудно дышать.
— Прости, — Вадим оттолкнул девушку. — Не могла бы ты подвинуться, мне не хватает воздуха.
Она с тревогой посмотрела на него, выполнила просьбу. Вадим выпрямился и стал глубоко дышать, стараясь придти в себя. Стало легче. Девушка, тем временем, подобрала книгу с земли, положила ее на ручку скамейки, стала натягивать джинсы. Отдышавшись, Вадим также надел свои рваные и грязные штаны, не глядя на девушку, спросил:
— А где мы находимся?
Наверное, она озадаченно посмотрела на него, потому что ответила далеко не сразу.
— В пригороде.
Этого еще не хватало! Пригородом назывались территории, права собственности на которые принадлежало промышленникам. В основе своей эту территорию населяли рабочие заводов, фабрик и предприятий. На улицах пригорода всегда царило запустение, существовали полностью брошенные районы, оставленные разорившимися собственниками. Соваться в пригород было опасно — здесь не распространялась деятельность влиятельных охранных предприятий, разумеется, ни о каких блюстителях в крови жителей речи идти не могло. Среди так называемой золотой молодежи — детей богачей и крупных собственников, проживавших в городе — считалось модных развлечением гулять в пригороде. На достаточном удалении от города сигнал блюстителей не достигал сервера-приемника, потому можно было отрываться на полную катушку. Опять-таки, риск пребывания в пригороде будоражил молодую кровь. Поговаривали, что убивают здесь даже за косой взгляд. Хотя в подобные слухи Вадим не верил, он предпочел бы находиться подальше отсюда.
Пошарив по карманам, Киселев понял, что у него нет денег. Нужно как-то возвращаться в город, но в таком виде его сразу же схватят охранники. И как только они заметят разрез на руке, разом вытолкают его обратно, за пределы города. Да и опасно сейчас возвращаться. Вадим понятия не имел, что с ним произошло. Сначала нужно во всем разобраться, а потом уже принимать решения.
— Слушай, а какой сегодня день? — обратился он к девушке.
— Четверг.
— А число? — спросил он, а в голове пронеслось: «Два дня выпало из памяти!».
— Семнадцатое.
Так и есть — Вадим ничего не помнил о событиях среды и вторника. И что ему теперь делать? Выбор, в общем-то, был не велик.
— Слушай, — начал Вадим. — Если честно, я понятия не имею, как сюда попал и что со мной произошло. У меня ни копейки денег, но могу отдать тебе весь пакетик. Мне очень нужна твоя помощь.
— Это ни к чему, — обиженно сказал девушка, указав на пакетик. — Я помогу и просто так, мы теперь не чужие люди.
— Спасибо, — выдавил из себя смутившийся Вадим.
— Ты не первый, кто вот так сюда попадает, — между тем продолжила девушка. — Вечно кого-нибудь здесь находят. Обычно мертвых. Тебе больше повезло.
— Если тут так опасно, почему ты одна?
Она грустно улыбнулась.
— Волков бояться, в лес не ходить, — отвела взгляд в сторону, лицо ее напряглось, губы поджались. — Иногда становится грустно, что всё вот так приключается. Иной раз думаешь, а почему я не могу пойти туда, куда хочу? Зло берёт, срываешься и идёшь. И ничего страшного: каждый раз прихожу сюда, когда хочу побыть наедине. Тут ведь красиво. У нас в поселке ни деревца, а тут целый лес. Бродишь, бывает, потом сядешь на лавочку и читаешь запоем. Бумажные книги теперь редкость, вдвойне приятно пролистать пару страниц, ощутить их аромат. Бумага пахнет по-особенному, ты знал?
Она схватила книгу Тютчева и сунула ее прямо под нос Вадима. Запах и вправду был, но слабый и скорее неприятный, потому как первые ассоциации, пришедшие в голову Вадима, когда он ощутил его, были затхлость, пыль, сырость.
— Нравится?
Вадим неопределенно пожал плечами.
