В отношении происходящего всего скажу только примечанием, и то, чтобы самого себя не обидеть, что в первое время я был в таком же непонимании и даже безвыходном, бесполезном даже, положении, в котором, скорее всего, и ты, читатель мой, сейчас прибываешь.
Во завернул.
Прочитав несколько раз один и тот же заголовок, ещё больше вчитываясь в отрывок с аварией, я всё боле и боле приходил в состояние шока.
«Причиной стала бомба на днище автомобиля»
«В машине находились четверо людей»
«Тела обнаружить не удалось»
Мысли в голове вырывали одни и те же фразы из текста и гонялись друг меж другом наперегонки, пытаясь донести суть.
Трясущимися руками я отложил газету и поднял взгляд на закурившего рядом старичка.
— Старый, это чё такое? — ломающимся голосом выдавил я. В горле как — то предательски пересохло, казалось, даже слюни теперь работают не на меня. На лице начала расплываться придурошная улыбка — Шутка, да? И тебя подкупили, бомж несчастный? Вот, гады!
Старик молча вынул пачку сигарет из кармана, синий «Camel» знакомо блеснул обёрткой. Аккуратно, почти скрупулёзно он вытащил сигарету и медленно протянул мне трясущимися руками.
Я поёжился. Кисти у старца были все в грязи, с какими — то мозолями, в каких — то болячках. Зрелище не самое приятное.
— Да ты не боись, горластый. Тебя уже такое не настигнет. — он настойчивее подсунул мне сигарету.
— Сомневаюсь вообще — то.
— А ты не сомневайся. — видимо, устав держать в руках «презент», старик отложил свёрток на скамью и уставился куда — то вдаль, медленно затягиваясь— Болезни, было известно, живых трогають. Мёртвым — то они не больно погоду делають.
Я почувствовал, как по телу пробежал холодок.
«Мёртвым?»
— А я мёртвый, по — твоему, башка твоя старая? — как — то неожиданно для себя снова вырвалось изо рта— Мёртвый я, шарлатан поганый??! — в голосе моём прозвучала обида, какая — то до боли детская, не контролируемая, настолько печальная и искренняя, что я почувствовал, что вот — вот расплачусь, но что — то внутри меня этот порыв сдержало.
Старик пожал плечами.
Я отвернулся.
За последний час я не понял ровно ничего. Как оказался возле аптеки, как очутился в этом проклятом парке, почему общаюсь с этим стариком и почему люди не обращают на мои вопли внимания. Всё казалось до жути странным. Я очень обрадовался, когда возле меня оказалась чья — то собака. Маленький корги активно обнюхивал мою ногу, вздрогнув, я непроизвольно качнул кроссовком.
С обидой развернувшись к старику, пытаясь доказать ему его же сумасшествие, я потянулся рукой к псу, но тот резко зарычал, ощетинился и поскуливая, рванул к неподалёку разгуливающей пожилой хозяйке.
Прибывая в каком — то исступлении, я не нашёл ничего лучше, кроме как высказаться своему дурно пахнущему собеседнику:
— Это всё запах твой, старик поганый! От него собака даже дёру дала! Мыться не пробовал?!
Старец затушил сигарету и медленно разгибая спину, поднялся.
Я от чего — то почувствовал панику, когда увидел, как он начинает отдаляться. Подорвавшись с места, ноги сами понесли за ним.
— Я с тобой говорю, игнорщик чёртов!
— А чёй со мной языками чесать, раз вонючий я? — тихонько отстегнул мужичок и сложив руки за спиной, потопал дальше. Он был похож на чёрствый круассан, из — за возраста его спина, по — видимому, уже никогда не разогнётся больше того угла, в котором она была сейчас.
Я почувствовал прилив стыда и бешенства одновременно. «Будто он не воняет!»— пронеслось в голове.
— Ну, так вонючий же, старый! Ну, несёт от тебя за три километра!
— А чёй сразу за три? Можем за два с хвостиком?
И тут я осознал — он издевается. Но паники моей это не остановило. Ноги его хоть и перебирали по земле медленно, но с какой — то удивительной настойчивостью, с удивительным упорством, которое то и дело добивало меня своим наличием в принципе. Будто не мог я согласиться с тем, что старец может сейчас вот так вот куда — то уйти, бросить меня одного в этой тревожной атмосфере.
