Эта история для взрослых и для детей. Вступление — для взрослых, а дальше — для детей. Иначе нельзя. Объясню почему. Чем меньше тот, для кого написана книга, тем вероятнее, что купит ему эту книгу кто-то из взрослых — мама или папа, тетушка или старшая сестра. К Новому году или на день рождения, в подарок или наоборот в наказание — все зависит от методов воспитания. Во всяком случае, у трехлетнего ребенка навряд ли есть свои деньги, а болтаться одному по магазинам не годится и в пять лет. В общем, все решают взрослые. Они покупают, что им вздумается или на глаза попадется, ну и, конечно же, то, что посоветуют приятельницы. Значит, надо подумать и о них.
Я почти уверен: как только вы увидите на прилавке эту привлекательную книжку в яркой обложке, да еще с таким диковинным названием, что хоть прилепи его на лобовое стекло машины, вы наверняка растеряетесь и решите, что это какая-то иностранная книга. «Только почему она лежит здесь, в отделе детской книги?» — тут же спросите вы себя. На всякий случай вы раскроете книжечку, полистаете ее и убедитесь, что можете все прочесть. Да это же по-русски написано! И оттого, что все понятно, вы почувствуете уверенность в себе, настроение у вас поднимется, это бывает, когда мы в чем-то разбираемся, чего-то добиваемся или когда какое-то дело нам по плечу. Вам захочется купить эту книжку, вы встанете в очередь, позвякивая в руках монетками, окажетесь у прилавка, откроете рот… Но едва ли сумеете высказать продавщице свою просьбу, ведь вы не знаете, как произнести слово «französisch». Мало того, вам никак не взять в толк, на каком же оно языке и что оно значит. Вконец отчаявшись, вы ткнете пальцем в прилавок:
— Вот эту, пожалуйста!
И что самое смешное — едва ли и продавщица знает больше вас. На всякий случай она переспросит:
— Эту?
Вы согласно кивнете:
— Да, эту!
И снова у вас хорошее настроение, приятно ведь убедиться, что и другие не умнее. Итак, с книгой в руках вы выходите из магазина. Вы уже предвкушаете, как обрадуется ваш ребенок, потому что он, как ни странно, любит книги. Он уже знает Фенимора Купера, «Винни-Пуха», истории про Карлсона и энциклопедию. Но затем вам становится не по себе: как же читать ему перед сном эту книжку, если неизвестно, как произносить слово «französisch». А слово это встречается в книге не раз, оно самое важное в книге. Ребенку не скажешь, как продавщице, мол, «эту вот». И даже если ваш ребенок умеет читать, все равно не легче, скорее всего, он спросит, как произносится незнакомое слово. Однако теперь сознание, что кто-то другой глупее вас, ничуть не улучшит вашего настроения. Дети есть дети. Быть глупыми — их привилегия. И ваш долг — помочь им стать умнее. Ну а если вы не в состоянии, то налицо еще один повод задать вам на определенном собрании вопрос, зачем вы вообще ими обзавелись. Вот видите, сколько может возникнуть проблем, но все это пустое в сравнении с тем, какую колоссальную роль предстояло сыграть этому слову в жизни мальчика, о котором пойдет речь. Было время, когда слово «französisch» оказалось для него важнее всех других слов на свете, важнее слов «мороженое», «футбол», «бабушка», «новые брюки» и даже «не хочу». И это в шесть с половиной лет.
С раннего детства мальчик уяснил себе — как по личному опыту, так и по наставлениям взрослых, — что знать иностранные языки очень полезно. Например, мама с папой частенько смотрели телевизор. Особенно мама, во всяком случае, гораздо больше, чем час в день, как советуют врачи. Мама очень любила кинофильмы. Она смотрела телевизор и одновременно вязала свитер и пила кофе. Папа сердился, что, когда включен телевизор, он не может спокойно читать газету. Но как только начинался фильм, откладывал газету и располагался на диване рядом с мамой. Вообще-то он тоже любил кино: как-то раз, когда телевизор испортился посреди фильма и по экрану побежали волнистые полосы, папа страшно огорчился, хотя тут бы ему и радоваться — ведь теперь он мог спокойно почитать газету. Обычно мальчика укладывали спать за полчаса до кино. Но если у него хватало терпения и сил не заснуть, пока не начнется фильм, не закрывать глаза, ерзать и ныть, появлялась надежда попасть в соседнюю комнату — родителям приходилось уступать, потому что ребенок им мешал. Мальчика укутывали в белую шерстяную шаль, и он сидел на диване между мамой и папой, как маленькое привидение или маленький сугроб. И не отрываясь глядел на экран, хотя едва ли понимал, что там происходит, просто ему нравилось, как мельтешит перед глазами. И если бы кто-нибудь попытался убедить его, что происходящее на экране — тоже жизнь, он бы ни за что не поверил. Настолько все это отличалось от того, что его окружало, и от людей, с которыми он соприкасался. И тем не менее фильмы захватывали мальчика. Порою мама печально вздыхала, а папа ругался вполголоса, правда, не так глупо, как мальчишки во дворе. Самые интересные фильмы шли на незнакомых языках. И мальчик думал, как было бы здорово понимать, о чем там говорят.
