— Как вам удалось прорваться?! ‒ с порога кинулась к нам полная женщина в мятом цветастом платье.
— Где можно положить девушку? ‒ проигнорировал я вопрос.
— Ох!.. Конечно-конечно! Идём за мной, Михаил Петрович её вылечит, ‒ запричитала она.
Поднявшись вслед за тёткой на второй этаж, я добрался до небольшого блокпоста, где хмурый дядька остановил нас, недвусмысленно поглаживая ружьё.
— Они ранены, ‒ констатировал он. ‒ Их нельзя было пускать, Марта.
— Но ведь Дима до сих пор не превратился, хотя его покусали! ‒ возразила женщина. ‒ А этих только поцарапало об асфальт! Девочке совсем плохо! Уйди с дороги, козёл рогатый!
Мне надоело слушать ругань, так что я просто оттолкнул и тётку, и мужика с дороги и пошёл дальше. В спину мне тут же понеслись угрозы и удивлённые охи-ахи, но мне было насрать. Накатил отходняк.
Добравшись до ближайшей скамейки, я положил на неё Лису и развернулся к людям, которые начали подтягиваться на шум. Всего их было пятнадцать человек: три женщины и двенадцать мужчин. Возраст от двадцати пяти до сорока. Состояние сносное, но раны есть почти у всех. Оружие, если кухонные ножи тоже считать за таковое, есть тоже у всех. Из огнестрела были два ружья и один макаров. Лица у всех разные. Кто-то сияет надеждой, кто-то равнодушен, кто-то смотрит с жадностью, а кто-то с подозрением.
Желания что-то доказывать и рассказывать нет. Эти люди ещё не видят изменений, но я уже вижу многоцветную дымку, которая пронизывает их всех. Некоторые почти тонут в ней, и лица их равнодушны. Они на грани. Другие едва тронуты ей, и эмоции их ещё живы.
Но я вижу густеющий туман. Пистолеты действуют сами. Стальные цилиндрики звенят по полу. Запах сгоревшего пороха щекочет ноздри. Эмоции и мысли пусты. Нет ни сожаления, ни отвращения к себе. Но почему? Даже если им суждено стать монстрами, сейчас они люди. Тела падают на кафельный пол с глухим стуком. Последней умирает молодая женщина. Я промахнулся, потому что она бежала. Пуля пробила ей ногу, после чего я прицелился точнее и…
Убрав пистолеты, я подхватил хвостатую и поднялся с ней ещё на этаж. Там был фуд-корт, где я оставил Ли отлёживаться на паре придвинутых друг к другу столиков, занявшись сбором провизии. Всё же она будет крайне голодна, когда проснётся. За этим делом я размышлял о своём отношении к произошедшему на втором этаже.
Я убил всех. Убил с таким равнодушием, словно это лишь пиксели на экране. Даже сейчас в эмоциях было не сожаление о смертях, а досада на лишнюю потраченную пулю. Это не совсем то, что я хотел бы испытывать в такой ситуации. Но в чём причина этого? Думаю, стоит об этом поговорить с Ли, когда она очнётся.
Тихий шорох отвлёк меня от мерного пережёвывания безвкусной пищи. Прежде чем мозг успел осознать причину этого, рука выхватила пистолет и выстрелила в фигуру в проходе. Вскрик, стук тела, упавшего на пол, звон гильзы. Кладу пистолет на столик перед собой и продолжаю жевать бутерброд, смотря на маленькое тело, под которым растекается кровь. Глаза умирающего ребёнка встречаются с моими. Вновь никаких эмоций. Похоже, я умер ещё в самый первый день.
***
— Что-то случилось? ‒ поинтересовалась Ли, не отрываясь, впрочем, от еды. ‒ Ты хмурый как туча сидишь.
— Нет, ‒ качнул я головой, но под взглядом девушки сдался. ‒ Да, случилось. Я, кажется, схожу с ума. Пусть нет ничего плохого в убийстве мутантов, но я убил уже два десятка людей! И что я чувствую по этому поводу? Ничего! Словно тараканов перебил. Мне страшно, Ли. Только мёртвые не чувствуют сожаления о загубленных жизнях. Я…
— Успокойся, ‒ твёрдым голосом оборвала меня богиня. ‒ Ты не сходишь с ума. Ты лишь меняешься под действием сил Хранителя. Ему не нужны апостолы, не способные на грязные дела.
— Но я не хочу ТАК меняться! Я теряю большýю часть себя. Я ХОЧУ чувствовать сожаление от убийства невинного человека. Ли, я застрелил ребёнка и продолжил есть как ни в чём не бывало! Это неправильно!