— А мне нравится, — сказала она и понюхала книгу. — Так ты собрался?
Вадим кивнул.
— Тогда идём, — она схватила его за руку и потащила за собой вдоль аллеи.
Вокруг и правда удивительно красиво. В городе, конечно, было несколько парков, но им не сравниться с величием дикой природы. Кустарники и деревья здесь росли спонтанно, никаких рядов, свидетельствовавших об искусственном происхождении, никаких следов ухода, трава густыми зарослями стелилась по земле промеж деревьев. Пару раз Вадим заметил белок, не сводивших с него своих глаз-бусинок. Из деревьев здесь росли не только ивы, но и осины, и клены, даже пару дубов встретилось по дороге. Иной раз попадались и хвойные деревья: ели, сосны, елки. Просто удивительно, как такое дикое разнообразие уживалось тут. Девушка между тем рассказывала историю этих мест и байки, которые она подслушала в беседах.
— Сложно поверить, — говорила она. — Но давным-давно, наверное, еще в государственный период, эти места были частью города. Старики рассказывали, что аллея сохранилась лучше, чем дорога, которую еще лет пятьдесят назад можно было видеть с обеих сторон. Я, поначалу, не верила в эти россказни, но потом оказалось, что это чистая правда. Видел когда-нибудь старинные карты? Почти никто не видел. А один мой знакомый эти карты достал, и оказалось, город раньше был куда больше, чем сейчас, да вот только жители побросали свои дома и ушли. Я долго пыталась понять, отчего так получилось. Поначалу думала, дело в банкротстве собственников: обанкротились, землю за гроши продали, а рабочие остались без зарплат и разъехались кто куда. Но я ошибалась. Оказывается, землю стали бросать, когда собственники ее начали приобретать и накручивать арендную плату. Те, кто посостоятельнее, перебрались в центр города, я имею в виду старый город, бедным пришлось отправляться в поселки промышленников. Когда жители уехали отсюда, хозяин опомнился, стал снижать арендную плату, но почему-то никто уже не рвался снимать здесь жилье. В итоге землю продали, она скакала из рук в руки, в конце концов, её бросили. Теперь и черт не сыщет хозяина этой аллеи, да и не нужна она никому — заводы здесь не построишь, город расширять сюда смысла нет. А ведь когда-то в этих местах кипела жизнь. Как подумаешь обо всём этом, мурашки по коже бегут. А у тебя такое бывает — представляешь себе прошлое, и настоящий восторг охватывает, так и хочется очутиться в те древние времена, когда люди почти ничего не знали, посмотреть, как жили раньше?
— Нет, — коротко ответил Вадим.
— Слухи про эту аллею всякие ходят. Я, правда, редко кого здесь встречала, но сама видела, как отсюда несколько раз выезжала машина с покойниками. Говорят, похищенных людей свозят куда-то в эти места и в заброшенной больнице вырезают органы. Якобы, потом эти органы пересаживают тем людям, чьи родители не сумели заплатить генным инженерам за формирование здоровых хромосом ребенка. В эти сказки я не верю. Если уж человек может позволить себе купить контрабандные органы, заплатить инженеру его родители в состоянии.
— А как же новое поколение предпринимателей?
— Да это тоже сказки, — отмахнулась девушка. — Ты видел хоть одного из них? Я ни разу. Все только и твердят — придут молодые предприниматели, купят землю, начнут дело, рынок всё расставит по своим местам. А на деле — умирают родители, собственниками становятся их дети. Если обанкротятся, так дети других крупных собственников на подхвате, выкупят землю или заводы себе. Так и кочует собственность от одной семейки богатеев к другой, а арендаторам никогда и ничего не перепадет. Другие, — вернулась она к истории аллеи, — рассказывают, что здесь промышляют торговцы наркотиками. В городе-то нельзя, засекут охранники, а здесь сколько влезет. Якобы детки богатеньких сюда приезжают, закупаются и отрываются на полную катушку. Родители их на такие развлечения смотрят сквозь пальцы. Как думаешь, может быть эта версия правдой?
