Время 12:10.
Врачи собирали целые экскурсии со своими коллегами, когда по больнице прошла новость, что все мои кожные покровы восстанавливаются с нереальной скоростью. По сей день, меня называют лейкотропом из — за быстрой регенерации. Поделюсь с тобой, мой милый читатель, всё ужасно чешется!
— Скоро и бинты с трубками снимут! — поправляя моё одеяло, вещала Маринка — Давай потом в кафе сгоняем, там всё ещё работает та бариста, представляешь? Правда, она, вроде, теперь администратор. Ну, ничего! Она тебя точно узнает!
Солнце заливало всю комнату, превращая мою палату в рай на земле. Давно я не замечал такой красоты в повседневной жизни. Два месяца назад, я сидел в своей грязной квартире и знать — не знал, что можно спать не только днём. А месяца три ранее, вовсе думал, что стравлюсь алкашкой, и был рад перспективе помереть в том самом «Поберуне». Всё теперь кажется таким нереальным, а я вижу себя трусом. Обыкновенным трусом, который чуть не бросил такую прекрасную сестрёнку.
Маринке скоро пятнадцать лет, и сейчас она становится всё больше похожей на нашу мать. Такие же шатенистые волосы, правда, её, немного отдают рыжеватым отливом. Мы всегда смеялись над родителями, спрашивая, где тот самый конопатый, который убил дедушку лопатой. А они смеялись, глядя на нас, и уходили дальше по делам: мама готовить, а батя что — то ремонтировать.
Удивительно, они всегда знали, чем заняться. И я уверен, будут знать.
— Ну, что ты молчишь? — издеваясь, спросила Маринка — Язык проглотил? — девочка прыснула смехом, и пошла поправлять зелёные больничные занавески. А каламбурчик — то у неё, мой.
Даже противный писк долбанного аппарата, который настойчиво впаривают моим родителям (с расчётом на то, что я останусь овоще — базой, видимо), не нарушает идиллию момента. Я чувствую себя просто прекрасно.
Сегодня, к моему удивлению, никто из друзей не пришёл. Но мама с папой с лихвой восполняли их отсутствие. Мамочка моя постоянно поправляла мне подушку, взбивала её и аккуратно (хотя, конечно, моей боли это не умоляло), прикладывала меня обратно. А папаня, смотрел рядом со мной свои футбольные матчи. Мы частенько этим занимались, пока я не переехал, и не замкнулся в себе:
— Ну! Ну! — заорал отец на всю комнату. Он только — только вошёл, и уже навёл шуму. Сестра недовольно шикнула на него, заставляя замолчать.
Батя прошлёпал в бахилах к моей кровати, и в очередной раз, присел на табуретку рядом с изголовьем. В руках у него был телефон с новым матчем каких — то футбольных команд. Мои глаза улыбались, папа это определённо знал. Я уверен. Кажется, он забыл, что я не особо увлекаюсь темой спорта, но меня это вполне устраивает. Я безумно соскучился.
–
Время 14:20.
Мама сидела и тихонько читала мне новую книгу. Она сказала, что это лимитированное издание Достоевского, но судя по тому, что там постоянно говорилось о сексе и наркоте, кажется, она наткнулась на книжных мошенников. Интересно, она сама замечает о чём читает?
— И когда он медленно спустил свою руку ей в трусики… — женщина моментально покраснела — Да что ж это такое?! — она с силой вырвала страницу — Просто иуды! Иуды в натуральном виде!
Отец вздрогнул. Он прикорнул на кресле в конце палаты, поэтому испугался, когда его вырвали из сонного царства, подобными воплями.
— Блин, Ленка! — крикнул он — Чего вопишь?!
Родители быстро переходили на крик и также быстро успокаивались. Я всегда сравнивал это с выбросом чернил у кальмара. «Раз» и всё.
— Так, какую чертовщину я читаю! — она перевернула книгу и начала вглядываться в обложку. Слегка поддев ногтём отходящую бумагу, она сорвала название «Записки из мёртвого дома», оголяя второе. Настоящее. «Я буду любить тебя страстно». Мать сорвалась. Она начала кричать матом и желать «всего самого наилучшего» тем, кто продаёт подобные книги в три дорога. Понятия не имею, как она вообще вышла на этих идиотов.
— Так, Ленка! Ленка, ядрёна вошь! — отец недовольно смотрел на маму — Ну, чё орёшь? Ну, чёрт с ними! Чё разоралась?!
Я был так сильно доволен этой ситуацией. Ты не подумай, читатель, я не желаю расстройства матери или взбучки предков, как таковой. Но эти их мини — ссоры всегда так забавно выглядели… Хотя, какая там ссора, так… Выяснение отношений.
— Ну, неправильно же это, Тём! — не успокаивалась мама — Ну, неправильно так с людьми поступать! Настоящие твари, я считаю!
Папа подошёл шаркающим шагом к разъярённой матери. Он раскрыл руки для объятий и маманя, ещё немного попричитав, медленно к нему подошла, утыкаясь головой в его широкую грудь.
Это, кстати, был их жест примирения. Да и наш с Маринкой. Семейная традиция.
