— Итак, Королева, что вы думаете об этой милой девушке? Именно ей вы обязаны воскрешением своего сына, так как те несчастные обстоятельства, в которых он существовал, едва ли можно назвать жизнью. — Придавая голосу интонации могущества, говорила девушка, водя жесткой щеткой по свиному боку. Завороженная рассказом хрюшка ловила каждое ее слово. — Если бы не она, вы бы никогда не увидели своего принца снова и ему бы навечно пришлось остаться в той ужасной форме, в которую он превратился. — Продолжила она, подняв указательный палец в наставническом жесте. — К счастью, нашлась дева, чья добродетель и храбрость, — она плавно провела рукой в сторону, — оказались такими же изумительными, как и её красота. — Она вернула ладонь на место и отвесила хрюшке полупоклон. — Однако, есть некоторые сомнения в том, что вам будет приятно видеть своего сына в роли мужа этой девушки, которой он обязан своим возвращением к жизни. Они очень сильно любят друг друга и только ваше согласие сделает их поистине счастливыми. Откажите ли вы им? — Свин возмущенно хрюкнул, а пасущаяся неподалеку соседская корова подошла, и ткнулась в девушку носом, отчего та едва не упала, но от того лишь рассмеялась. — Тоже хочешь послушать? Ну подходи, правда осталось не много. — Она погладила ее по лохматой морде, уселась удобнее, и продолжила. — На эти слова Королева нежно обняла Красавицу и воскликнула: «Я буду рада дать согласие на их союз, моё собственное счастье зависит от этого. Милая и обворожительная девушка, перед которой я в неоплатном долгу, скажи мне кто ты и кто та королевская чета, которой посчастливилось дать рождение такой совершенной принцессе?». — Старательно выговаривала девушка властным тоном королевы. — Моя госпожа, — скромно ответила Красавица, — моей матери уже давно нет в живых, — пролепетала она, прижимая к груди руки, — а мой отец лишь купец, более известный в мире своей честностью и невзгодами, обрушившимися на него, чем каким-либо дворянским титулом. — Корова сочувственно что-то промычала. — Услышав такие прямолинейные речи, изумлённая Королева отступила назад и сказала: «Что! Ты всего лишь купеческая дочь! О, великая Фея!». — Воскликнула она, и замолчала. Звери вокруг замерли.
Девушка поводила по свиному бочку рукой, проверяя его чистоту, и, оставшись довольной, пришлепнула хрюшку, чтобы освободить место для следующей. Та удивленно хрюкнула, и, отойдя на пару шагов, стала тыкаться в ее руку пяточком.
— Нет, Рудольф, я больше не могу рассказывать. Вы слушаете сказку с самого рассвета! Имей совесть, у меня уже пересохло в горле. Дослушаешь завтра. — Рудольф жалобно хрюкнул в ответ, а корова поддержала его мычащим поддакиванием. — Ану хватит! — Возмутилась она. — Вы вот мне ничего не рассказываете. К тому же Рудольф вчера имел наглость испачкать загон. — Она подняла тон, и услышала многоголосое осуждающее блеяние-мычание-хрюканье вокруг. — Да, представьте себе. Так что вечером рассказывать я вам тоже ничего не буду. — Свин принялся слезливо хрюкать, а остальные лишь неодобрительно молчали. — У меня не получается следить за вами постоянно, но сами же вы друг у друга на виду все время. Так что соблюдайте приличия. Вы же приличный свин, Рудольф? — Тот принялся активно хрюкать в ответ. — Тогда ведите себя соответствующе, и в таком случае, можете не сомневаться, продолжение истории не заставит себя ждать. — Свин понуро хрюкнул, и уступил место чистки следующему. Медленно и другие животные вернулись к щепанию травы, рытью земли и вдумчивому жеванию.
Дневное солнце щекотало нос, и приятно грело руки, было еще долго до того момента, когда оно начнет немилосердно жечь, и девушка наслаждалась этим чувством. Летняя трава густым ковром стелилась под ногами, но она все равно старалась держаться мест, где пару дней назад паслись коровы, чтобы ненароком не потеряться в густой траве, как это уже однажды случилось несколько лет назад, когда она решила отнести отцу в поле ужин. До первых рядов пшеницы девушка дошла нормально, но потом будто оказалась в сплошном море одинаковых жестких стеблей. После того случая ей не разрешали приближаться к пшенице, вязать лапти и шить у нее тоже никак не получалось. Вот и вышло, что из всей работы по хозяйству девушка могла заниматься либо уборкой, либо выпасом скота, либо вырезанием ложек (последнее получалось у нее особенно хорошо). Когда родителям нужна была помощь, ее еще просили обрабатывать овощи, но она так сильно рисковала пораниться, что занималась этим лишь в крайнем случае. К печи или костру ее не подпускали и подавно. Подумав об этом, она машинально потерла давным-давно обожженные ладони и вздохнула.
Дел у нее и правда было не много, так что, посовещавшись, жители деревни решили, что она будет пасти всех животных сразу, чтобы у других было больше времени на остальную работу. Никто и не был против. Скотины на все дома набиралось не то, чтобы много: три коровы, полтора десятка овец, и вот недавно кто-то купил еще пять свинок на разведенье. Были еще куры, но они шатались по деревне безо всякого контроля. Сама она согласилась сразу, родители подумали какое-то время, но потом тоже одобрили идею. Тут же всплыли на поверхность ее таланты: четвероногие слушались ее беспрекословно, не терялись, не пытались убежать. Однажды она даже сняла брюшную боль корове, которая мучилась и не ела несколько дней, поговорив с ней, и погладив.
— Али-иса-а. — Раздалось издалека. Девушка радостно обернулась на женский голос, подскочила, бросив не дочищенную свинью, и принялась ждать. — Что, опять рассказывала скотине сказки?
— Ма-ам. — Надула она губы. — Ты же сама говоришь, что нужно проявлять уважение, когда разговариваешь. — Кто-то в толпе согласно хрюкнул.
— Ой, точно. — Усмехнулась она. — И что же сегодня благородные господа изволили слушать?
— Благородные господа и Рудольф, — с нажимом выделила она последнее слово, — сегодня слушали про Красавицу и Чудовище, но я рассказала ее только до середины. Остальное услышат завтра, потому что один негодник с пяточком себя очень плохо вел. — Женщина обняла ее, и провела рукой по волосам.
— Только не говори об этом никому в деревне, милая. Неправильно выставлять друзей в дурном свете. — Добавила она как-то нервно, и прижала дочь сильнее.
— Что-то случилось? — Удивленно спросила Алиса, уловив интонацию.