Вадим пожал плечами.
— Можно и в городе достать, если есть желание, — заметил он. — Сама городской товар нюхала.
— Я тоже думаю, о наркоторговцах это басни. А скорее всего здесь просто промышляют банды. Разбираются друг с другом. Гильзы от патронов знаешь, сколько раз здесь находила? Не сосчитать. Оно у нас в поселках и так стреляют часто, а собственники, якобы, подначивают. Говорят, будто бы таким образом они от конкурентов избавляются, но пока безуспешно. У нас тут полно заводов и у каждого свой хозяин. Правда, от смога не продохнуть.
Только после этих слов Вадим понял, в чем дело, почему ему так трудно дышать. Воздух здесь и вправду тяжелый, сероватый, неприятно пахнущий. Неудивительно, что поначалу он задыхался, наверное, с непривычки.
— А как же забота об окружающей среде? — несколько удивился он.
Фраза отчего-то насмешила девушку. Она долго хохотала, хлопала в ладоши.
— Фильтры дорогие, собственники на них никогда тратиться не станут, а заставлять их некому. Правда, как-то раз собрались в нескольких поселках демонстрации, так собственник земли издал закон, согласно которому, на его территории демонстрации запрещены. Не устраивают условия — съезжайте. Так и сказал. Повозмущались-повозмущались, да только делать нечего, разошлись. Ходят слухи, что из-за газов этих люди меньше жить стали. Один старик своего сына в пример приводил. Говорит, сын уже старше его выглядит, а всё потому, что в детстве газов надышался. Он хоть сейчас к станку идти готов, а сын совсем уж развалюха, чуть поработает и тут же с ног валится. А ещё рассказывают, что давным-давно, в государственный период, а то и раньше, был такой город — Лондон. Ну, так вот, якобы там от смога несколько тысяч человек однажды умерло. В это мне не верится.
— У-у-у, — неопределенно протянул Вадим. Душещипательные истории его никогда не трогали.
— Но есть и преимущества по сравнению с городом. Арендная плата низкая. Площади, правда, небольшие. Бывает, на двадцати квадратных метрах по пять-шесть человек живет. Неудобно, а что делать-то? Денег нет переезжать. Ты спрашивал, чего я сюда хожу. А потому и хожу — от семьи и соседей отдохнуть надо, дома даже спать тяжело, окна узенькие, солнечного света почти нет. Не люблю я там сидеть. Когда-то даже в город мечтала перебраться.
«В публичный дом тебя, пожалуй, взяли бы», — подумал он, вспомнив, какой умелой девушка оказалась в амурных делах.
— А то у нас по-настоящему страшно жить. Я хоть тебе сразу и не призналась, но здесь себя спокойнее чувствую, чем в поселке. Сама знаю нескольких человек, которым в голову пулю пустили посреди бела дня. А есть ещё у нас болтуны. Противные такие, гадости про нас, рабочих, рассказывают. Вы, говорят, и не люди вовсе, а так, и на землю плюют, — она вдруг всхлипнула.
Вадим озабоченно посмотрел на нее.
— Есть, говорят, Европа, а есть Азия. Где Европа, там хорошо, где Азия — плохо. Вот говорят, где мы, там плохо, там и Азия, народы, что в государственный период сформировались, якобы несут в генах метку, из Азии они или из Европы. Вот, говорят, если уехать в Европу, там и рабочие другие, живут в нормальных условиях, чисто у них, убрано, никто не мусорит. Потому что народ другой. А вы на варварском языке разговариваете, на котором давным-давно никто не говорит, да еще и с меткой в генах «Азия», вот потому, говорят, так и живете. Я им: глупости всё это, будь такая метка, генные инженеры ее бы давно исправили. А они только в ответ смеются. Нет, говорят, народ вы гнилой, мы хоть с такой же меткой, да только признаем, что гнием, а раз признаем, значит выздоровеем. А вот когда таких как вы не станет, которые себя ущербными не признают, тогда только и заживем хорошо. Глупости ведь, правда?