Еще он думал, что хорошо было бы с кем-нибудь переписываться. Честно говоря, он стал мечтать об этом прежде, чем научился писать. Ведь так приятно получать письма! А еще лучше открытки. Он списал бы адреса с последних страниц журналов. Мальчик собирался обзавестись друзьями по переписке: немецким другом, финским другом и так далее. Сам он, естественно, стал бы эстонским другом. В душе он верил, что кому-то наверняка необходим и такой друг. Друзей по переписке может быть много. Хотя, наверное, писать каждую неделю шесть или семь писем — занятие довольно нудное. Однако вскоре он сообразил, что возможен и более легкий путь: переписать шесть раз одно и то же письмо, изменить только адрес и фамилию друга. Ведь не станешь писать в далекие страны о своей единственной жизни шесть разных писем.
А однажды летом произошла вот какая история. Они с папой шли по Ратушной площади. Это было в Таллине, его родном городе. Улицы заполонил народ, шум стоял, как на рынке, куда они иногда ходили. Толпы туристов слушали гидов, бодро и складно излагавших историю ратуши и легенды о Старом Тоомасе. Мальчик с папой свернули вниз, на улицу Виру. И тут к ним подошли двое — мужчина и женщина, у обоих фотоаппараты на шее. Женщина была молодая, но с седыми курчавыми волосами, в очень узких брюках. Мужчина был толстый, волосы ежиком, на фиолетовом носу — огромные очки в прозрачной оправе. Они что-то спросили у папы. Папа ужасно смешался, когда сообразил, что незнакомцы обращаются к нему. Потом радостно заулыбался и быстро-быстро закивал головой, ясно, что он ничего не понял, но ему хотелось выразить иностранцам свою симпатию. Тогда мужчина несколько раз по слогам повторил слово «Виру». И папа словно очнулся, стал размахивать руками, как дирижер на певческом празднике, указывая вдоль улицы Виру в сторону гостиницы, высившейся в ее конце. Иностранцы сказали на своем языке «спасибо» — что они могли еще сказать — и пошли своей дорогой. Папа стоял на месте как завороженный. Он вроде и забыл, куда они спешат, забыл даже, сколько мороженых уже съел его сын, и купил еще одно. И полчаса спустя папа был все еще очень взволнован, покачивал головой и цокал языком. Наверное, радовался, что смог пообщаться с иностранцами, объяснить им дорогу в своем родном городе. Похоже, событие было весьма знаменательное. Такое отличное настроение у папы бывало, когда его любимая хоккейная команда выигрывала матч или когда какой-нибудь эстонский спортсмен устанавливал рекорд. И все-таки мальчику показалось, что здесь что-то не так. Ведь папа не знал языка, на котором говорили иностранцы. Его выручило одно слово — «Виру». Папа никак не смог бы предложить им стать друзьями по переписке.
А еще раньше, примерно год назад, случилась такая вот история. Папа получил на работе путевку в Среднюю Азию. У них были дружеские связи с одним предприятием: у папы на работе изготовляли болты, а в Средней Азии гайки, и сам бог велел им дружить. Мальчик догадывался, что папе хочется поехать вдвоем с мамой, без него, как тогда, когда они были еще молодые. Честно говоря, мальчику казалось, что в последнее время они чувствуют себя при нем не совсем свободно. Из этого он заключил, что уже вырос и все понимает. Он был согласен побыть дома, ведь и папе с мамой не вредно слегка развлечься. Но оставить его было не на кого, хотя, и имелись две бабушки. Но, к сожалению, обе одновременно выбыли из строя. Одна именно этим летом снова вышла замуж. Случается и такое. При этом она заявила, что только теперь начинает жить! А почему бы и нет? Ей еще и пятидесяти не исполнилось. Маму она родила в двадцать лет. Мама как-то обмолвилась, что у них в роду женщины рано обзаводятся детьми. Интересно, подумал мальчик, как все сложится у сестренки, которая появилась на свет примерно через год после поездки в Среднюю Азию.