— Ничего. — Пространно ответила она. — Боже, какой же красивый лес в это время года, деревья словно одеты в изумрудные ожерелья.
— Ого! — Мечтательно ответила девушка. — Расскажи еще.
— Солнце скачет по росе, отражается от иголок и свежих листиков, и само будто принимает их цвет. Весь лес лучится этим зеленым заревом. Будто свечу зажгли в шкатулке из самоцветов. — Завороженно описывала женщина. — А птицы? Их пение лучше любой музыки, что играют на пышных балах в украшенных замковых залах.
— Здорово. — Немного грустно добавила девушка. — Тот человек из столицы приехал к нам, чтобы это увидеть? Я так хочу расспросить его о жизни в городе.
— Нет. — Резче, чем требовалось сказала женщина. — Не стоит разговаривать с людьми из церкви, от них всегда жди неладного.
— Но наш священник…
— Никаких но! — Оборвала ее женщина, но, помолчав, продолжила спокойнее. — Собирайся давай, пора обедать.
— Может тогда не пойдем домой, раз он такой страшный? — Пробормотала девочка.
— Не прятаться же нам по лесам всякий раз, как очередной напыщенный гусь приедет к нам поглазеть на жизнь крестьян? — Скептично ответила женщина. — Так от каждой тени шарахаться будем, а жизнь-то продолжается. Тем более, не понятно, сколько он у нас пробудет.
— Ага. — Ответила Алиса, и принялась собирать с земли вещи. Повозившись немного, она помялась, и продолжила. — Знаешь, я тоже хотела бы побывать в какой-нибудь сказке.
— Так хочешь найти принца? — Усмехнулась женщина, радуясь переводу темы.
— Вовсе нет! — Смущенно ответила девушка. — Но если это обязательно, то я не против.
— Ах-ха-ха. — Рассмеялась мама.
— Что? — Переспросила Алиса. — Я разве что-то не то сказала?
— Не-а, просто представила, как тяжело тебе будет привыкать к жизни в прекрасном замке, окруженной слугами. — Девушка замерла, не донеся щетку до сумки, и задумалась.
— Пойдем, принцесса. — Сказала женщина, взяла дочь за руку, и потянула за собой.
Далеко отсюда…
— Ей, Венс, подойди, толкни этого школяра. — Толстый трактирщик плюнул на тряпку и тщательно протёр ею дно и стенки стакана.
— А с шиво ты взял, шо он учёный, Мате?
— А кем он ещё может быть, дубина? — Слабоумие вышибалы, казалось, прогрессировало день ото дня, и хозяин уже сам иногда жалел, что поддался искушению и нанял самого глупого здоровяка из всех. — Он одет в рясу, рядом с ним лежит огромный этот, как его там… короб евойный для бумажек. Но главное, дурень, что он спит там, где порядочный человек должен есть.
— Ооооо. — Крепыш многозначительно протянул, подошёл к спящему и принялся потряхивать его из стороны в сторону. — Ануу!.. подыма-айся!
— А? — Парень открыл болотно-зелёные уставшие глаза, обрамленные синяками, и, улыбнувшись, недоумевающе оглянулся. — Простите, любезнейший, кажется, я заснул.
— Ба! — трактирщик взмахнул руками — Венс, да он профессор. — Стены помещения дрогнули от смеха, которым разразился весь зал. Смеялся и парень, искренне и задорно, что не ушло от внимательного глаза хозяина.
По правде говоря, трактирщик ошибся, приняв одежду гостя за рясу. Это был её укороченный и сильно изменённый вариант с упором в удобство носки. Сам же человек роста был среднего, телосложения такого же, да и вообще в глаза бросались только хорошие ботинки и ящик, который он носил с собой. Лицо его было выбрито не очень гладко и не очень ровно, а впалые щёки и острые скулы местами покрывала грязь. В этом плане путник вообще весь был несколько запылён.
— Это не общественная спальня, а мой постоялый двор. Заказывай чего, али выходи вон, чтоб места не занимать. — Мате аж раздулся, хотя было заметно, что он смягчился и подобрел.
Парень обвёл взглядом полупустое помещение, в котором, помимо его были заняты только две лавки.
— А что в вашем заведении нынче подают на обед? — Парень окинул стойку, за которой стоял Мате голодным взглядом.
— Ты, умник, не ёрничай, давай. Деньга-то есть? А то по одёжке не скажешь.
— Деньги? Есть, почему нет? — он достал из-под балахона мешочек и мелодично им потряс, от чего лицо трактирщика разгладилось вконец.
— Вот оно как. Ну что ж, тогда, чего изволите?
— А известно ли тебе, юноша, что чревоугодие это грех? — насмешливо спросил Мате, окидывая взглядом горку пустых блюд, оставшуюся перед гостем.
— Я, господин, если вам интересно — посетитель вытер губы какой-то тряпкой, извлечённой из кармана, и сыто откинулся на стену, — ученик семинарии, потому разбираюсь в этом как бы не больше вашего. Но, к счастью, — он оглянулся на притихших мужиков, с интересом вслушивавшихся в диалог, — я всё ещё послушник, — стены повторно вздрогнули от смеха.
— А как вас зовут, уважаемый? — хозяин подождал, пока прекратятся смех и ехидные замечания.
— Моё имя Генрик, и родом я из села Рид, что в Айхштеттской епархии.
— Далече. — Корчмарь что-то прикинул в голове. — Отсюда дней 20, ежели пешком, или с десяток по реке. Мой брат в том направлении ходил, с обозом, так сказать, а у сестры в Айхштетте родился первый муж.
— Этот, што гход тому как приставился? — просипел кто-то из сидящих.
— Да, Абель, именно тот.
— А путь куда держите? — Мате опять повернулся к Генрику.
— В Кишбайч. Хочу попытать счастья в большом городе. — Юноша мечтательно улыбнулся.
— Ну, хах, в пути вы, видимо долго, а конца-края ему так и не видно. Отдохнуть бы. Вам, послушникам же женщины не запрещены?
— А как же? Не запрещены, конечно. — Гость маслянисто улыбнулся. — Господь же сам говорил: «Плодитесь и размножайтесь!». Так что вы все, господа, — Генрик опять повернулся к другим постояльцам, — когда бабу на сеновал тащите считай, святым делом занимаетесь и прославляете имя Его.
— Ахахахахах, — мужики в корчме едва не задыхались, — мы шо, пошитай пошти что швятые. А давай к нам в церковь, вместо Алисандера, или как его там. Его побьем, а тебя посадим. Аххахаха.
— А что, денег хватит? Ты, вроде не богач. — Трактирщик, единственный, оставшийся серьёзным, явно заинтересовался клиентом.