Она посмотрела на Вадима в поисках поддержки. Её глаза налились слезами, было видно, что чьи-то там слова девушку сильно задевают.
— Конечно, правда. Нет никакой метки. И здесь, и на западе, и на востоке одинаково живут, просто нам небылицы специально рассказывают, как о новых собственниках. Надо же нам во что-то верить и надеяться. Вот и придумывают.
Слова Вадима утешили его подругу, она снова заулыбалась.
— А ты умный, — сказала девушка, и от этих слов Вадиму отчего-то стало приятно.
Между тем окружающий пейзаж менялся. Лес редел и исчезал, ему на смену приходили разваленные домишки, покрытые мхом и повителью. Лужайки у домов заросли клевером и отцветшими одуванчиками. Строения выглядели жалко: разваленные стены, изрисованные баллончиками, исписанные ругательствами, вокруг здоровые камни, битые бутылки, обломки бытовых приборов. В стороне от домов можно было различить трансформаторные подстанции, с которых давно сняли и провода и трансформаторы. Всюду бегали довольно крупные собаки. Чем они питались неизвестно, но выглядели тощими и облезлыми. Удивительно, но у некоторых домишек можно было различить следы пребывания людей. Больше того, попадались и сами люди: на развалинах крутились дети, одетые в обноски; вдоль дороги шли взрослые, несмотря на теплую погоду, кутавшиеся в вязаные платки; полуголые старики валялись под заборами, по виду они пили без просыху не первый год. Встречались и совсем уж опустившиеся личности: у этих глаза бегали, из одежды иной раз были только трусы. Вели они себя агрессивно, выкрикивали ругательства в адрес прохожих, подхватывали с земли камни и бросались в Вадима с девушкой, голосили во всю глотку, выкрикивали бессвязные лозунги. Однако, смелостью не отличались — большинство из них держалось в стороне от дороги, сделав гадость, они подобно детям стремились быстро убежать, скрыться в ближайших развалинах. Правда бывали и исключения. Один из тех, кого Вадим отнес к вконец опустившимся, стоял у покосившейся калитки и, заметив Киселева и его подругу, бросился навстречу. Вадим напрягся, приготовился ударить того, но мужчина застыл в нескольких шагах от них и, двигаясь спиной вперед в том же темпе, в котором Вадим шел, стал строчить (нормальной речью назвать это было нельзя):
— Вы помните Александра Макендонского из ФСБ? Говорят, он выполнял задание, но погиб в Афганистане еще в догосударственный период. Я был с ним знаком. Мы, кстати, встречались в университете продуктоведения? Насколько я помню, под семнадцатым номером числился Исаев, он тоже работал в ФСБ, правда, его никогда не существовало. Тогда был мокрый денек, а я весь сухой и чистый, как будто принял душ. С Македонским столкнулся, когда потерял патрон. Меня представил Исаев, да только шел дождь, а продукты купить не успел. У меня тут деньги, нужно заплатить за хлеб, а то ветчина кончится, а съесть не успеем. Вы, кстати, не видели моего родственника? Он большой, серый и с кнопкой, открывается, если на кнопку нажать… — он говорил ещё много, но Вадим так толком и не вник в суть. Речь вроде бы и связная, а понять о чем говорит невозможно. Наконец, мужчина от них отстал.
— Сумасшедший какой-то, — выдавил из себя напуганный туманной и бессвязной речью незнакомца Вадим.
— А их тут много, — ответила девушка. — Содержание в больнице дорогое, не все родственники готовы платить за сумасшедших, собственники клиник работают только с платежеспособными клиентами. Тех безумцев, за которых платить некому, выгоняют за пределы города. Они разбредаются по поселкам, но и там их не принимают, так они и оказываются в подвешенном состоянии, бродят туда-сюда, селятся в брошенных домах. Я их здесь постоянно вижу, где они находят пропитание, ума не приложу. Но собственники их недолюбливают. Если сумасшедший умирает, хоронить его приходится за счет капиталиста. Мне дед рассказывал, что собственники редко когда платят за погребение, чаще предпочитают выкидывать трупы в ямы на необжитых землях, этакие братские могилы. Как яма до края заполнится, бульдозер ее землей засыпает, так проблему и решают. Вроде бы по деньгам дешевле выходит, чем платить за место на кладбище. Дед говорит, кладбища раньше были огромные, и было их куда больше, а теперь, когда хоронить обездоленных приходится капиталистам, могил стало куда меньше, потому что от трупов избавляются массово.