Мальчик был не прочь пожить один. Нельзя же портить бабушке медовый месяц. Но, как обычно, мама и папа не поняли его.
Вторая бабушка была куда старше и гораздо проще. Она была очень добрая, жила в деревне, и в доме у нее все было как в этнографическом музее, и, кроме того, еще скотина и колодец. Она являлась эталоном бабушки, который дошел до нас в основном по рисункам и описаниям современников и который в жизни встречается редко. Так редко, что следовало бы занести его в Красную книгу, хотя вообще-то в нее заносят животных и растения, которых осталось настолько мало, что их надо охранять. Эта бабушка не собиралась во второй раз замуж, но ей надо было съездить в Канаду навестить сестру. А это дело нешуточное. От такой поездки не откажешься даже ради внука, за которым нужно присмотреть. Впрочем, бабушка, может, и согласилась бы отложить свое путешествие, только папа с мамой и слышать об этом не желали: папа мечтал о голубых джинсах в обтяжку и новых галстуках, а мамины мечты пока оставались в тайне. Так что им пришлось поехать в Среднюю Азию втроем.
Папа там уже бывал. В первый же день к вечеру папа повел их в ресторан, где подавали национальные блюда. Он долго изучал меню, отпуская непонятные замечания. Должно быть, хотел показать жене и сыну, насколько хорошо разбирается в местной кухне. Потом подошел официант. Папа долго говорил с ним и даже прибегнул к помощи рук. Не потому, что собирался подраться, а в смысле жестикуляции. Официант говорил очень быстро, сверкая белоснежными зубами. Его глаза хитровато поблескивали. Похоже, они с папой нашли общий язык. Впрочем, как выяснилось позднее, нашел его только официант. Папа божился продемонстрировать им, на что способны восточные кулинары. С легким превосходством он хвастался, как десятки раз с друзьями ел заказанное блюдо. Но когда вернулся официант, папе стоило немалых трудов скрыть свое разочарование. То, что предстало перед ними в овальном жестяном блюде, было вовсе не лучшим в мире жарким с подливой, такой, что пальчики оближешь, а пастой или жижей, если же дать немного воли воображению, то можно было увидеть, как там что-то шевелится. Правда, папа человек интеллигентный, только врать не умеет. Дабы сохранить собственное достоинство, он кое-как проглотил половину национального блюда, а жена и сын съели по ломтику хлеба. Потом мама купила в магазине еще хлеба и рыбных консервов, и они молча поели в гостинице, бросая на папу укоризненные взгляды, пока папа не выдержал, зевнул притворно и заявил, что сходит купит «Вечерний Таллин». Он был настолько выбит из колеи, что даже забыл, что находится не в Таллине, где в это время у газетных киосков выстраиваются стометровые очереди.
По этим примерам должно быть ясно, как важно знать языки. Если б папа понятно объяснил официанту, чего он хочет, то не опростоволосился бы. Он мог бы предложить официанту стать друзьями по переписке. Или перейти на «ты». А они расстались на «вы».
Вот так и случилось, что к тому времени, когда мальчик достиг упомянутого возраста — шести с половиной лет, на семейном совете было решено определить его в спецкласс, где он уже сызмала сможет изучать иностранные языки. И только деревенская бабушка, которая как раз оказалась в городе, сказала:
— И зачем ребенка мучить!
Однако слов ее никто всерьез не принял, то же самое она говорила и во всех других случаях. А такие случаи бывали и прежде, ибо изучение иностранных языков явилось далеко не первым планом, жертвой которого мог пасть мальчик. Всякий раз выручала ребенка его бесталанность.
Мама и папа давно уже питали в отношении своего сына самые радужные надежды. В первый раз это проявилось при выборе имени. Ему дали два имени. У большинства детей имя одно. А его нарекли Райнером-Гре́гором. В те времена считали, что в мужском имени должно быть как можно больше «р». Тогда имя будет звучать особенно мужественно. В отношении девочек подобного мнения не возникло. Хотя в таком случае как нельзя кстати пришлась бы буква «а»: Анна-Аза, Клара-Ланда, Майя-Барбара.