— Да понял я! Ну не воняешь, попахиваешь! — мужичок приостановился и обернувшись в пол головы, улыбнулся.
— А чёй — то попахиваю? Может, всё — таки пованиваю?
Я был готов разрыдаться от всего происходящего. Впервые за три года после злополучного расставания, запустившего неприятные события в моей несчастной жизни, я почувствовал, что у меня есть желание заплакать и оно очень хочет непременно сейчас «закатить гастроли».
— Да заканчивай ты издеваться, пердун вонючий! Сил никаких нет! — выкрикнув эти слова, я рывком развернулся обратно к скамье. Оказывается, пока я был «в погоне» за стариком, мы успели недалеко отойти.
На улице уже начало смеркаться и силы потихоньку покидали меня. Удивительно, только недавно ведь чёртово солнце пыталось выжечь мне глаза.
Я с громким выдохом присел на лавочку. Уткнувшись головой в руки, я стал напоминать скульптуру Огюста Роден а «Отчаяние», только поза моя была несколько обычнее, но готов поклясться, энергетика от меня исходила схожая.
Тихие слёзы начали вытекать из моих глаз, ведь абсурдность происходящего начинала казаться реальной. Признавать её, пропускать через себя. Да гори пропадом весь мир, если это чья — то глупая шутка! Гори пропадом!
Мертвы. Мои друзья. Мертвы. Я? А я что? Я вроде здесь, живой… или неживой? Да уж чёрт его разберёт! Что за эзотерика, честное слово! Может, он сумасшедший старик этот, может это всё трюк от этих идиотов? Да кто его знает! Я устал! Устал! Устал!
Когда я поднял голову, на улице окончательно стемнело. Солнце зашло за горизонт и в голове стали всплывать воспоминания последних часов. Старика рядом не было.
Вот мы встретились с ребятами, вот мы поехали. Непонятный хлопок, тишина. Я возле аптеки. Аптека!
Я словно ужаленный начал озираться по сторонам, потом, как в припадке, начал ощупывать карманы. Пусто!
Ни телефона, ни тех злосчастных ста рублей!
Сука! Сука! Сука! Сука!
— Потерял чавой, внучок? — рядом, откуда не возьмись, нарисовалась бабуся, лет семидесяти на вид. Довольно приятной наружности, укутанная серой шалью. Старая цветастая кофта. От неё, то есть бабки, почему — то отдавало подвальным запахом.
— Бабусь, сто рублей обронил, не видала где? — спрашивать у пожилого человека о таком, конечно, в принципе, идея так себе. Но отчаяние…
— Да какой ж, видала. — неожиданно ответила бабка— Маруська, проказница, опять свои шайтанские обряды творит. Могу показать, где сотня твоя. Мне делать усё равно нечего.
Я активно закивал.
Бабаня по дороге пыталась меня растормошить, я нехотя поддакивал вопросам: «А лет — то сколько? А давной тут? А как так вышло?», что вышло, правда, я так и не понял, но оставить вопрос без внимания не мог. Вдаваться в подробности, кстати, тоже не особо хотелось.
Спустя десять минут мы пришли под огромный старый дуб. Засмотревшись на крону, краем глаза я заметил, что провожатая начинает отходить:
— Бабусь! А сотня — то где?
Морщинистое лицо изобразило удивление:
— А под дубом, милок, под дубом! Только поди — ка, — она приостановилась — Ты её вырыть не собираешьси?
— Так, девка зарыла мою сотню?! — я клянусь, что я. Сейчас. Сойду. С ума.
— Тык, ведь тольк так тебя, шабутного, здесь оставить можно. Конечно, урыла. Укопала даже. Вон — а, с правой сторонки и ухоронила. — клюшка указала на перерытое место, усыпанное свежей землёй.
— Ухо… ухо… — отследив направление, я не прекращал попытки разобрать, что сказала бабка.
— Не мучайся. Похоронила, по — вашему, милый. Похоронила она тебя так. Поди — к надеялась, что ты здесь и упокоишься, но видать нет. — Бабка вздёрнула шаль на голову— Да ты не горюнься, милок. Быват всякое, жаль, тебя, конечно, но жизнь штука така.. — бабушка развернулась и что — то про себя шепча, медленно потопала по изначальному маршруту.
Я стоял, как вкопанный.