— А у тебя вроде не столичный бордель. — Генрик насмешливо выгнул брови и кинул хозяину в руки мешочек.
— Тебе считай, повезло, парень. — Ухмылялся Мате. — В нашу паству прибыла свежая кровь, послушник. Правда, в чужой монастырь со своими порядками не суются, так ведь? А вот наша юная леди так не считает, так что, боюсь, придётся тебе организовать для дамы проповедь о послушании.
— А вы, я смотрю, подкованы не только в мастерстве чашек и мисок. — Генрик по-новому взглянул на корчмаря. — От просвещения заблудших я, конечно, не откажусь, — он улыбнулся, — в конце концов, это мой долг будущего сановника.
— Эй, Вэнс. — Мате подождал, пока вышибала к нему повернётся. — Отведи гостя на верх, в ту самую комнату.
— Ту самую? Ага. — Венс подумал с пол минуты, потом резко хватанул гостя и поволок к лестнице.
— Эй, парень. — Корчмарь окликнул гостя, когда тот уже был на лестнице. — Как твоя эта штука называется, с бумажками?
— Тубус, господин. — Генрик, задыхаясь, подёргал предметом в воздухе. — Тубус.
Марика шла по коридору. В последнее время её всё реже по нему тащили, остатки гордости в ней почти замолчали. Тем более что к комнате, которую заботливый корчмарь изнутри оббил войлоком и завесил коврами от шума, она уже привыкла. Того, с кем придётся провести ночь, она заметила ещё в общем зале. Слышала, что он говорил, и как на это реагировали другие люди, но от этого становилось только противнее: богатенький горожанин думает, что за свои деньги имеет право купить чью-то жизнь, пусть и не на долго. Хотя, происходящее сейчас — только подтверждение его правоты. Здоровяк вышибала шёл сзади, тяжело переваливаясь с ноги на ногу и то и дело хлюпая носом. Уже перед самой дверью она вдруг поняла, что тогда, в зале, не увидела лица нового постояльца.
Дверь, единственная на весь постоялый двор смазанная лучше, чем никак, открылась без скрипа. Свет из коридора выхватил силуэт гостя, которой, отвернувшись к окну, стоял на коленях. «Молится, что ли?» — удивлённо подумала Марика. Но развить эту мысль не успела.
— О, спасибо, что доставил её прямо сюда, любезнейший. — Сладости тона повёрнутого спиной человека могли позавидовать пчёлы. — А теперь, будь любезен, оставь нас наедине. А ну как она вразумлениям предаваться будет только через силу. Али вообще бесноватой окажется? Тогда и экзарцизмы придётся применять. Так что, лучше тебе к нам не заглядывать. Понятно?
— От шево ж не понятно? — Пробубнил громила, толкнул девушку в помещение и, закрыв дверь, был таков.
Зашелестели шторы. Он закрыл окна, так, что только свеча перед ним освещала комнату. Накинул капюшон на голову, покрывая пепельно-серые волосы, среди которых проглядывались отдельные каштановые штришки, и, встав с колен, повернулся к свету спиной, развалившись на стуле. Марика замерла.
— Ну что, ещё посидим, или ты уже начнёшь? — В голосе гостя зазвенела сталь.
Девушка испуганно вздохнула, но взяла себя в руки и шагнула вперёд. Он тут же вскинул руку в останавливающем жесте.
— Точно, совсем забыл о нашей ситуации. — Сказал Генрик устало. — Пожалуй начну я. Тринадцать дней назад, вы, госпожа, во время исповеди упомянули щекотливую ситуацию, связанную с вашим возлюбленным.
— Что? — Марика не поверила своим ушам.
— Тогда же отец Александр уверил вас в том, что поможет. И, как вы можете убедиться, не обманул. — Тень, образованная горящей свечой в помещении, лишённом другого света, надёжно скрывала лицо говорившего. — Итак, что вы можете мне сказать, дабы я мог подобрать более… действенное, — в голосе Генрика проскользнула задумчивость, — решение.
— Но… как я могу вам доверять? — Девушка была совершенно сбита с толку. — Кто вас послал, и зачем?
— Рим. — Расплывчиво ответил человек. — Римская курия послала меня помочь жителям этого поселения. В том числе и вам. — Человек не то злился, не то издевался, говорил пространно, не внося ни капли понимания.
— И что мне, просто в это поверить?
— Хватит болтовни. — Резко бросил Генрик, и девушка вжалась в стену. — У вас нет другого выбора, так же как у вашего многоуважаемого суженого. Либо ты говоришь, и завтра утром вы вместе умчитесь покорять свою мечту, либо ни один из вас вообще не доживет до завтра. — Закончил он холодным тоном.
— А… стойте… я не… — Марика испуганно подняла глаза на недвижимую фигуру, кажется, лишённую всякого сострадания, и вообще эмоций, и, сдавшись, заговорила, — три недели тому как с Гюри стали происходить странные вещи. — Она уже окончательно перестала что-либо понимать, ответы гостя вызывали только больше вопросов, а угроза совсем не казалась пустой. Сам же он расслабленно откинулся в кресле, всем своим видом показывая, что готов слушать. — Сначала он только приходить стал реже, думала, заболел что ли. Потом как-то совсем пропал. Я в поле иду евойное, где он работает… чу, а его там и нет. По всему селу бегу: ни у друзей, ни в корчмах — нигде родимого не найду. Уж чего только не думала, и что убёг, и, что, прости, Господи, помер. Только на третий день пришёл он ко мне, худой, побитый весь, и говорит: «Не ищи меня боле, потому как не человек я отныне, а оборотень в зверя лесного». — Она запнулась, опять взглянув на странного гостя. — Ну я за голову схватилась, да гляжу…
— Короче. — Резко прервал слушатель. — Говори по делу.
— По делу? Это можно — Марика призадумалась. — Поговорили мы с ним, простились, да так он в лес и ушёл, жизнью звериною жить. Да вот только не послушалась я, и нашла его по следам. — Он молчал. — Гляжу однажды, в кустах: зверь зверем, — девушка уже говорила как заведенная, — да вот только разговаривает человеческим голосом, бранится, да скулит. Верите, а? Господин. — Она никак не могла решить, как обращаться к загадочному собеседнику.
— Верю, Марика, верю. — Подбодрил он.
— Не надо его убивать, он… — она запнулась, — он все слышит, всё понимает. Он только с наружи зверь, а сам человек.
— Это уже другим не вам разбираться, госпожа. — Он помедлил, наблюдая за испугом девушки. — А не знаете ли вы, кто мог околдовать Гюри, ведь, известное дело, что люди сами по себе животными не обращаются. Или он сам это с собой сделал?