— Всю совесть порастеряли, — налюбовавшись окружающей обстановкой Вадим уже ни в чем не сомневался, был готов поверить в любую байку, которую ему расскажут об этих местах.
— Это ещё что, — продолжила девушка. — Знаешь где больше всего убийств происходит? Как раз здесь, в предпоселочных секторах. Охранные фирмы и так неохотно работают с поселками, заплатить много рабочие не могут, а некоторые и не платят, чаще всего те, кто грабежами и планирует промышлять. Собственник эту землю забросил, говорят, нашему хозяину хочет спихнуть, да только тому она не нужна. Сам видишь, что здесь творится. Вот и промышляют здесь бандиты. Ты спрашивал, страшно ли мне, когда я одна сижу на лавочке в аллее. Нет, мне не страшно. А когда иду через этот участок, внутри вся дрожу. Подруга рассказывала, её брата прямо у нее на глаза здесь застрелили. Бандит бесцеремонно обшарил его карманы, забрал всё ценное, потом и у сестры потребовал отдать. Та так напугана была, что и думать не думала перечить ему, карманы вывернула, с шеи цепочку сняла, которая ей якобы от прабабки досталась, лишь бы живой остаться. Он её так и не тронул. Поговаривают, это осиное гнездо не бередят только потому, что охранники сами имеют процент с разбоя, который здесь чинят. У вас в городе хорошо — собственник за охрану платить обязал. А нашего сколько об этом не просили, всё не в какую. Люди говорят, это оттого, что ваш с охранниками соглашение заключил, процент имеет, а наш до этого не додумался, да и порядок здесь наводить ему ни к чему — он больше с разбоя заимеет. В таких условиях только низкооплачиваемые рабочие и соглашаются трудиться, а ему другого и не нужно. Они-то приезжают работать, в надежде поскорее перебраться в город. Думают, чуть здесь поработают, деньжат поднакопят и переедут. Раз город недалеко, так и добраться туда несложно. Ан нет. Вон по соседству с нами живет семья, ничего для них не меняется. Как с хлеба на соль перебивались, так и продолжают перебиваться. Глава семьи все время ворчит, дед, так тот открыто возмущается, жена молчит, терпит дети — брат с сестрой — от всего этого уже порядком устали. Одна у них радость и надежда: увидели, что девочка смазливой выросла, давай щебетать — красавица ты наша, найдешь себе мужа городского, про нас не забывай. Мы тебя выкормили, вырастили, рядить тебя будем. И правда, покупают платья на последние деньги, а есть дома нечего. Хотят отправить учиться в городской университет. Вся семья на дочь работать собирается. Как подумаю об этом, противно становится. Они ведь не для девочки стараются, а для себя, она для них разменная монета, словно товар какой-нибудь. Выдать замуж, как на рынке сбыть. Сердцу же не прикажешь — не полюбит она городского, что тогда? Я с ней в хороших отношениях, заметила, что она сама не в восторге от происходящего, посоветовала ей поговорить с родителями. Так только она заикнулась, что не горит желанием становиться содержанкой, мать на неё, как на сумасшедшую посмотрела. Ты, говорит, иди тогда гуляй с лунатиками(мы так сумасшедших называем). Городской, говорит, тебя не устраивает. Да если бы у меня, говорит, твоя внешность была, никогда бы здесь не сидела. Их пацану, помнится, ту же самую лапшу на уши вешали, на успех его настраивали. Толкали его в город — учился он неплохо — получить какой-нибудь грант собственников-промышленников. Надеялись, он конкурс выиграет, денег на подготовку не жалели. А в итоге? Продул с позором. Здесь-то он звездой был — ещё бы, один закончивший все восемь классов, в поселке у нас таких нету — шестнадцать лет как исполнилось, давай сразу на работу, на заводе пахать. Дед их по этому поводу всё время издевается, мол, чтобы вытачивать запчасти, физика с математикой не нужны. Теперь вот на дочку надеются. Так и живем. Тяжело мне на всё это смотреть, понимать, что происходят мерзкие неправильные вещи, а поменять ничего нельзя. Знаешь, о чем мечтаю? Путешествовать хочу, уехать отсюда поскорее, забыть весь этот кошмар, да по миру поездить.