Осмотрев тёмный парк, я вдруг поймал себя на мысли, что мне ни чуть ни холодно. На улице осень, а я вовсе не чувствую холода. Ничего не чувствую. Даже ветра. Ранее всё не было возможности остаться наедине со своими ощущениями, но сейчас, когда всё вокруг приобретает такой неприятный оттенок…
Листья колышутся, а волосы мои, как залаченные, продолжают оставаться на одном месте. Я опустил голову и вскрикнул. Все кроссовки были в крови, одна ступня вывернута в другую сторону, пол ноги без джинсовой штанины, просто вся сгоревшая, будто тлеющая конечность.
Как я мог раньше не заметить? Нет, не так. А — А — А — А — А — А — А — А!!!
Моя бордовая толстовка местами была порвана, правый бок обгорел не меньше ноги. Я нажал на рану. Боли нет.
Может, это грим? Точно, грим!
— Дяденька! — Мыслекрут прервал голосистый детский возглас. Позади, как — то незаметно для меня, появилась маленькая блондинистая девочка. Кудряшки аккуратно обвивали круглое личико, которое, в свою очередь, было усыпано веснушками — Дяденька, мама попросила передать, чтобы вы привели себя в порядок! В нашем парке так не принято ходить! — голубые глазки сверкнули в сумерках.
Слегка ошалев от такой предъявы, я начал выискивать ту самую маму девочки. Я сам только недавно обнаружил этот чёртов прикид, как давно тогда, эта мадам, за мной наблюдает? За метров триста от нас, скрестив руки на груди, стояла женская фигура. Издалека мне не удалось разглядеть, как она выглядела. Просто чёрная одежда.
— Привести себя в порядок? — медленно процедил, всё ещё высматривая женщину— Как?
Девчушка задорно пожала плечами:
— Как — нибудь, дяденька! — резво провернувшись на своих белых туфельках, девочка побежала в сторону мамы. Я тут же приметил, что платье сзади в чём — то испачкано и хотел было окликнуть ребёнка, как в горле возник ком. В спине юной собеседницы блеснула отвёртка.
Ноги пошатнулись и я, пытаясь не упасть, нашёл опору в стволе дуба.
Голова снова закружилась, я с трудом мог стоять прямо. Вспомнив, что мне говорили при донорстве: «Если почувствуете, что падаете в обморок, сядьте на корточки», я быстро сфокусировался на исполнении данного совета.
Голова стала чуть менее тяжёлой, я опустился полностью на землю. Холода нет, хотя сейчас глубокая осень. Я напоминал себе об этом, пытаясь ухватиться за единственно известную достоверную информацию.
Это сон? Может, это сон?
На глазах снова проступили слёзы. Давило чувство безысходности. Я зарылся головой в колени.
Быть не может!
Плач усиливался, я рыдал, только что, успевая всхлипывать носом.
Да, это бред сивой кобылы! Почему у девчонки отвёртка торчит из спины?! Что за фокусы?! Не могу! Это шутка этих имбецилов?!
— Хватит! — раздалось по парку — Выходите уже! Выходите! — я начал тарабанить землю кулаком, всё ниже опускаясь на коленях — Шутники хреновы! Горите в аду! — не знаю почему у меня такая реакция сейчас. Я ведь любитель пощекотать себе нервы ужастиками. Ни раз видел картинки и похлеще. Почему именно сейчас меня пугают такие вот обстоятельства? Почему именно сейчас нутро выворачивает изнутри?
В голове возник шутливо недовольный образ отца, который грозится прибить меня, если я не занесу им обратно банки от солений.
Я невольно улыбнулся абсурдности ситуации.
Тут же истерика накрыла меня с новой силой и я, как в агонии, окончательно расползся по земле, начиная биться в припадке «душевной» боли. Я вырывал траву, мял листья, топал, лёжа на спине, тарабанил землю. Я кричал. Как же сильно я кричал. В моменте я даже перестал воспринимать свой крик, как свой. Настолько он был непривычен.
Спустя время, не буду точно говорить какое, потому, как и сам этого не понимал, я потихоньку пришёл в себя.
Слёзы стали течь медленнее, пальцы перестали мять листья, ноги расслабились и обессиленно опустились на землю. Я наконец успокоился.