— Я не могу, Тём… — погрузившись в свои воспоминания, я совершенно упустил из виду изнурённые лица моих родных. Только сейчас я услышал заветные слова — Не могу уже…
— Ну — ну, родная. — папа гладил жену по голове — Справимся. Кофейку, поди, бахнем с тобой, красавица моя?
Мама посмотрела заплаканными глазами на меня, она попыталась сделать это незаметно. Она попыталась.
— Да, думаю, стоит. — возвращая взгляд к мужу, согласилась она — Сынок, мы скоро! — Голос дрогнул. Матушка моя вышла, не посмотрев на моё безропотное тело. Как только её ноги коснулись коридора, я услышал всхлипы. Они начали отдаляться по мере того, как удалялись мои родители.
Маринка ушла час назад к репетитору, в этом году она сдаёт ОГЭ.
Я снова остался один. Самое время порассуждать над сущностью бытия.
–
Время 17:40
За окном уже стемнело, но розовый закат, что красиво отливал на моих бинтах, компенсировал столь быстрый свой уход.
Родители до сих пор не вернулись, а я от чего — то, впал в какой — то лабиринт из мыслей. Меня всё ещё волновала та Седоволосая, что прыгнула на атрофированного человека. В здравом уме такое никто не провернёт, хотя, справедливости ради, и из окна выпав, никто не пропадёт, будто его не было.
Я не параноик, не верю во всякую потустороннюю чушь, но это не давало мне покоя. Кто она? Что она? В опасности ли мои родные и близкие из — за этой сумасшедшей? Может, это вообще розыгрыш от этих придурков, как в том парке?
Парке… Каком парке? Приснилось что ли? Бред.
— Я тут! — Маринка вбежала в палату, словно кузнечик. Она пропрыгала ко мне и, чмокнув мою щёку, представила поближе стул — Я тебе сейчас тако — о — ое расскажу! — присаживаясь, оповестила она — Ну, слушай!
И я действительно слушал. И что для меня по сей день удивительно, слышал. Мне нравилось то, что она говорит. Раньше это казалось полной бессмыслицей, но сейчас просто песня Леля какая — то. Я в таком восторге от россказней про её сплетниц, что это меня пугает. Когда всё закончится, не подамся ли я в подружки своих парней?
— А потом она мне и говорит!..
И говорит, и говорит. Маринка вообще любитель поболтать, чему я теперь несказанно рад. За последние дни я успел узнать, читатель, записывай:
Что такое краш. Оказывается, это не современная группа последователей «КиШ» (Да простит Горшок меня за эту интерпретацию)
Что делать, если тебе игнорят. Представляешь, читатель, оказывается, нужно забить!
Как быть, если тебя абьюзят. Ты знаешь, что такое абьюз? Вот и я не знал. Ты почитай, читатель, интересная штука, оказывается.
Как часто газлайтят детей в школе. Я в шоке с разнообразия слов, которые у моей сестры имеются. Что, твою за ногу, это такое? Что за фрукт, с чем его есть?
— Вот, если ты пошутил у себя в голове про фрукт, — вставила Маринка — то секи. Ты меня газлайтишь.
Я удивлённо распахнул глаза. Насколько же хорошо она меня знает? Сколько я вообще пропустил? Она ведь только недавно писклёй мелкой бегала. Да что же это!
Время 19:10
Родители принесли торт. Конечно, не то, чтобы я его мог попробовать, но они сказали, что это мне. Прикольно маленький десерт с изображением ромашки посередине.
Мама аккуратно его распаковала и нарезала. Протянув каждому по куску, семья приступила к трапезе:
— Не боись, Эдик! Я тебе потом ещё куплю! — обещала Маринка — Я на работу иду устраиваться! — весело объявила она.
«В пятнадцатилетнем возрасте?»
— В пятнадцатилетнем возрасте? — озвучил мои мысли отец — Ну, что же. — он сунул ложку в рот — Похвально, шпулька.
«А как же экзамены?»
— А с экзаменами не тяжко будет? — теперь мама переняла на себя инициативу телепата — Как собираешься заканчивать школу?
Маринка моментально погрустнела. Плечи её ссутулились, а лицо более не блистало тем энтузиазмом, что был в самом начале.
— Нет, я же не против. — начала маман — Я говорю просто, что может быть тяжело.
— Всегда тяжело. Всем тяжело.
Опаньки, начинает огрызаться. Это плохо.
Знаете, как работает включение режима «Ненавижу своих родителей»? Через их фразы: «Я хочу, как лучше».
— Ну, дочка, мама права. Мы же, как лучше хотим.
В яблочко, бать.
Маринка резко подскочила и психанув, выбросила кусок только — только отрезанного торта прямо в урну. Мать закатила глаза:
— Что за выходки?! — женщина подскочила следом.
— Да я вам же, блин, помочь хочу! Да вы же сами не верите, что Эд после такой аварии, блин, встанет! Пелёнки — распашонки, кресло инвалидное, а сиделки?! Я вот зашла посмотреть, сколько стоит в день сиделка! Да вам не в жизнь не потянуть без моей помощи!
Я округлил глаза.