— Нет-нет, вы что. Он бы не когда. — Марика что-то вдруг осознала и на ее глаза навернулись слезы ужаса. — Живёт здесь одна, молва о ней худая ходит. Говорят, будто детей демонам предаёт, и на метле на шабаши летает. А ещё в том году у нас градобитие небывалое было, так тоже, если верить, её работа.
— Да, об этой ведьме я наслышан. — Голос гостя опять изменил интонацию. — А ни принимала ли ты её услуги, не звала ли в дом, не нанимала ли повивальной бабкой?
— Нет, господин, Господь хранит.
— Хорошо. — Он задумался. — Тогда слушай и запоминай, что я скажу. Иди на рассвете к своему жениху в дом, возьми его самую чистую рубаху и красными нитками вышей на ней «Иисус Назарянин Царь Иудейский». Сделай это так, чтобы надписи образовывали крест. Потом принеси эту рубашку ему, и, когда он её наденет, перекрести и произнеси: «Слово плоть бысть» три раза. — Коротко и внятно произнёс он. — Тогда чары спадут, и твой суженый станет человеком вновь.
Девушка заторможено покивала головой, потом обдумала сказанное, и взглянула на собеседника уже куда радостнее, но все еще растерянно.
— Спасибо. Спасибо вам…
— Тихо, — Генрик раздражённо отмахнулся рукой, — это ещё не всё. Таинство, которое я рассказал, только снимет внешнее проявление чар, а значит, если не довести дело до конца, то эффект повторится, и человек опять обратится зверем. — Он призадумался, и Марика сразу же попыталась задать наводящий вопрос, но собеседник не дал. — Пусть околдованный, приняв человеческий вид, первым же делом пойдёт в церковь, и очистится полной исповедью. Так же, согласуйте с отцом Александром продолжительность и строгость поста, который вашему жениху нужно будет блюсти. Работы на благо церкви так же назначаются святым отцом. Так и только так вы сможете его исцелить.
— Спасибо. — Куда более сдержанно поблагодарила Марика, переваривая всю полученную информацию.
— И ещё одно, — вдруг добавил гость, уже поворачиваясь к ней спиной, — после того, как всё закончится, не забудьте исповедоваться сами. Перескажите Александру наш разговор, и добавьте, что Хенкер сделал что должно.
— Хен-кер? Это такое имя? — Марика вдруг задумалась.
— Прошу вас, не забудьте ничего из того, что я вам сказал, и исполните в точности, как только проснётесь утром. — Проигнорировал он вопрос.
— Конечно я не забуду, это же мой жених. Вообще-то, услышав это, я не собиралась спа… — Она не успела договорить. Охотник резко развернулся, скользнул к ней, выходя в бок из поля зрения, и надавил пальцем на шею в середине фразы.
Пламя свечи танцевало на фитиле, отбрасывая отблески всех оттенков красного и золотого на стены. Света было мало, но глаза Охотника привыкли, и потому он работал быстро. Сначала свинтил крышку с тубуса, и вытащил всё, что лежало сверху: пару тряпок, скомканную бумажку, и обломок пера. Обычно дальше этого досмотр не заходил: деревенские работяги сторонились письменных принадлежностей как огня. Никому не хотелось пылать на кострах инквизиции за подозрение в ереси. Простые люди во все времена отличались редкостной практичностью. Следом из тубуса Охотник достал оружие, которым его снабдили перед заданием прямо у ворот Святой Ольги какие-то посыльные Рихтера. Повертел его в руках, внимательно вглядываясь, как отсветы танцуют на лезвии. Последняя разработка учёных церкви — невероятно удобный для такого вот скрытого ношения в тубусе, или чем-то подомном, меч. Главной его особенностью была гарда, которая сейчас плотно прилегала к лезвию с обеих сторон. Рейнальд вытянул, провернул, и снова сжал рукоять, раздвигая гарду до её обычного состояния. Достал со дна свёрнутые эластичные ножны из вываренной кожи, и пристегнул их за спину. До рассвета ещё есть несколько часов, нужно было кое-что успеть. Он затянул завязки на рукавах и корпусе, превращая рясу в удобную тканевую накидку. Последним штрихом Охотник снял капюшон, отстегнул с его внутренней стороны плотную матерчатую полумаску, и, накинув назад, пристегнул, скрыв лицо до носа.
Рейнальд собрал все оставшиеся вещи назад в тубус, и, прежде чем затушить свечу, посмотрел на лежащую на кровати девушку. Она проснётся, когда он уже будет далеко отсюда, и никогда больше его не встретит. По крайней мере, так было бы лучше для нее. Такие как он возвращаются только за тем, чтобы забрать еще одну жизнь. Потухшая свеча полетела в закрывающийся тубус. Охотник с усилием распахнул окно, и выпрыгнул, мягко приземлившись на согнутые в коленях ноги.
«Первым делом найти травника» — подумал Охотник, вспомнил карту посёлка и отчеты информаторов, и уверенно направился к неприметному дому на углу. Деревянной землянке крышей служил навес из сухих трав, который даже от света защищал плохо, что уж говорить про дождь. К счастью для торговца, обитавшего тут, работал он только летом, когда сухих дней было в большинстве. Рейнальд подошёл к землянке, постучался, и, не дожидаясь ответа, вошёл.
В прямоугольном помещении, всего раза в два большем, чем монастырские кельи, по середине стоял прилавок. Стены и пол помещения были противного коричневого цвета и уже явно подгнивали. Но самую примечательную стену в помещении, конечно же, занимали травы. Охотник обвёл уважительным взглядом полки, полочки, шкафы, тумбы и мешки, набитые разными растениями. «Даже Марна бы не побрезговала», — подумал он.
— Чего изволите, сударь, в столь поздний, — поднявшийся из-за прилавка юноша смачно зевнул, — или уже ранний час, — он задумался и почесал голову.
— Терновый венок. — Коротко произнёс Охотник.
— Ага, — парень улыбнулся, — терновый ве… что? — Он замер, не донеся лучину до свечи. — Простите, у меня такого нет. — От тарабанил он.
— А документы на торговлю и травы есть? — Рейнальд не собирался тратить время и вытягивать из собеседника сведения.
— Конечно. — Он зажёг свечу, затушил лучину, и оглядел гостя на свету, с интересом остановившись на рукояти меча, торчавшей из-за спины, и полумаске. — А кто интересуется моим скромным делом? Я честный торговец, ересей не распространяю, колдовством не интересуюсь. Все травки для сведущих людей да докторов.
— Святая инквизиция. — Припечатал Охотник, выкладывая на прилавок тяжёлый перстень с гравировкой — последний козырь в его рукаве мирного урегулирования вопросов.