«В йоге такая поза называлась бы «шавасана»»— подумалось мне. Младшая сестра частенько практиковала на мне новые увлечения. Гитара, мольберт, танцы, бальные танцы, пару раз она кинула меня на прогиб по какой — то там техники тхэквондо. Коврик для йоги был спасением для меня, Маринку, правда, хватило тогда ненадолго. Кажется, она порвала себе связки при очередной попытке сесть на шпагат. Но я точно запомнил, как называется моя любимая поза. Я там нередко засыпал.
Немного погодя, я приподнялся на локтях, осматривая местность. В поле моего зрения не было никого, кроме…
— Сладкая вата. — я быстро вскочил, заметив знакомый цвет волос. Не знаю, как я рассмотрел его при свете фонарей, да и меня, толком, мало это волновало. Я рванул с места. Мгновение спустя, очутился позади не столь знакомого силуэта. Странно, мне показалось, что она гораздо дальше.
Девушка увлечённо и ритмично двигала лопатой, мне даже почудилось, что в такт какой — то мелодии. Немного прислушавшись, я понял. Ну точно, Король и Шут «Гимн шута». Невольно я стал покачивать головой за компанию её движениям. Вот это эмоциональные переходы, Эдуард! Бьёшь рекорды! Когда всё закончится, сходи — ка к психологу. Не противься друзьям.
Внезапно, розовая упёрлась в меня своей пятой точкой и приостановилась. Я замер.
«Стоп. Даже, если я призрак, то она видеть меня не может, так?» — мысль о том, что я умер показалась от чего — то даже приятнее, чем та мысль, что меня сейчас застукают за «подглядыванием». Недавно Колян судился с какой — то полоумной за то, что улыбнулся ей в лифте. Вспоминая, как проходило это действо и в какой агонии он потом умолял не выписывать ему штраф, чтобы «не портить историю», я сдрейфил.
Розовая макушка быстро от меня отскочила, приставляя к моему кадыку лезвие лопаты и довольно грязной, к слову.
Я вытаращился на девицу, удивляясь её сноровке. Это было круто. Так быстро среагировала, прямо, как в сериале.
Я поймал себя на мысли, что восхищаюсь ей, но быстро таковую прогнал.
— Слышь, убери валыну. — выдавил я, украдкой посматривая на железное полотно. Хоть мой взрослый мужской голос и должен был показаться в этот момент убедительным, в итоге получилась какая — то просьба подростка не рассказывать родителям про то, что он курил. И вообще курил не он, а друзья, он просто рядом стоял. Клянусь, по — моему, мой голос дрогнул на моменте с «валыной». Зачем я вообще это сказал.
Сейчас я заметил, как девушка сщурила глаза и насупила нос. В тени, вроде, серые. Губы довольно пухлые, так что мимика весьма заметна, брови выразительные, они собрались возле переносицы. Но, помимо этого, я также заметил, что лопата в её руках ходит ходуном, хоть и стоит ровно возле моей шеи. Молчание.
— Ты слышишь меня? — я зачем — то двинулся вперёд, но быстро остановился, когда заметил, что она также двинулась подальше от меня, словно… Боялась?
Эдик, да ты гений мысли! Браво! В студию автомобиль, этот мертвяк допёр, что он пугает бедную девчонку. Вспомни, как ты выглядишь! Я перевёл взгляд на руку и аккуратно ею подвигал, открывая общему взору обгоревшую плоть. Лицо моментально скривилось в отвращении. В кадык настойчивее впилось лезвие лопаты.
— Тих — тих, — я поднял теперь уже обе руки, показывая безоружность, как мне показалось, я должен был выглядеть безобидно— Я без зла. — процитировал фразу Толика — нолика. Ну всё, верный признак того, что я нервничаю.
Девушка всё ещё стояла в стойке, я снова заострил взгляд на глазах. Мне показалось, что они стали ещё более серые, чем были до сих пор. Она вампир или типа того? Я уже ничему не удивлюсь.
— Маруська! От проказница! — вдалеке послышался знакомый старушечий голос. Бабка была метров за двадцать дальше нашего, однако в секунду оказалась позади девахи, которая, к слову, ни капли на такое не отреагировала, в отличии от меня. Я с ужасом отскочил от бабки — соника, припадая на пятую точку. — От, горемычный. Два сапога пара. Не вишь что ль, что он бешенный? Только — только очнулси. Ягодка, ты уж не пугай окаянного, он ведь и так пуганный. — почему — то мне казалось, что эта старуха издевается. Но меня сейчас сильнее волновала её скорость. Да они тут все упыри что ли?!