— Ты застрелил не ребёнка, а пустую оболочку, которая ждала перерождения, ‒ возразила хвостатая, но на самую малость в её голосе убавилось уверенности.
— Оболочка не испытывает боли. Оболочка не молит о спасении. Оболочка не может плакать от несправедливости. Оболочка не может бояться смерти. Всё это я видел в глазах ребёнка. Но не чувствовал сожаления или горечи. Ли, если Хранитель хочет сделать из меня бездумную машину для убийств, то пошёл он в пизду! Я не хочу этого. А ты?
Вопрос застал кицунэ врасплох, и она вздрогнула, столкнувшись со мной взглядом. Не выдержав и двух секунд, она отвела глаза.
— Ясно, ‒ губы исказила горькая усмешка. ‒ Тебя уже успели перепрошить и ориентировать на служение Хранителю. Сегодня я уйду. Может, сдохну где-нибудь. Думаю, для меня есть пара подходящих котлов в аду. Но в апостолы этого ебанутого демиурга я не пойду.
Бросив пистолеты на диванчик, я направился на крышу, переступив через лужу крови и бросив взгляд на укрытое какой-то тряпкой тельце, лежащее у стены.
Крыша торгового центра была пуста, только в одном углу догорал костерок, разведённый из какого-то хлама. Присев на край крыши, я посмотрел вниз. Там, четырьмя этажами ниже бесцельно бродили десятки зомби. До сих пор они не стремились ни выломать двери, ни сожрать друг друга. Но как-то наплевать. Хочется лишь сдохнуть. И отделяет меня от того, чтобы уйти прямо сейчас, лишь тёплый кулончик с душой одной хвостатой марионетки. Я могу умереть сам, но не имею права унести в могилу её. Пусть она сама себе не хозяйка, но она живая. Или нет? А я сам жив?
Какая-то часть меня усердно твердила, что я жив, ведь я себя осознаю. "Я мыслю, а значит я существую". Но в глубине души я понимаю, что умер. Меня убил Хранитель, сделав ещё одной марионеткой, которая должна сменить ту, что испортилась от времени. Я убиваю не потому что это нужно для выживания. Тех людей на втором этаже я убил потому, что мне было лень с ними общаться. Ребёнка я убил потому, что… нет, тут даже не было причины. И эмоции, которые так щедро разливались во мне пару минут назад… они никак не зависели от убитых. Это было проявление эгоизма, а не сочувствия или сожаления. Я не хочу меняться. Я не хочу терять себя. И сейчас я чувствую тот каток равнодушия, который медленно давит во мне остатки моего живого "Я".
Маленькая девочка со взглядом волчицы…
Я тоже когда-то был самоубийцей,
Я тоже лежал в окровавленной ванной
И молча вкушал дым марихуаны.
Песня сама собой вырывалась из сдавленного спазмом горла. Остатки подавляемой человечности рвались на волю и тянули её за собой. Пальцы до боли сжали кулон на шее. Рывок разорвал шнурок на шее, что ощущался хуже петли виселицы.
Ты видишь, как мирно пасутся коровы
И как лучезарны хрустальные горы.
Мы вырвем столбы, мы отменим границы,
О, маленькая девочка со взглядом волчицы.
Янтарный лис скалился мне в лицо, а я встал на парапет, заглядывая в Бездну. Боль от стираемой души ощущалась словно от скальпеля пьяного хирурга. Куски моей памяти просто исчезали. Потоки многоцветной энергии Хранителя проходили сквозь меня, стирая мысли и желания. Марионетка не должна сама прыгать в огонь.
Спи сладким сном, не помни о прошлом
Дом, где жила ты, пуст и заброшен
И мхом обрастут плиты гробницы
О, маленькая девочка со взглядом волчицы…
Шаг вперёд заставил всё внутри меня затрепетать от восторга, что разом смыл всё иное. Силы Хранителя потеряли меня и исчезли, освободив душу. Бездна взглянула на меня в ответ, одарив свободой. Но свобода не даётся просто так. За свободу нужно отдать жизнь. И я был готов отдать её за тот краткий миг ПОЛНОЙ СВОБОДЫ. Словно сверхновая, она опаляла меня, сжигая весь страх и раскаляя весёлую ярость. Свет пронизывал меня насквозь. В океане этого света я был ничтожнее самой мельчайшей его частицы и оттого свободнее любой из них.