— Кхм. — Парень поперхнулся, взбледнул, и попятился. Расслабленная улыбка сползла с его лица. — Я ничего плохого не делал. Ни против светских властей, ни против веры, и я…
— Молчи. — Рейнальд сделал жест рукой. — Сболтнёшь ещё что лишнее. Я тут не по твою душу, нэрд. — Градус напряжения в воздухе явно снизился. — Как представитель инквизиции, я имею право потребовать у тебя терновый венок.
— А ну как перстень у вас не настоящий. А вы на самом деле колдун? Займётесь сейчас оккультными искусствами, а меня потом сжигать придут. — Нервно уточнил торговец.
— Да ты наглец. — Охотник удивился, но не мог не признать правоты парня. — Хотя тебе всё едино, скажешь, видел перстень и ничего тебе не сделают. Тащи давай.
Юноша ещё немного помялся, но всё-таки ушёл копаться в мешках и трясти полки, сказав, что заказ надобно ещё изготовить. Через сорок минут ожидания Рейнальд всё-таки получил желаемое, расплатился, на радость торговца, и, едва ли не на большую радость, ушёл.
Ночь бархатным полотном укрывала землю. В траве трещали насекомые, а прохладный воздух временами рассекали росчерки светлячков. Мягкая трава едва слышно шелестела, проминаясь под подошвами высоких ботинок. Ночной мир жил и дышал, принимая гостя как равного себе. Охотник любовался окружающим пейзажем. Он любил ночь. Ночь честна со своими обитателями. День же врёт. Когда на небо восходит светило, все, даже самые мерзкие вещи кажутся замечательными. Конечно, благодать Господня раздаётся всему на земле в равной мере. Но день смешивает краски, и Рейнальд думал, что это не честно. Ведь мало знать, что Божья милость есть во всём, её надо уметь увидеть. День помогает в этом. Он помогает даже в том, в чём помогать не должно. Отражённый от предметов свет ослепляет глупцов, а иногда и оглушает их. Они верят, что мир такой, каким он выглядит днём и ошибаются, вечно живя не в нём, но в его иллюзии. Ночь не такая. Лунный свет не ослепляет собой, а только высвечивает очертания, а темнота даёт глазу свободу и не предвзятость. Это позволяет разглядеть не внешний вид вещи, но её суть, а это важно. Тьма честна к своим обитателям, и они отвечают ей тем же. Только умелый и опытный человек сможет не просто выжить в ночи, но и жить в ней. Так думал Рейнальд, бредя по лугу к редкому лесу, где, как он выяснил, обитал тот самый заколдованный крестьянин. Естественно, Охотник относил себя именно к таким ночным жителям.
Когда он вошёл в лес и поднялся на холм, стоящий не вдалеке от убежища околдованного, уже начинало светать. Девушка придёт сюда и начнёт обряд, когда солнце проделает ещё четверть своего пути. Охотник оглянулся и опустился на колени. Снял ножны со спины, и положил меч перед собой. После короткой молитвы он сложил два пальца и освятил себя крёстным знаменем. Потом поднял голову вверх и чётко произнёс: «Verbum caro factum est». Мир вокруг привычно потерял в красках и стал немного выцветшим, а в висках слабо загудело. После прошлого раза сталкиваться с ведьмой, не подготовившись заранее не хотелось, хотя шанс встретить в такой глуши кого-то, сравнимого с Марной и мизерный. В прошлый раз его спасло даже не одно чудо, а целый каскад. Злоупотреблять таким не стоило. Благословение, которое соединяло душу охотника с его ангелом-хранителем, было самым трудным навыком для послушников. Требовалось ввести себя в особое состояние единения с божественным, и многие из них использовали строки молитв, чтобы привязать это ощущение к ним. Тогда достаточно было всего пары строк, произнесенных вслух, чтобы воспроизвести нужное состояние. Хотя некоторые охотники могли входить в него одним лишь усилием воли. Таких, правда, были единицы, на пример легендарный охотник Себастьян. Зализывая раны в монастыре, Рейнальд много думал о том, чтобы разузнать у него, как это делается: в замке Ломеион это бы сильно помогло.
Каждый человек чувствует магию, колдовскую силу, разлитую в местах свершения оккультной ереси. Но восприятие разнится от одного к другому так же сильно, как походка, или речь. Рейнальд, на пример, чувствовал колдовство как запах. Ни с чем не сравнимый аромат демонического естества. Именно таким способом он и собирался выследить свою жертву. Ведьма из окрестностей Кишбайча слишком долго топчет грешную землю. Тонкий след колдовства нитью Ариадны тянулся от логова околдованного, до обиталища самой колдуньи, но поиски этого следа были бы ужасающе долгими, если бы только Рейнальд не мог усилить свои чувства. К счастью, он мог, заказанный у травника артефакт как раз обладал таким свойством. С земли Охотник поднялся, уже надев на голову терновый венок, и снова скрыв лицо капюшоном. Ножны взметнулись вверх и утвердились у него за спиной. Он втянул утренний воздух носом, и, выбрав направление, двинулся в глубь леса уверенным шагом.
Конечно, ведьма могла затаиться, но, когда её чары начнут спадать с бедолаги, чёрт не даст колдунье спокойно сидеть на месте. И тогда магией завоняет так, что Рейнальд разыщет её, где бы та ни пряталась.
Частокол леса расступился неожиданно. Охотник выскочил на полянку, стоявшую в окружении подтопленной местности. Дом старухи обнаружился тут же. Полу покосившееся жилище будто воплощало собой детские сказки. Замшелая крыша, прогнившие стены. Городские ведьмы куда больше сельских ценили комфорт. Возможно, именно поэтому они горели на кострах, или умирали в собственных крепостях, а не лежали, посечённые, на земле, как колосья в жатву. Рейнальд остановился и снял с головы венок, потому что вонь начинала сводить с ума, и облегчённо вздохнул. Чудотворный эффект подобных артефактов не имеет с магией ничего общего, а потому и защититься от него нельзя. Судя по положению солнца, чары с жениха Марики уже спадали, а потому чёрт донимал ведьму изо всех сил. Осталось только ее дождаться.
Ждать, кстати, пришлось не долго. Он успел только отдышаться да воткнуть меч рядом с собой, чтобы было сподручнее доставать, как слева из-за кустов появилась ведьма. Скрюченное тело било конвульсиями, и церковный некромант-чудотворец легко разглядел бы рядом с ней беса, висящего в воздухе, и охаживающего её невидимой плетью. Левый глаз ассиметричного лица казался ощутимо больше правого, а изо рта вытекала тонкая струйка слюны.