Не от того, что был удивлён сказанному. Конечно же, нет. Осуждать за страх потерять близкого или потеряться в близком, это не причина для осуждений. Я был удивлён той спеси, что вырвалась из младшей сестры. Девочка быстро краснела, оголяя правду и искренность своих слов.
Родители, глядя на дочь, молчали. Даже мама, имеющая способность моментально ориентироваться в подобных ситуациях, была растеряна. Я часто устраивал истерики из — за бесполезных причин. И сейчас жалею. Но разница в том, что Маринка, будучи примерной дочерью, сейчас кричала на родителей по причине моего состояния. Это не одно и то же, в сравнении с отстаиванием своих долбаных прав, погулять с друзьями и обязательно до двенадцати ночи. Это куда больнее.
Мать попыталась приблизиться к дочери:
— Не подходи! Лучше не подходи! — Марина, цепанув рюкзак с вешалки, выбежала в коридор. И я уверен, читатель, по улице она летела в бахилах. Я знал, что она чувствует. Я же только недавно вышел из этого возраста. Обиду за то, что не верят в неё. Не признают. Моя милая девочка, если бы я только мог сказать тебе, что ты всё делаешь правильно. Я обещаю, сестрёнка, я выкарабкаюсь. Я сделаю всё, чтобы встать на ноги. Ты накопишь деньги себе на машину, на Универ, но я не позволю этому миру заставить тебя тратить деньги на моё жалкое «доживание», если такое и предстоит… Я обещаю тебе, моя милая сестрёнка. Я обещаю.
Время 21:23
Я ясно видел эти цифры на часах, когда спина неприятно зачесалась. Чёрт побери, и ведь дотянуться никак. Губа потянулась вверх, я издал сдавленное мычание.
В палате кроме меня никого не было. Родители поехали домой, полагаю, разговаривать с Маринкой. Зуб даю, там они её не обнаружили. Она пошла к своему бойфренду, Артёму. Удивительный человек, кстати. Передаёт мне каждый раз оригами в виде птичек. Все фигурки, в последовательности даты появления, гордо выставлены на подоконнике.
Зуд начинал меня безумно раздражать. Как будто, комар кусал в одно и то же место. Какой кошмар! Только снимите с меня эти долбанные гипсовые кандалы и покажу вам, кто в доме хозяин.
Внезапно, за мутным стеклом входной двери, появился силуэт. Я напрягся.
Ко мне постучали. Я оценил шутку, но читатель, согласись. Она довольно злая.
— Согласна, злая. — в комнату вплыла та самая мадам, что растворилась по волшебству, выпав из окошка — Опять сам с собой общаешься?
Я в темноте палаты никак не мог рассмотреть лица говорящей, девушка со скрипом протащила табуретку и поставила напротив меня.
— Ну, Эд, как поживаешь? — лунный свет будто избегал лицо незваной гостьи. Я был не в состоянии рассмотреть её — Ты знаешь мою дорогую Мару, дитя.
Ничего не понимаю. Дитя? Сколько лет этой даме?
— Поверь, сколько мне лет, тебя волновать не должно вовсе. — женский силуэт приподнялся и начал приближаться ко мне — Понимаешь, тут такое дело. Тебя тут быть, явно, не должно. — поднимаясь рукой вверх по одеялу, оповестила нечистая. Когда она дошла до моей груди, женские пальцы принялись отстукивать ритм по забинтованной поверхности — Ну, так. Какой выход?
Из палаты.
— Шутник! — девушка рассмеялась. Наконец, я рассмотрел её лицо. Юное. Бледное. Наивное. Прямо, как у Маринки. Глаза… Глаза… Не могу никак увидеть её глаз. Темнота намеренно их укрывала под своим крылом. Волосы седые. Да, это точно она. Нет, читатель, я не сомневался. Я лишь слегка надеялся на ошибку — Более, ошибок, Эдуард, не будет.
Она медленно приблизилась к шее. Мощная хватка настигла меня, словно хищник жертву. Я почувствовал, как начинает жечь кожу. Резко незнакомка отдёрнула руку:
— Вот стерва! — воскликнула она — Ну, раз физически тебя не добить! — Седоволосая выставила руки вперёд.
Боль. Какая неописуемая боль в сердце, словно его кто — то сжимал внутри. Меня начинает рвать на части от осознания скорой кончины.
Как же так? Что я такого сделал? По какой причине всё происходит именно здесь, именно со мной? Нет — нет, читатель, причины, наверняка, есть. Конечно, есть! Я врал, блудил, бухал! Но за что?! ПОЧЕМУ Я?!
Страх. Он накатывает волнами. Не могу справиться с этим. Как справиться с этим? Слышу свой крик.
Потерять их снова… Потерять их навсегда. Что за мука?! Что за мука, дать надежду и отобрать её следом?!
Я люблю вас, мама, папа! Люблю тебя, Маринка!
Вспышка.
Темнота.
Боли больше нет.
Открываю глаза. Сквозь сонную пелену едва ли могу различить людские силуэты. Моргаю.
Вдох.
— Маня? — тихо спрашиваю я.
Блондинка ошарашенно всматривается в моё проявляющееся тело:
— Эдик?