А потом пришла тьма. Она поглотила свет. Она поглотила меня. Но я не боялся этой тьмы, ведь она была такой же частью меня, какой являлся свет. И вновь я был свободен. Опалённый светом, я застывал в бесконечном покое тьмы. Ярость, что способна сжигать людей, застывала глыбой прекрасного алого льда.
Абсолютная свобода стала поистине абсолютной. Свет давал мне силы делать то, что я хочу. Тьма давала мне покой, дабы направить свет.
Обретя свет и тьму, я обрёл покой.
Я открыл глаза, чтобы увидеть стремительно приближающийся асфальт и улыбнуться. Цена заплачена.
***
Бесконечность была осязаема. Я падал в бездну, но страха не было. Освободившись от оков плоти и разума, я заплатил за это равную цену. Теперь оставалось лишь ждать. Чего? Забвения конечно. В этой бездне нет ничего, что могло бы остановить моё падение. Да и падал ли я? Нет ни ветра, ни звука. Абсолютная пустота не предполагает их. В этом месте остаётся лишь медленное угасание собственного Я. Но цена справедливая.
Закрыв глаза (вернее, свернув восприятие), я перестал терзать остатки сознания. Осознавая конечность бесконечности, я чувствовал бóльшую бесконечность за гранью этой. Обе они были бесконечны, и обе имели край. Интересно, а что за ним?
— А ты необычный, ‒ прошептала бездна мягким голосом пустоты. ‒ Но что ты готов отдать за это знание?
От меня осталось лишь "Я". Кроме него нет ничего. Забирай.
— Уверен? А как же душа той девочки? Мне хватит и её.
Она не принадлежит мне. Я не могу отдать её.
— Даже за гранью ты верен своим глупым принципам. Я могу уничтожить тебя лишь тенью желания. А могу не уничтожать. Отдай душу лисицы, и я покажу тебе мироздание.
Ты можешь стереть меня, Бестелесная, но я не отдам её душу.
— Ты стойкий. Но это не вечно. Однажды ты нарушишь обещание. А до тех пор будь моими глазами!
Бесконечность начала сжиматься, уплотняясь вокруг меня. Белый шум заполнял сознание. Гул пространства разрывал мир на мельчайшие кусочки. Но я не чувствовал боли. Был лишь незамутнённый восторг. Я чувствовал, что бесконечность сжимается в ноль, чтобы породить новую вселенную.
В один момент всё исчезло, а я резко вдохнул горьковатый от дыма ветер. Бледный из-за низких серых облаков свет заливал стихший на долгие века город. На стоянке порыкивали мутанты, а вдалеке поднимался густой столб чёрного дыма.
Сделав шаг назад от края, я присел на крышу и закрыл глаза. Покой, который окутывал моё сознание был совершенно не тем равнодушием, что навязывал Хранитель. Это был именно покой, когда ты не думаешь ни о чём и ощущаешь течение времени и движение мира вокруг себя.
Я чувствовал агрессивные потоки энергии вокруг себя, но они не могли мне навредить. Хранитель больше не мог влиять на меня. Данная мне свобода была выше его сил. Но что я получил кроме свободы?
Был ли я сейчас жив? Несомненно. Стал ли я сильнее физически? Ничуть. Стал ли я сильнее духовно? Определённо. Более никто не сможет исподволь навязать мне свои желания и стремления. Теперь лишь я хозяин своей судьбы.
А как же Та, Кто скрывается за гранью? Та, Кто дала мне свободу? Ответ прост: Она не будет влиять на меня. Сколь бы сильна не была Бестелесная, договора Она не нарушит. Я отдал жизнь и получил свободу. Договор священен. Я не знаю, откуда эти знания, но они абсолютны.
За спиной раздались шаги.
— Рок…
Я открыл глаза и обернулся, посмотрев на Лису.
— Ты не прав. У бессмертных своя мораль, ‒ девушка нервно дёргала хвостом из стороны в сторону. ‒ И порой она не соответствует морали общества. Мне самой неприятно многое из того, что приходилось делать за прошедшие века. Но без этого нельзя. Самые кровавые и неэтичные методы приемлемы, если на кону жизни миллионов. Что же до ребёнка… считай, что избавил его от участи куда более страшной.
— Ли. Я не стану апостолом. Тебе стоит искать кого-то иного на эту роль. Кого-то, чья мораль более податлива. А я проживу остаток отпущенного мне времени КАК ЧЕЛОВЕК.