— Ты, жалький, мел-лкий челвь явлс-ся ко мне? — Голос старухи ощутимо отдавал безумием, взгляд был направлен куда-то в бок. — Поисему я не чуствую сваей полчи? Посиему он ходит как челавек? — Её голова повернулась на Рейнальд, а голос изменил свой тон. — Каждому должно быть из-звес-стно, что переш-шедш-ший мне дор-рогу не жилец-с. — Медленно проговорила она, глядя Охотнику в глаза с широкой улыбкой. — А-а-а. — Снова меняя тон закричала старуха, и черты её лица на секунду изменились, делая её гораздо моложе и красивее. — Пощади, человек, со мной покончено, чёрт не отпустит меня никогда-а-а-а! — И снова назад.
Рейнальд плавно вытащил меч из земли, нацелил его лезвием колдунье в грудь, и медленно пошёл вперёд, внимательно следя за каждым движением.
— Имеесь на-аглсть меня слить? — Её руки неестественно вывернулись с противным хрустом. — Я отпр-равлял с-сотни с-смертных в Ад, и поверь, ты не годиш-шьс-ся и худш-шему из-с них в подмётки. Я тебя уничтожу! — Ведьма резко взмахнула открытыми ладонями, и с неба, прямо в метнувшегося вперёд человека ударила молния.
Охотник, не сбавляя скорости, сложил левой рукой двуперстие. Чара озарила округу колдовским светом и врезалась ему прямо в голову. Только чтобы рассыпаться снопом искр, не нанеся никакого вреда. Мир перед его глазами уже потерял многие краски, и вместо болезненного разряда он почувствовал только накатившую апатию. Захотелось свалиться перед ведьмой на колени, бросить оружие, разрыдаться и раствориться в подчинении всесильной личности ее хозяина. Но он уже привычно перебарывал эти позывы. В крепости он чувствовал гораздо более ужасные эмоции.
— Не умер-р? — Удивлённо изменился голос женщины, когда Рейнальд нанёс размашистый удар сверху. С нечеловеческим проворством тело ведьмы бросило в сторону. — Ну ничего, тогда я тебя так, р-руками пор-рву. — Ведьма скакнула в бок, целясь когтистой рукой в печень.
Охотник отшагнул в сторону, широко прокручивая меч, чтобы не дать колдунье сильнее сократить дистанцию. Завершив движение, он оказался у неё ровно за спиной. Шаг вперёд, резкий укол. Ведьма скакнула так, будто у неё и за спиной были глаза, развернулась, и громко рассмеялась безумным смехом. Охотник сделал ещё один шаг, целясь кончиком меча в голову, но в последний момент резко рубанул по ногам. Ведьма вскрикнула, метнулась назад и юлой завертелась на месте. Рейнальд ринулся было вперёд, но тут колдунья с диким воем взметнулась в небо, и выгадав момент, спикировала, желая порвать врагу горло. Охотник кувыркнулся вперёд, отмахнувшись мечом, и развернулся, ожидая нового пике. Ведьма заложила вираж, с хохотом развернулась, выбирая новое место для атаки. Но тут, зафиксировав женщину в поле прямой видимости, Рейнальд перехватил меч левой рукой, а правой осенил её святым крестным знаменем. На середине полёта ведьма будто потеряла опору, мешком свалилась на землю, и по инерции проехала пару футов вперёд. Сейчас она должна была чувствовать что-то похожее, но, в отличии от охотника, не смогла этому противиться. Не дожидаясь, пока она опомнится, Охотник подскочил, и, перескакивая над пытавшейся схватить его рукой, пригвоздил ведьму ударом в сердце к земле. Она резко дёрнулась всем телом.
— Да кто ты вообще такой? — прохрипело тело, от которого отлетал тёмный дух.
Охотник промолчал, поднялся в полный рост, и, подождав немного, высвободил меч из тщедушных останков, принявшись стирать с него кровь листом лопуха, который ведьма оборвала, размахивая руками.
— Добрый человек. — Услышал он вдруг, когда уже собирался уйти. — Рейнальд развернулся назад. — Спасибо тебе, добрый человек, что освободил меня от власти беса. — Слабо произнесла миловидная девушка, в которую после освобождения превратилась старуха. Демоническая сила ещё плескалась в ней, не давая умереть, но время её подходило к концу неумолимо. — Помоги мне, прошу. Ты же из церкви. Не откажи мне в предсмертной исповеди, освободи от греха. — Рейнальд молчал. — Освободи, прошу, — колдунья заплакала, — помоги сократить мои адские муки, ибо не по своему желанию я в этом погрязла. — Он молча повернулся к ней спиной, и, дождавшись, пока окончательно стихнут тихие мольбы, двинулся прочь.
Лес вокруг зашелестел радостным смехом довольного беса. Он получил то, чего добивался: душа мёртвой грешницы-еритички на вечно отправилась в его инфернальные руки.
Отойдя на приличное расстояние, Охотник осенил себя крестным знамением в обратную сторону, и облегчённо выдохнул. Мир вокруг ещё недавно был совершенно двуцветным, а гул в голове ощутимо мешал. Он зашёл в тень дерева и сел, давая отдых перенапряжённому телу. Человеческое тело не приспособлено к чудесам, за вмещение ангела приходится платить, и Рейнальд знал об этом как никто.
Птицы заливались пением, где-то вдалеке журчала вода, а тёплый ветер перебирал листву деревьев. Охотник наслаждался вновь обретёнными чувствами, как в первый раз рассматривая сочную зелень травы, и переходящий в лазурь ультрамарин неба. Возможно, что-то хорошее в дне и солнечном свете и есть. Но только тогда, когда видишь это впервые. Моменты отдыха напоминали ему о трех прекрасных неделях в монастыре, рядом с сестрой. Словно награда судьбы за все, что было перед этим. Она, правда, долго его избегала, и накричала при встрече, но охотник бы соврал, если бы сказал, что не был счастлив в тот момент, и следующие вечера, когда они разговаривали о всяких мелочах, прогуливаясь по монастырскому парку. Вера даже попыталась уговорить его остаться, когда он собрался уходить, но тянуть дальше не было смысла, и охотник отправился в путь, мечтая о моменте, когда сможет снова вернуться в Святую Ольгу.
Немного отдохнув, он поднялся с земли, немного отряхнулся и двинулся в путь. Ему оставалось ещё что закончить.
Первым делом Рейнальд отправился в разрушенную часовню. Здание стояло на отшибе от деревни, и когда-то функционировало на ровне с церковью, но потом, в одну из междоусобных войн, проходящее мимо войско решило пожечь поселение для поднятия боевого духа солдат. Всё, что осталось после того дня в целости, собрали вернувшиеся из убежища в лесу крестьяне, а остальное приняла земля. И только эта полуразрушенная постройка ещё стояла, не пожранная землёй и не разнесённая ветрами.