— Ты как здесь очутилась, Яга недоделанная?! — я вновь агрессирую. Видно, полгода без социума дают о себе знать. Раньше я был не такой нервный. Да вообще — то раньше я и не был в подобных ситуациях.
Бабуся, аккуратно опустив ручку лопаты девчонки, начала ковылять с клюшкой ко мне. Я же припустил отползти подальше. Приметив мои телодвижения, бабуся растворилась в воздухе. На секунду опешив и пропустив «выдох», я краем глаза заметил клюшку уже возле своего плеча. Медленно отследив, кто её держит, заорал.
Бабка недовольно «цокнув», обозвала меня шалопаем и снова исчезла.
Девчонка удивлённо наблюдала за этой картиной.
— Не то, чтобы я боялся бабулек… — решил пошутить. Своевременно. Маруся, так назвала её бабка, не отреагировала.
Я откашлялся и приподнялся. Моё мужское эго сейчас просто воет от таких взбучек со стороны женщин. Я почувствовал неловкость и даже стыд за свою реакцию, совершенно упуская момент с тем, что чуть не обделался от происходящего секундой раннее.
Чтобы заполнить паузу, я прочистил горло и аккуратно начал подниматься, как заметил, что она опять притянула к себе лопату.
Расстояние меж нами три метра, всё, как батюшка «Ковид» завещал.
— У меня нет намерения причинить тебе вред. — тихо сказал я и зачем — то развёл руки.
— Я в курсе. — неожиданно ответила она. И что интересно, я не понял, чему удивился больше: тому, то она ответила или тому «что», она ответила.
— Тогда чего за лопату держишься?
— Чтоб ты не подходил. — Я ошалел.
— Больно надо мне к тебе подходить.
— Ну раз, подходишь, значит надо. — какая настырная девка. Но ведь она права? Чего я бычу — то?
— Да не сдалось мне к тебе подходить, блин! — давать маху и тут не позволяла гордость. Ну, не хочется мне, знаете ли, проигравшим быть. Хотя мы вроде и не играли…
— Ну, так и не подходи тогда!
«КАКОЙ ЖЕ БЕССМЫСЛЕННЫЙ ДИАЛОГ!»
Я замер на месте.
Она, ещё немного погодя, полностью расслабила руку и лопата тихо приземлилась на листву.
Маруся начала что — то искать в сумке через плечо, которая вся была увешана какими — то значками с аниме. На большинстве из них были сцены сражений, кажется, я заметил пару знакомых.
— «Наруто», — Ну, Маша, если ты и эту попытку с тобой заговорить запоришь, я не знаю, что сделаю. Девушка продолжила рыться в сумке торопливее. — «Тёмный дворецкий», «Стальной алхимик» — продолжил я.
Деваха подняла на меня недовольный взгляд:
— Смотрел при жизни аниме? — раздражённо уточнила она, на секунду останавливая свои поиски.
Я обрадовавшись, что наконец добился внимания девушки, закивал:
— В подростковом возрасте. — стоп. «При жизни»? Погодите, она не отреагировала на бабкины фокусы, логично, что она не впервой такое видит! — Пардон, Ваточка, но я как бы жив.
— Ну, да? — Деваха состроила скептичную мину. Одна бровь поднялась выше второй, губы теперь расплылись в издевательской улыбке, глаза сменились с раздражительных на самоуверенные — А чё ж тогда ты тут забыл?
— Гуляю.
О, как. Я и сам не ожидал такого ответа.
— Ну, гуляй дальше. — После этих слов меня пронзила целая гамма болевых ощущений. Где — то щипало, где — то свербело, где — то кололо, где — то зудело. Я заорал.
Девушка, не сводя с меня взгляда, прошагала на прежнее место. Столкнув моё извивающееся тело с кучи земли, присела на колени. Ловко расчистила от листьев землю, открывая моему заплывшему взору, ямку. Сунула туда часы, невесть откуда взявшиеся и что — то прошептав, присыпала землёй бедный аксессуар.
Я бросился кататься по земле:
— Сука! Что это?! Что ты сделала?!