— А что ты там не видела? — спросил Вадим.
— Западные города, восточные анклавы — много чего не видела. Хочется узнать, как живут люди в других местах.
— Был я и в западных городах, и в восточных анклавах, поверь мне, смотреть там не на что. На востоке работают, на западе потребляют. А мы тут застряли в подвешенном состоянии. Не знаем, чего нам делать — то ли работать, то ли потреблять. Если работать, то нечего возмущаться приезжим с востока и юга. Они за куда меньшие деньги готовы впахивать. А если потреблять, так нужно учиться деньги копить и тратить. Ехать на запад нужно, но только на постоянное жительство. Там между городами и путешествуй. А на востоке делать нечего, — Вадим приложил указательный и средний пальцы к шраму на правой стороне его груди. — Заработал на юге, когда там впахивал. Там сначала стреляют, потом разбираются. И все мечтают уехать. Правда, лицемерят куда больше нашего. Друг перед другом нахваливают своих собственников, да родные города, но только им шанс представится, сразу сюда, на север, а отсюда на запад. Так что путешествовать нечего — на запад поедешь, денег не хватит, на восток рванешь, могут и убить. Если уезжать отсюда, то только на запад и навсегда.
— А как же россказни про благородных арендаторов, которые всё бросают и едут на восток, узнавать другую сторону жизни? — спросила она.
— Я таких не встречал. Да только если они и существуют, ничем от ваших лунатиков не отличаются. В жизни один смысл и зависит он от того, где ты живешь. На западе ты деньги должен тратить, на востоке производить то, на что тратят деньги на западе. Это как пищевая цепочка: восток травоядное, а запад хищник, даже, пожалуй, всеядное, вершина цепочки. А я хочу быть на верху, а не ждать, пока кто-нибудь меня сцапает.
— Но ездят же на восток и жители запада, тратят там деньги.
— Ты о курортах? Есть такие места, чуть ли не стенами огороженные. Всё этим заповедникам нипочем: война ли за стеной, нищета ли, голод, на курорте спокойно — купайся себе в огороженной зоне, дальше ста метров от берега не заплывай, людей столько, что не протолкнуться, трать кучу денег. Но роли от этого не меняются. На востоке так и продолжают работать, чтобы деньги получить, а на западе их только тратят.
— Не могу понять, откуда тогда деньги берутся на западе?
— Сразу видно, что ты не образована, — Вадим вспомнил очередную цитату из Пустобрехова. — Со времен величайшего в истории человечества изобретения — кредитных карт — деньги утратили свою материальную сущность целиком и полностью. Как колесо перевернуло человеческое сознание и заставило восхищаться гармоничностью круга, так и кредитные карты заставили восхищаться своим нематериальным наполнением, позабыть о том, откуда деньги берутся и куда они деваются.
— Я ничего не поняла, — честно призналась девушка.
— А чего тут понимать. Деньги — это цифры, спрятанные в кредитной карточке. Какие цифры нужны, такие и нарисуют. На западе их рисуют большими, на востоке маленькими, едва хватает на пропитание.
— Но не могут же эти цифры быть просто подвешены в воздухе. Должны же они чем-то обеспечиваться. Помню, когда я училась, нам говорили, что деньги — это золото.