Именно там Рейнальд оставил коня и снаряжение. Среди деревенских работяг о часовне ходила дурная молва, и приходить туда не стал бы даже самый отчаявшийся. Спустя час ходьбы, здание показалось из-за холмов, и уже скоро Охотник здоровался со своим товарищем. Высокий, почти в сажень ростом конь чёрной масти ощутимо проигрывал рыцарским скакунам в тяжести и грузоподъёмности, зато был по быстрее, выносливее некоторых, а главное достался ему в уплату долга. Характером питомец походил на своего хозяина, поэтому на его приближение отреагировал вяло, и, повернувшись, окинул Охотника слабо заинтересованным взглядом, разыскивая еду, но, не обнаружив, снова отвернулся и занялся своими лошадиными делами. По мнению Рейнальд, они с Перикулумом были настоящими партнёрами, и, если в определённое время один из них не нуждался в услугах другого, то тот был волен считать это время своим собственным, и заниматься чем ему заблагорассудится. Коня это правило вполне устраивало, по крайней мере, Охотник не помнил, чтобы тот жаловался, пропадая в чащах месяцами и неделями. Например, весь прошлый год от него не было ни слуху ни духу, но вот, выйдя за ворота Святой Ольги, и дойдя до границы леса, охотник увидел между стволами знакомую иссиня-черную морду.
— Заждался? — Конь иронично фыркнул, подняв на хозяина один глаз, и отвернулся. — Ты мне поумничай еще. — Пробормотал охотник. — Верну, где взял, будешь землю пахать до конца дней, с вот таким плугом на горбу, понял? А вместо отдыха в лесах будешь в повозках таскать палатки. — Конь насмешливо заржал, и Рейнальд пошел дальше, походя, с улыбкой, почесав ему между ушами.
Сумки ожидаемо обнаружились там же, где он их и оставлял: в яме под большим валуном. Он вытащил их оттуда на более-менее целые доски пола, раскрыл, и принялся доставать всё, что может пригодиться в пути. За двадцать минут он накинул на спину ваэ, сменил перевязь с мечом на поясные ножны со своим излюбленным оружием — индийскими катарами, выкованными, правда здесь, в Европе, кузнецами — монахами по чертежам учёных церкви. Вибхиджак и Йоджак. Оба треугольной формы с обоюдоострыми, но не очень широкими, под ладонь Рейнальд лезвиями. Стальная рама оружия доходила ему до локтя, а рукоять он дополнительно обернул кожей, чтобы руки не так скользили. Был в них и один секрет: клинок, сделанный под левую руку после известных манипуляций, разъезжался, образуя три лезвия, что позволяло лучше парировать удары мечей и кинжалов. Охотник помнил, как его смуглый учитель боя, называл подобную конструкцию «джамахар дуликанех». Так же, за спину, на пояс, Рейнальд повесил сумку с несколькими шариками — ещё одним новшеством, которым снабжали Охотников учёные. Говорили, что технология изготовления этих сфер прибыла в Европу из далёкой страны, но история экипировки мало интересовала тогда ещё безымянного послушника. Куда больше его вдохновляла эффективность.
Мате был зол. Нет, он не просто злился, как в те времена, когда испытывал случайную неудачу, или когда понимаешь, что торгаш обвесил его на рынке, уже придя домой. Нет, Мате был в настоящей ярости. Началось всё с того, что странный школяр, которого братва уже решила ограбить, исчез. Конечно, корчмарь понимал, что тот выскочил в окно и был таков, но сам факт скрывшейся наживы вымораживал. Его и в оборот-то не взяли сразу только потому, что хотели убедиться в том, что у него вообще есть, что отбирать, и потому, что боялись хвоста и подставы. До Корчмаря дошли слухи, что за гостями его заведения стали следить информаторы святой инквизиции, которые, видимо, о чём-то догадались. Была, конечно, ещё одна причина: дочери самого Мате давно было пора узнать своё место. Мало того, что она чуть не сбежала из его дома к своему горе-женишку. Это старый атаман воровской шайки смог пережить: бунтарская натура у его семьи в крови, это каждому известно. Но даже побитая и оставленная размышлять над своим поведением, Марика не бросила попыток побега, а потом наговорила такого, что он не услышал бы от злейших врагов. В результате старику даже пришлось рискнуть своей головой и репутацией, чтобы заплатить ведьме, жившей в окрестностях. Благо, это помогло, и вскоре дочь всё реже и реже стала выходить из корчмы, ставшей ей домом.
Так думал он, стоя за прилавком и рассматривая собравшихся гостей. Вчерашнее собрание банды прошло плохо: караваны через это селение давненько не проходили, кто-то распустил дурные слухи. Вообще парень пришёл в необычное время, сразу дав понять, что он не местный: каждый житель деревни знает, что по пятницам в таверну лучше не заходить. Что-то во всём этом заставляло Мате насторожиться. Странный человек приходит в странное время, а за тем пропадает. Так ещё и Марика сбежала на следующее после этого утро, чего не было уже довольно давно. Видимых причин для волнения, конечно, не было. В конце концов, парень из себя угрозы не представляет, тем более что в корчме постоянно дежурят полтора десятка вооруженных парней. Но волнение всё равно не отпускало старого атамана, и это выводило его из себя.
Дверь в таверну распахнулась неожиданно. Ставни там обыкновенно были закрыты, поэтому свет с той стороны резанул по глазам, выделяя контур вошедшего. Мужчина, чуть выше среднего, в плотном плаще, штанах из вываренной кожи и высоких, ботинках, скрывал своё лицо под капюшоном и тканевой полу маской. На поясе с двух сторон висели странные ножи, но разглядеть их не давал свет.
Гость, пригнувшись, ступил внутрь, закрыл дверь, и медленно произнёс: «За преступления против светской власти, ровно как против святой церкви» — Перешёптывания в помещении окончательно стихли. «За душегубство, укрывательство еретиков и их покровительство, ватага Мате из Кишбайча приговаривается к смерти» — секундная тишина повисла в пустом зале, но как только атаман потянулся к тяжёлому арбалету, вечно заряженному под стойкой, человек резко выбросил руку вперёд, отправляя в полёт громко свистящий шар. В тишине свист сферы привлёк к себе внимание каждого, и два десятка голов синхронно повернулись, следя за полётом странного предмета. Этого вошедший и добивался. Спустя мгновения полёта сфера грохнула, озарив окружающее пространство ярчайшей вспышкой. Мате ослеп и выронил арбалет, а когда пришёл в себя было уже поздно.