Ещё немного посидев над кучкой, Маша начала осматриваться. Приметив оранжево — жёлтый лист с пластиной, напоминавшей сердце, гордо взгромоздила его на самодельную могилку.
Наконец, девчонка поднялась и, вздёрнув сумку, направилась к близлежащему вымощенному тротуару.
На меня накатила та же паника, что и в первый раз. Когда вонючий душок от деда стал уходить за компанию вместе с ним.
Я попытался ползти следом:
— Не уходи! Объясни! — слова категорически не хотели подбираться, пока я боролся с припадками, пытаясь не отставать от Маруси— Я тут недавно, а ты, видимо, давно! — Эдуард, сегодня тебе в пору взять с полки пирожок за высокоинтеллектуальные умозаключения.
Маша молча продолжила двигаться по своему пути.
— Да стой ты! — наконец взбрыкнул я и попытался зацепиться за щиколотку девчонки, но, по закону жанра, рука моя проскользила сквозь неё. Я опешил— Нет… — обессиленно вырвалось у меня — Быть не может…
Девушка остановилась. Повертев головой, озираясь, она резко развернулась всем туловищем ко мне. У неё, видно, привычка делать такие «виражи»:
— Слушай сюда, клочок человека! Мне глубоко плевать, как ты помер и при каких обстоятельствах! Мне не интересна ни одна история из твоей жизни! Более того, — она вздёрнула указательный палец — Мне совершенно плевать как ты себя сейчас чувствуешь! Ты всё понял?
Я поднял влажные глаза. Розововолосая на секунду вздрогнула, но быстро пришла в себя. Она опустилась на корточки:
— Это была соль.
Я непонимающе вглядывался в уверенные глаза новой знакомой:
— Салат?.. — первая ассоциация, что пришла на ум, звучала именно так. И я её зачем — то озвучил.
Машка выдохнув, поднялась и удалилась прочь.
Не знаю сколько я пролежал, прогоняя по кругу алгоритм «Заплакать — успокоиться», но судя по всему довольно долго, ведь начало постепенно светать.
— Ну чавой, чистюля, как день минул? — вонючий старик возник над головой. Я смотрел на него перевёрнутого и меня начало мутить. Решаюсь воздержаться от ответа. — Ну голову — то что свесил, ай? На кой к Маньке пристал?
Вопросы его казались мне раздражающими, но злиться на старика сил не было вовсе:
— То гарланит, как зяпастый чёрт, то лежит, как воды в харю набрал. Ишь чё… — дедок причитая, снова достал газету.
Я невольно взглянул снизу на дату.
«11 ноября»
Глаза сами по себе расширились:
— Какое сегодня число? — вопрос на одном дыхании.
Старик подло сощурил глазки и улыбнулся:
— Ты неграмотный иль чё? Смотри, коль читать умеешь.
Он протянул мне газету. Опять. Руки вновь брать этот бумажный вестник не хотели, в голове уже выстроилась ассоциация: газета — плохие новости. Хотя, когда было иначе.
Я нехотя принял свёрток:
Ну вот же, 11 ноября. Вчера было 10 октября, а сегодня 11 ноября. Логично же.
— Ядрёна копоть… — протянул старик — А ты помер — то когда?
Слова застряли в горле.
Старец тихонько забрал у меня газету, словно боялся делать резкие движения, ну, или просто не хотел. Справедливости ради, бояться ему больше нечего.
— Оглох что ль… Бедолага.
Я аккуратно приподнялся, сначала на локти, потом на колени, позднее аккуратно выпрямился в полный рост. Вонючий дедок всё ещё стоял рядом.
— Мне надо выйти отсюда. — я ответил на предыдущий вопрос. Если интересно, пусть знает.
— Всем надо. — усмехнулся дед — А газётку — то она ведь передала, Маруська наша, девка, хоть и колюча, но без даты смерти не оставють…
Я взглянул на старика с раздражением. Теперь, когда свет начал выравниваться, я мог лучше его рассмотреть, да и к запаху я уже попривык.
Старая куртка, напоминающая кафтан. Какие — то обломки медалей на груди, по виду, века девятнадцатого. История в школе даром не прошла, спасибо, Асе Евгеньевне. Руки все в пузырях, да болячках. Глаза красные от слёз, потерявшие прежний цвет. Щёки впалые, губы обветренные. Кожа местами просвечивает вены, особенно возле глаз, от чего кажется, будто мужик только и делает, что читает по ночам.