Видно, отец с матерью считали, что с таким именем он непременно станет знаменитым писателем или пожарным, космонавтом, спортсменом или разведчиком, как, например, режиссер Аго-Эндрик Керге, поэт Пауль-Ээрик Руммо или еще кто-нибудь. Подобное имя не так-то просто пробить. Работница загса сперва и слышать ничего не хотела. Тогда мама, мило улыбаясь, протянула ей цветы и объяснила, дескать, они с мужем поспорили, каждый хотел назвать ребенка по-своему. И так как ни он, ни она не собирались уступать, то решили дать первенцу имена дедушек. Регистраторша заулыбалась, цветы приняла, поставила их в вазу и сказала, что в таком случае сделает исключение. Если б она знала, что дедушек звали вовсе Атс и Хельдур, то так легко бы не сдалась. Честно говоря, мама все это здорово придумала.
Ну да ладно, имя именем. Родители искренне желали, чтобы их ребенок вырос человеком. Лучше всего — знаменитым. Неважно, в какой области. Говорили они об этом не часто, однако постоянно присматривались, к чему склонен их отпрыск. Как-то после обеда папа будто невзначай положил перед ним лист бумаги и велел нарисовать по памяти инвалида из пятой квартиры. Может, к их сыну благосклонны музы? Когда мальчику было три года, отец бросил его в воду, хотел проверить, умеет ли его чадо плавать. А однажды оседлал велосипед и велел мальчику бежать следом. Но все впустую. Года через два родители вынуждены были признать, что у ребенка нет и музыкального слуха и он не сможет петь на сцене. Даже в ансамбле. В этом он пошел в отца. Про тех, кто не умеет петь даже в ансамбле, обычно говорят, что им медведь на ухо наступил. Мягко сказано! На отца по крайней мере подъемный кран свалился, так оценила способности зятя городская бабушка. Папа обиделся. А мальчик решил, что у папы до сих пор болит ухо и, когда меняется погода, ухо ноет, как у бабушки больная поясница.
Родители начали было терять надежду. Как-то сквозь сон мальчик случайно услышал, как мама с папой в соседней комнате обсуждают его внешность.
— Узкие плечи и короткие ноги, — вздохнул папа, — да какой из него спортсмен.
— Зато у него выразительные глаза. Такие глаза нравятся женщинам, — вступилась за сына мать, однако в голосе ее не было уверенности.
На следующий день мальчик принялся изучать перед зеркалом свои ноги. Ну какие же они короткие — начинаются под самым животом и доходят до пола, как у всех людей. Никакой разницы. Но папа сказал, что короткие. А глаза? Он стал вращать глазами, таращить их, косить. Но так и не понял, что же они выражают. Хорошо это или плохо? Может, все ему приснилось, и на самом деле мама с папой ничего такого не говорили?
Итак, мать с отцом решили, что тот, кому предстоит прославить их род, должен для начала овладеть хотя бы иностранным языком. Только как пробиться в спецкласс или в школу с языковым уклоном? Вот в чем вопрос. Отец был удручен. Мальчик слышал, как он говорил матери:
— Если уж пытаться, то наверняка. Подумай, а вдруг парень не поступит? Ведь и на работе, и в доме все проведают, что он держал экзамен. Позора не оберешься! Не будешь знать, куда и деваться!
Особенно боялся позора отец. Он вообще был человек стеснительный. Мальчик представил себе, что будет, если случится то, чего так боятся мама и папа, и он провалится на вступительных испытаниях. Тогда отцу придется сменить работу и фамилию. Маме, быть может, помогла бы пластическая операция, врач-косметолог обезобразил бы ей нос, сейчас такой красивый и прямой.
Но как сделать, чтобы все было наверняка, не знал никто из них. Они ведь не имели опыта. У них не было ни малейшего представления, о чем спрашивают там, на экзамене, и как к нему готовиться. Узнавать у других рискованно — тут же пойдут разговоры. Все были страшно озабочены, и, возможно, благие шаги на поприще образования остались бы не предпринятыми, если б в один прекрасный день мать не встретила в кафе подругу. Дочка подруги той подруги в прошлом году поступала в школу с языковым уклоном. Подруга подруги запомнила лишь одно: перед комиссией надо было четко произнести какое-то слово. И если произнесешь его правильно, то, считай, тебя приняли.
— Никаких сомнений! — заявила мама.
— Как пить дать! — добавил папа.
Мама в тот день как на крыльях домой прилетела. И вся сияла, словно ей подарили последний номер дефицитного журнала мод. Она вынула из сумочки записную книжку-календарь, помахала ею перед папой и показала слово, которое написала ее подруга, правда, неизвестно, правильно ли.