— Ты видела это золото? Нам тоже глупости в школе рассказывали. Есть, мол, золотохранилища, которые обеспечивают цену денег, обязательства Центральных банков, курсы между валютами определяются путем перетока золота и обязательств из одного города в другой. Только я этих хранилищ и обязательств никогда не видел, а вот цифры на карточке — тысячу раз. От этого давай и будем отталкиваться. Метод Пустобрехова — анализ реальности, данной нам в ощущениях.
— Тогда почему западу отвели роль всеядного, а востоку травоядного?
— Законы рынка, — расплывчато ответил Вадим, потому как и сам не знал ответа на этот вопрос, а ударить в грязь лицом перед девушкой не хотел. Правда, тут же он вспомнил подходящую цитату из Пустобрехова. — На востоке собственникам легче производить, а на западе тратить. Закон анизотропии пространства академика Гнилина. Плюс ко всему, на западе демократия, права человека охраняются, а на востоке их нет, там у народа другой менталитет. Собственников они недолюбливают, всё забрать да поделить между собой рвутся.
— Если дело обстоит так, как ты говоришь, и деньги берутся из неоткуда, тогда почему коренные жители запада так недолюбливают приезжих с востока?
— А ты думаешь неоткуда резиновое? Деньги, как квинтэссенция субстанции неоткуда, тоже не резиновые, кончатся сразу, как только их тратить будет не на что. До гениального простая мысль высказана философом Пустобреховым. Он первый дал строгое и совершенно ясное определение деньгам. Только вдумайся: деньги — нематериальная субстанция, существование которой обусловлено оборотом материи неодушевленной материей одушевленной. Денег только тогда много, когда мы их тратим. Отсюда следует великий парадокс Пустобрехова — чем больше денег мы тратим, те больше их становится. Поэтому долг каждого человека — тратить, тратить и тратить. Брать кредиты, покупать что угодно по какой угодно цене, главное — не задерживать товарооборот, набирать темпы. Нечего откладывать на будущее, заботиться о старости. Пустобрехов так и говорит — живи сегодняшним днем, трать всё, что у тебя есть и тебе зачтется. Ведь чем больше денег мы потратим, тем больше их станет, а значит в будущем и нам что-нибудь да достанется. Понимаешь?
Девушка с циннвальдитовыми волосами с нескрываемым восхищением смотрела на Вадима. Это не укрылось от Киселева, воодушевило его, потому он продолжил делиться философскими идеями, которые извлек много лет назад из электронной книги.
— Сейчас и я ясно понял главную причину того, почему на западе люди богаче, чем на востоке. Сама не догадалась? А всё дело в том, что на востоке всегда откладывают, копят, не хотят тратить. Ну, разве можно представить себе хоть одного жителя востока, который спустит всю зарплату на брендовую вещь? Да никогда. По себе суди. Вы ведь нет-нет, да и откладываете на черный день. Так этот день непременно настанет, если на него копить. Деньги — самый милосердный из всех богов, но бог этот особенного рода. Его, как и остальных богов придумали люди, но в отличие от Зевсов, Яхве и Перунов деньги реальны, осязаемы и требуют самого гуманного жертвоприношения — самих себя. Тех, кто пренебрегает поклонением божеству, оно непременно наказывает, в том числе черными днями, на которые эти глупцы и копят. Жалеешь деньги, жалеешь и для денег. Теперь видишь, отчего режимы, так или иначе ставившие своей целью какие-то невнятные идеалы, будь то социальное равенство или правовое, терпели крах? Да потому что в отличие от капитализма они не провозглашали архиважности растраты средств. Только капитализм позволяет тратить не столько, сколько стоит вещь на самом деле, а в десятки, сотни, тысячи раз больше! Начни сейчас продавать продукты по аховой цене и денег разом станет больше — тратить-то придётся тоже больше.
Девушка задумалась, хоть Вадиму и казалось, что он разжевал мысль дальше некуда.