— Выглядишь, старче, дерьмово. — заключил я, заглядевшись на руки.
— А оспа, сынок, другой вид давать не могёт. Как есть, так и выгляжу.
Я сглотнул. Оспа. И правда, верные признаки — эти самые отвратительные пузыри на руках. Фу. Когда мы проходили эту болезнь на биологии я старался быстрее перевернуть страницу.
— И давно ты… — я замялся — Тут? — сменим тему. Пора разбираться в этом чёртовом колесе.
Старик усмехнулся:
— Как годков сто по два раза, сынок.
— Двести лет?! — от неожиданности я вскрикнул.
— Да поди уж так, коль память на подводит.
«Твою мать, во влип.»
Безысходность снова накатила, я с размаху приземлился на лавку.
— Мне выйти надо, дед. — мой вердикт прозвучал очень жалобно, почти отчаянно.
Дедок начал складывать газету. Аккуратно сгибая уголки, он разглаживал по линиям.
— Макар меня звать.
Я опомнился. И правда ведь, мы даже не познакомились во всей этой суматохе.
— А я Эдик, Эдуард то есть. — я протянул более целую руку для рукопожатия. Старик принял жест и поддержал. В глаза снова бросилась обугленная кисть. Господи, Эд… Куда же ты влип.
Обменявшись приветствием, Макар зашагал в сторону ближайшей лавки. Я пошёл следом. Приземлившись на деревянные доски, дедок тяжко выдохнул.
Спустя часа полтора молчания, старец начал приподниматься, также тяжело кряхтя и заодно возвращая меня в момент:
— Дед, куда лыжи навострил?
— Айда за мной, да узнаешь. — он даже не повернулся, просто стал удаляться вперёд по тротуару.
Я отвёл взгляд. Идти куда — то за стариком мне очень даже не хотелось. Идти куда — то в принципе мне не хотелось. Хотелось уснуть и проснуться в том же дне, когда мне позвонили ребята.
И что? Не поехать с ними? Да нет же, поехать! Остановить!
Я, сам того не отследив, инерционно приподнялся и поплёлся следом.
Весь оставшийся путь мы шли в тишине, мне хотелось много чего спросить, но судя по всему, мёртвым разговоры не улыбаются.
Добрались мы сравнительно быстро, за десять минут примерно. Я узнал знакомый дуб, стоящий неподалёку, семенящую перед мамой девчонку, ту самую, блондинистую. Невольно я снова разглядел отвёртку в её спине. Женщина, которая всё также стояла, скрестив руки на груди, одета была в траур: чёрное платье, шляпа с вуалью того же цвета, чёрные колготки и чёрные, очень неудобные на вид, туфли. Она постоянно жала одну ногу к другой, так, что казалось, будто обувь была мала. Глаза её прикрывали огромные солнцезащитные очки.
Чуть дальше разместилась та самая бабка — сонник в своём цветастом наряде, выбивающимся элементом была её серая шаль.
Я наконец обратил внимание, как много всяких людей стягивалось к дубу со всего парка вслед за нами. Удивительное зрелище. Народ стекался одной сплошной рекой, но в разных руслах.
Тут и недовольные подростки с сигаретами, и пожилые люди с библиями и даже парни нерусской национальности, которые, наверняка, в очередной раз докопались до безобидного менеджера. Выглядел этот бедняга весьма красноречиво. Белая рубашка, серые штаны и бейджик на груди. Всё, как полагается офисному планктону. Единственное, что выделялось, кровавая гематома на лбу.
Солнце вошло в раж, когда толпа разрослась до больших размеров. Мне даже стало тесно.
К дубу вышел какой — то мужик с мотающейся верёвкой на шее:
— Дорогие почившие! — он деловито запрокинул верёвку на плечо, в дядьке я постепенно узнал бывшего мэра своего города, который как — то неожиданно сошёл с поста. Хороший был мужик, довольно многое делал для народа. Наверно, поэтому и сошёл… Я немного возгордился своими талантом каламбуров— Поприветствуем же! — стоящие впереди нас люди разом обернулись на меня и начали хлопать, кто — то сзади пристрастился меня толкать, а дед Макар так вообще пнул меня вперёд. Недовольно посмотрев на него, я сам того не приметив, очутился уже возле бывшей главы города— Ну, как зовут тебя? — вдруг обратился он ко мне. Я слегка сжался. Никогда не любил представляться на публику. Да и настроя нет.