— Вот оно! — с видом победителя сообщила мама и упрекнула папу: — Обо всем должна я заботиться, мужскими делами заниматься.
— Значит, судьба ребенка определилась, — с облегчением вздохнул папа, надел сандалеты и сказал, что пойдет купит шампанского — такое событие необходимо достойно отметить. Шампанского он, конечно же, не достал и потому купил себе пива, а маме хлебокомбинатовский торт. На нем оказалось столько крема, что мама застонала, когда открыла коробку. Несмотря на это, все остались очень довольны, и мама с папой весь вечер были необыкновенно внимательны друг к другу.
Однако восторги поутихли, наступило серое утро суровых будней. Такое серое утро всегда сердится на прошедший вечер и издевается над ним. По утрам из радио льются веселые мелодии. Это для того, чтобы люди взбодрились и хорошо работали. Только папе ничто не помогает. По утрам он вечно хмурится, не хочет идти на работу. Он говорит, что ему все надоело и пора сменить профессию. Но он хорошо зарабатывает, так что никуда не денешься. Папе неохота вставать. Он жалуется, что всю жизнь ему приходится делать не то, что хочется: каждое утро вставать и каждый вечер ложиться спать. Это очень странно. У мамы все наоборот. В этом отношении мама с папой совсем не похожи друг на друга. Однако это несходство не довело их до развода. Мама всегда хочет лечь пораньше, но нередко ей до полуночи приходится заниматься домашними делами, она согласна бодрствовать только ради фильма по телевизору. Ложась в постель, мама облегченно вздыхает: «Наконец-то можно отдохнуть» или: «Еще один день прошел». И мгновенно засыпает. Сравнивая себя с мамой, мальчик понял, что в мире все устроено неправильно. Загнать его вечером в кровать — дело непростое, а оказавшись под одеялом, он засыпает далеко не сразу. И еще еда. Он плохо ест. Особенно не любит пищу, богатую белками и витаминами. Мама же, которая обожает вкусненькое, должна остерегаться и каждый кусок пересчитывать на калории, чтобы не растолстеть и не потерять уважения окружающих.
Так вот, наступило утро. По утрам папа брился, а мама красилась. Папе не нравилось, что мама красится, ведь она не девушка. Он посмеивался над мамой, порой же незаметно становился в дверях — на ногах шаровары пузырятся, сам совершенно бесцветный и с интересом следил, как мама перед зеркалом наводит на себя красоту, что-то выдавливает из тюбиков, брызгает из бутылочек, наносит легкой пуховкой пудру на шею и щеки.
Этим утром, не отрывая помады от губ, мама велела:
— С сегодняшнего дня будешь упражняться в произношении. Вечером мы станем тебя проверять — есть прогресс или нет.
— А как это слово произносится? — спросил мальчик.
Мама минуту-другую изучала слово, а потом сказала, что точно не знает, забыла, она даже не помнит, в каком классе его проходили. Пусть Райнер-Грегор пойдет к папе и у него спросит, он-то наверняка знает.
Папа как раз брился, электробритва жужжала у самого его уха, мальчик знал, что в это время папа глух и нем. К счастью, отец в зеркало заметил, что мальчику что-то надо, и жестом велел ему подождать. Он побрызгал в лицо одеколоном, затем нагнулся к написанному на листке слову, долго изучал его и наконец промямлил:
— Это… произносится… ну… Видишь ли, я не совсем уверен, ты пойди у мамы спроси, она больше меня училась.
Тем дело и кончилось — было уже полвосьмого, и мама с папой спешили на работу. Таким образом, беззаботное солнечное детство мальчика продлилось еще на один день.
Папа с мамой вернулись с работы не в духе, об утреннем разговоре никто не вспомнил. Счел за лучшее промолчать и мальчик. Вечером, уже засыпая, он услышал, как в соседней комнате родители держат совет: где узнать произношение проклятого слова.
— Я спрашивал Рут и Оскара, они не знают, — сокрушался отец. — А ведь Оскар без конца участвует во всяких викторинах.
— Ильма и Анжела тоже не знают, — раздраженно сказала мама. — Хоть у Анжелы за границей тетка живет, помнишь, китайский шелк ей присылала, а Ильма — профсоюзная активистка.
— Как бы там ни было, но узнать произношение необходимо.
— Иначе на экзамен и соваться не стоит, неправильно произнесенное слово — то же, что ваза без цветов, — решила мама.