— У нас в поселке попадаются люди, которые не согласятся с твоими словами, — поразмыслив, сказала она. — Они уж точно не считают деньги чем-то вроде бога. Они говорят о другом и говорят, надо признать, так же убедительно, как и ты.
— О чем же они рассказывают?
— О том, что деньги — это от дьявола, а не от бога.
Пока они беседовали на отвлеченные темы, поросшая травой дорога становилась шире, плавно превращалась сначала в грунтовку, а затем обрастала асфальтом. Впереди маячил поселок рабочих.
Лишь многоэтажные строения, никаких мелких домиков и развалин, всё плотно скомпоновано, словно бы невидимая преграда не позволяла строить вширь. Грозно возвышаясь, дома выглядели уродливыми и старыми. Верхние этажи облеплены копотью, нижние размалеваны красками. Машин здесь непривычно много. Чем ближе к поселку приближались Вадим и его подруга, тем оживленнее делалось движение. Вокруг стоял специфический резкий неприятный запах выхлопных газов и чего-то ещё. На горизонте виднелся стройный ряд труб, каждая из которых чадила непроницаемо черным дымом. В стороне высилась цепь труб поменьше, но дым валил из них пугающе яркий — красный, синий, оранжевый — и подниматься вверх, подобно черному, он и не думал, а напротив, вырвавшись из жерла трубы, каскадом устремлялся вниз, к земле. Неудивительно, что поблизости от меньших труб не располагалось никаких зданий. В принципе, поселок походил на город, только был в разы грязней. Вид полуобнаженного Вадима по всей видимости никого не удивлял, а отсутствие реакции всё больше удивляло Вадима.
— У нас бы такого, как я давно повязали. Где же ваша служба безопасности?
— Тсс. Меньше говори и тебя никто не тронет, — ответила девушка.
Они некоторое время петляли по кривым улицам поселка, пока не выбрались в спальный район.
— Куда тебя вести? — спросила она. — Могу, конечно, и к себе, но квартирка у нас совсем маленькая. Может лучше в больницу? Только туда без денег не пустят, а у меня ни копейки с собой.
Вадим пожал плечами.
— Мне буквально на день, одежду найти, привести себя в порядок. Может, знаешь кого-то, кто позволит мне переночевать?
— Есть и другой вариант. Мы достанем денег, — сказала она. — За твой пакетик здесь хорошо заплатят.
— Там осталось всего ничего.
— Все равно. Продадим?
— А ты знаешь, кому? Уверена, что нас не поймают?
Она усмехнулась.
— Нам в школе рассказывали, якобы в государственный период полицейские получали часть прибыли наркоторговцев, но с тех пор, как частные фирмы взялись за охрану, эту порочную практику удалось прекратить. Не знаю как где, но у нас эта история не подтверждается. Если торговцы не наглеют и вовремя платят, охранники их не трогают.
— Хорошо, пошли, — согласился Вадим, понимая, что других вариантов у него нет.
— Заскочим к моему приятелю, а потом пойдем к торговцу, сбыхаем твою наркоту, — приятно улыбнувшись, сказала девушка.
Она жестом пригласила Вадима следовать за ней. Миновав двор, они вышли к пустырю, через который неизвестно с какой целью тянулся забор. Нырнув в отверстие, вырытое прямо в земле, для чего пришлось согнуться в три погибели, Вадим с девушкой перебрались на другую сторону. Здесь было тихо, никого вокруг не видно. Киселев выпрямился, осмотрелся.
— Куда дальше? — спросил Вадим.
— Жди, — ответила девушка и ушла.
Ожидание затянулось, Киселев начал нервничать, но тут в проходе, через который они сюда пробрались, послышался шум.
— Что-то случилось? — донеслось откуда-то из-за забора. Голос показался Вадиму знакомым.
— Иди сюда, тут товарищу помочь надо, — сказала девушка.
В следующую секунду в проходе появился согбённый мужчина. Вадим сразу узнал человека — то был Артём Курков. Киселев попятился, но было поздно — Артем тоже заметил его.