— Ошибаешься, ‒ грустно покачала головой кицунэ. ‒ Преемник никак не может уйти от судьбы. Я выбрала тебя, и силы Хранителя скоро скорректируют твою личность до нужных стандартов.
— Значит, я стану первым, кто нарушит этот цикл, ‒ не менее грустно улыбнулся я, понимая, что стал лишним элементом мира, выйдя из-под контроля. ‒ Я свободен от всех оков, кроме взятых добровольно, ‒ вытянув руку вперёд, я кивнул на кулон на ладони. ‒ Возьми сосуд себе. Мы с тобой теперь уже не союзники.
Бывшая богиня внимательно посмотрела на кулон, а затем мне в глаза. Я не знаю, что она в них увидела, но Лиса в одно мгновение постарела лет на пять.
— Она говорила с тобой… ‒ тихо констатировала девушка, крутя янтарного лиса в руках. ‒ Что ты получил за мою душу?
— Ничего.
— Ещё лучше… Быть проданной за бесценок…
— Я не продал тебя, ‒ спокойно возразил я. ‒ Я отдал свою собственную душу.
— Тогда почему ты жив? ‒ удивлённо вскинула брови хвостатая, понемногу возвращаясь в прежнее состояние.
— Потому что не продал тебя. Или потому что Ей нужны глаза в этом мире. Или ещё почему-то. Мне не ведомы цели Бестелесной. Но я надеюсь, что ты расскажешь о ней до того, как я уйду.
— Тебе не нужно никуда уходить, ‒ тихо и с потаённым страхом возразила она. ‒ В одиночку ты теперь не протянешь долго. Новые апостолы найдут тебя и уничтожат. Ты их главный враг. Да и перерождённые теперь будут намного яростнее в бою с тобой.
Я внимательно посмотрел на девушку, что стояла передо мной. В её движениях не было ни намёка на угрозу. Наоборот, неуверенность и страх сковывали её, словно корабельные цепи. Она боялась меня и боялась себя саму. Но почему?
— Давай не под открытым небом поговорим об этом, ‒ предложил я, поднимаясь на ноги.
Невидимые цепи тихо звякнули, затягиваясь сильнее, отчего Ли вздрогнула. Серое небо наконец решилось на действия, пролившись мелким дождиком, который становился с каждым мгновением всё сильнее. Издалека прокатился рокот громовых раскатов. Будет сильная гроза, хотя они редко бывают в сентябре. Порыв ветра разметал остатки сигнального костра по крыше. Природа словно обезумела, пытаясь стереть останки человеческой цивилизации с лица земли.
На четвёртом этаже торгового комплекса была развлекательная зона, где стояли игровые автоматы, и не самый большой кинотеатр. Зацепив в буфете пару кружек и бутылку не самого плохого напитка из тех, что были, я сел на одно из многих диванчиков. Лиса села напротив, начав нервно мять кончик своего хвоста и не встречаясь со мной взглядом. Она не спешила начинать разговор, а потому это сделал я:
— Ну так кто же Она?
— Я… я не знаю, ‒ тихо ответила богиня. ‒ И никто из апостолов не знает. Хранитель ясно дал понять, что Она наш враг, и этого нам было достаточно. Она на протяжении всего существования мира тянула цивилизации в пропасть. Встретившись с тем, кто принял Её дар, апостол должен любой ценой убить его. Она являлась и мне когда-то. Предлагала исполнение сокровенного желания. Ценой была душа моего предшественника. Я… согласилась. Хранитель был зол, но приказал остальным не убивать меня, ведь заменить меня нельзя было. Долгие века я страдала в отдельном измерении. Когда заточение подошло к концу, у меня забрали душу и спрятали в этот кулон. Расплата за сохранение себя.
В наступившей тишине был слышен шум дождя и рокот грома. Бесконечные вспышки озаряли полутёмное помещение. Я молчал, ожидая продолжения.
— Ни ты, ни я больше не можем быть апостолами. Я слишком живая, а ты просто отталкиваешь энергию Хранителя. Нас обоих устранят рано или поздно. Если мы разойдёмся сейчас, то только поможем апостолам. Ты со мной?
Я внимательно следил за цепями. Они то затягивались сильнее, то едва держались. Не хватало лишь пары слов, чтобы окончательно разбить их. Но могу ли я верить Лисе?
Взгляд наконец столкнулся с глазами девушки. Растерянность, страх, надежда… боль. Я решил.
— Лиса, я пойду с тобой до конца. Я верю тебе и готов нести за это полную ответственность. Если ты решишь меня предать, то так мне и надо.