— Эдуард. А вы, вроде, Доброделов? — Глаза мужика радостно распахнулись.
— Так вы, молодой человек, меня при жизни знали? — он по — родительски похлопал по моему плечу— Ой, как я рад! Как рад!
Толпа заликовала сильнее, я испуганно всех осмотрел. У кого — то нет глаза, у кого — то ноги, кто — то махает кровоточащей культяпкой. Меня опять замутило, но я сдержался.
— Добро пожаловать в наш парк, товарисч! — я тут же вспомнил Тольку и улыбнулся хоть чему — то знакомому в этой ситуации. Улыбнулся своей же мысли. Эд, это шиза.
Мэр аккуратно меня отставил и снова назвал чьё — то имя. Из толпы показался преклонного возраста мужик, по виду, бизнесмен: дорогой костюм, лакированные туфли, его лицо тоже казалось знакомым.
— Вы кто?! Кто вы?! — расталкивая людей, кричал он. Доброделов принял его за руку и легонько взял под локоть, но тот, развернувшись, неожиданно для всех сильно заорал— Я же убил тебя, сволочь! Убил!
Толпа затихла. Даже девочка в белом платьице перестала радостно скакать, теперь она растерянно переводила взгляд с мамы на этого потерпевшего.
Мэр явно занервничал, так как верёвка (которую он то и дело поправлял) теперь весела бесхозно, пачкая костюм. Я проследил за его взглядом, который менялся от обиды до гнева в секунду.
— Ты?… — наконец послышалось в тишине — Так… Меня… По твоей прихоти?..
Новоприбывший ошалело следил за всем происходящим. Теперь я понял, как выглядел в начале.
Он от чего — то сорвался с места и бросился на мэра, но стоявшие за ним дагестанцы ловко перехватили его попытку за плечи. Он продолжил вырываться, тогда один из активистов прописал бандиту в коленный сустав, заставляя того припасть на землю.
— Сволочь! Мразь! — кричал бизнесмен— Как много крови выпил, сукин сын, так и ещё и скрывался так долго, падла! Я тебя с потрохами сдам, скотина! Всё сдам! Не тем ты людям дорогу перешёл, Матвей, ой, не тем!
Доброделов только стоял и слушал. Я не мог сдвинуться с места. Так, мэра всё — таки убили? Вот бабки у подъезда обрадовались бы своим рассуждениям.
— Так это твоих рук дело, Леший? — это, видимо, кличка убийцы. Интересно. Голос мэра стал увереннее. Злее. Решительнее. — Твоего ума распоряжение?
Леший быстро затих, телодвижения по рывкам стали более слабые и спокойные, через секунду он и вовсе обмяк. Дагестанцы расслабились, но хватку не расцепляли.
Минуту все наблюдали за мэром, казалось, их совсем не интересовала судьба предателя. Уверен, так прозвать его успел не только я.
Бывший глава города помрачнел.
— Внести его в список. — скомандовал Матвей.
Девушка с сине — фиолетовой полоской на шее, стоящая почти возле меня (нас разделяли малыши лет пяти), резко подорвалась и вытащив из — за пазухи малиновый блокнот, что — то в него прописала.
— Когда они придут?
— Неделя, господин Доброделов.
Он кивнул. Натянув дрожащую улыбку, поднял руки и скрепив их над головой в «замок», мол, держитесь, был таков. Растворился в воздухе. Чем вызвал у меня, конечно, не малое удивление, но всё — таки не такое большое, как реакция толпы на бизнесмена.
Я почувствовал непреодолимое желание также исчезнуть с своего места, но решительно не понимал, как это сделать.
Люди разом двинулись на мужика, который то и дело начал вопить: «Не трогать! Не трогать меня! Засужу!». В голове мелькнул случай с тем мальцом с дворовой перепалки.
Меня никто не пихал и не толкал, только поздравляли с прибытием и хлопали по плечу. Старались обходить, как можно аккуратнее. Я пытался было рассмотреть, что там стало с Лешим. Куда все идут и по какой причине, но…
В один момент вся толпа просто растворилась в воздухе. Абсолютно вся. Я снова стоял возле дуба в одиночестве.