Синхронно с броском Охотник выхватил катары с пояса, закрыл глаза, и, отсчитав известное время, вновь открыл и принялся за дело. Трое ближайших к нему бандитов умерли, не успев понять, что с ними произошло, пока тёрли глаза и шипели от боли. Рейнальд, перерезал три глотки за доли секунд. Гибким прыжком он оказался в центре помещения, и завертелся смертоносной мельницей. Люди, едва опомнившиеся от слепоты, умирали, не успев сделать и одного взмаха ножом, или топором. Меньше чем за минуту весь пол корчмы залило кровью, а стены окрасились алыми брызгами. В помещении образовалась толчея, но Рейнальд сёк всех, кто пытался сбежать. Мате опомнился только когда очаг обороны переместился ближе к его стойке, и человек с ножами на руках перешел к агрессивному нападению. Трясущимися руками корчмарь поднял арбалет и попытался поймать мечущегося противника на прицел. Охотник видел, что в него собираются стрелять, и ввинтился в группу врагов, оставшись один против четверых. Эти люди уже пришли в себя достаточно, чтобы дать ему бой, но из-за малого пространства, страха и злости мешали друг другу. Разворотом Рейнальд ушёл от укола в бок, параллельно отбив рамой катара удар топора в голову, и отвел локтем в сторону руку третьего бандита. Замерев на мгновение, он перенёс вес на другую ногу, и закружился в обратном вращении, уходя в бок из зоны атаки четвёртого. Вывернув запястье, он полосонул по горлу человека с ножом, сильным ударом рамой в голову выдавил второго на лестницу, и, пригнувшись, ушёл от удара в спину. В этот момент корчмарь наконец-то поймал цель в прицел, и ухнув, нажал на спуск. Охотник, ожидавший этого, повис на дезориентированном противнике, и, за мгновение до встречи с арбалетным болтом, толкнул контуженного себе за спину, а сам повалился на лестницу, перекатываясь в лево. Болт прошил беззащитного на сквозь, и врезался в лестницу на две ступеньки выше головы Рейнальд. Образовавшаяся в этот момент дистанция и заминка со стороны противников позволила ему перегруппироваться и вскочить на ноги, находясь несколько выше своих врагов. Человек с топором был явно бывалым воином, а вот второй парень с тесаком едва ли дрался хоть раз. Размахивая своим оружием, он завизжал и попытался было взбежать по лестнице вверх, но пропустил удар по руке и повалился на землю. Оставшийся внизу намеревался дать бой Охотнику на ровном месте, и тот не заставил себя долго ждать. Противники сошлись и зазвенела сталь. Разбойник ловко орудовал топором, выкручивая обманные финты и всячески пытаясь сбить с толку, но он был гораздо медленнее и хуже обучен. Его смерть оставалась только вопросом времени. Рейнальд уличил момент, и уже собрался прикончить оппонента, как вдруг со спины на него бросился лежавший до этого человек с палашом. Он схватил Охотника за голову ровно в тот момент, когда две его руки были в низу, и он оказался беззащитен к атаке сверху. Топор взметнулся, и уже начал падать. Рейнальд дёрнул руку вверх, прокрутив катар на запястье, и вставил стальную раму между лезвием и топорищем, поймав в зажим оружие врага. Тот попытался вырвать топор из стальных тисков, но не смог. А Охотник, не обращая на него внимания, сбросил с себя второго, и левой рукой насадил его живот на катар. Парень удивлённо посмотрел на пядь стали, ребром вошедшую в плоть, а Рейнальд, сделав пол шага к нему, провёл рукой вверх, потроша противника как рыбу. Смотрящий на это топорщик опустил голову и мысленно принял свою судьбу, отпустил своё оружие и не сопротивлялся, когда катар перерубал его шею.
Мате шокировано стоял и смотрел на человека, стоящего в луже крови. Кровь вообще была по всюду, и ещё недавно она принадлежала его непобедимым бойцам. По какой-то иронии судьбы, отряд, давший отпор местному рыцарству, полёг от одного человека. Да ещё и на своей родной земле. Корчмарь стоял с открытым ртом, и хватал воздух. Охотник огляделся вокруг, опустил руки, и подошёл к стойке.
— Да кто ты вообще такой? — в отупении прокричал Мате. — Рейнальд промолчал.
— Ааааар! — Зарычал кто-то сверху.
Охотник мгновенно оценил ситуацию, развернулся к громиле лицом, и поднял руки на уровень груди. Огромная туша с воем понеслась на него с самого верха лестницы, выставив вперёд тяжелый геден-даг на манер копья. Рейнальд стоял хладнокровно. За секунду до удара он крутанулся, опустив левую руку в низ, а правую подняв вверх. Гигант проскочил мимо… и тут же упал на колени, проехавшись вперёд. Увернувшись, Охотник продолжил движение, перерубив противнику сухожилья на обратной стороне ног левой рукой. Время для Мате будто замедлилось. Венс поднял голову и пересёкся с ним взглядом: «Мас-тер». Корчмарь потянул к нему свою руку. Рейнальд довернул вращение до конца, и завершил движение, под чистую срубив голову косым ударом правой руки сверху вниз. Гигантская обезглавленная туша с грохотом упала на пол перед стойкой, импульсами выплёскивая на пол литры крови. Мате шокировано уставился на труп. В воздухе повисла тишина. Оторопело он вертел глазами, все еще не веря в произошедшее. Тяжело вздохнул и пересекся взглядом с заляпанном кровью человеком, стоящем в центре комнаты… и заорал, переходя на стон.
Рейнальд сдул со лба слипшиеся волосы, стер каплю крови со щеки, и обвел изучающим взглядом зал, не замечая оглушительного визга. Удостоверившись, что кроме корчмаря внизу никого не осталось, он зашагал по лестнице наверх, и по очереди проверил все комнаты. Спустился, и, не перебивая атамана, принялся методично добивать уцелевших. Когда со всей бандой было покончено, Охотник поймал, и стал связывать Мате руки.
Из таверны бывшего корчмаря выгнали пинками, ими же загнали на небольшую повозку и повезли непонятно куда.
— Кто ты такой, зачем сюда пришёл? — слабым голосом спросил он. — Почему не убил меня вместе с ними?
— Тебя, как начальника шайки и покровителя еретиков будут судить. — Рейнальд шёл рядом с конём, размышляя о чём-то своём. — Тогда инквизиторы и светские судьи решат, что для тебя больше подходит.
— Генрик? — Мате слабо передёрнулся, узнав голос говорящего. — Охотник промолчал.