«Теперь понятно, — сам себе грустно кивал Илмарт на другой день, вычерчивая невысокие горы на северной оконечности Кеса. — Даркиец, значит».
Картинка в его голове весьма удачно сошлась.
По первости он относил Дерека к числу таких же номинально верующих, как Олив: тех, кто просто в душе верит в Бога, возможно, иногда молится или заходит в церковь, но держится вдали от церковной жизни. Из этой привычной картины несколько выбивалось то, что Дерек, очевидно, весьма хорошо знает Священное Писание и может свободно цитировать его чуть ли ни с любого места — обычно номинальные верующие, если и читали священную книгу, то весьма поверхностно. Илмарт полагал, что знания Дерека обусловлены тем, что он, будучи анжельцем, не был крещён в детстве, а подошёл к делу осознанно и серьёзно, и сам крестился с полным пониманием того, что делает, во взрослом возрасте. Отсутствие регулярной церковной жизни в эту гипотезу не вписывалось, но и тут Илмарт нашёл объяснение: если Дерек долгое время был разведчиком в Ньоне, то привык обходиться без таинств, да и вообще скрывать свои убеждения, и, видимо, избавиться от этой привычки так и не смог, и предпочитает все свои отношения с церковью решать в одиночку, скрывая их ото всех. Эту позицию Илмарт понимал и разделял: он тоже не любил афишировать свою религиозность, и предпочитал не то чтобы скрывать — скорее не привлекать внимания к своей духовной жизни.
Придя к такому выводу — что Дереку некомфортно выставлять свою духовную жизнь напоказ — Илмарт, сойдясь с ним в Кармидере, не стал ему навязывать своё общество и предлагать ходить в храм вместе.
Эта вполне стройная — пусть и на двух костылях построенная — теория дала трещину, когда вся их честная компания заявилась крестить мелкого Тогнара.
Сперва смущённый Райтэн долго уточнял, действительно ли будет уместно его присутствие — мол, вдруг исходящие от него «флюиды атеизма» сорвут таинство и дискредитируют его в глазах верующих. Тогда Илмарт был скорее занят тем, что убеждал Райтэна, что всё в порядке, и таинство не перестанет быть таинством из-за того, что отец ребёнка — атеист, и лишь краем глаза отметил, что Дерек прислушивается к разговору как-то слишком уж нервно. Он списал это на переживания за друга.
В храме Илмарт был слишком занят своими обязанностями крёстного — он держал малыша и молился с глубоким сосредоточенным вниманием, не оставляющим времени на оглядывания и анализ. Но позже, когда священник понёс ребёнка в алтарь, Илмарт окинул всю их компанию одним взглядом и заметил некоторую странность. Олив и Райтэн, как и положено, стояли несколько в стороне, и оба выглядели смущёнными, потому что, очевидно, оба не считали себя вполне вправе тут находиться. Однако Дерек, стоявший рядом и даже помогавший священнику таскать туда-сюда всякие необходимые ему предметы, выглядел не менее смущённым и даже немного нервным.
Илмарт тогда отметил это, но не смог истолковать; теперь же у него всё срослось.
«Даркиец, значит», — вздохнул Илмарт, выводя между горных хребтов тонкий рукав речушки.
Сердце его сжалось болью и сожалением; даркийцы были еретиками, исказившими веру Илмарта, и, в соответствии с его воззрениями, люди эти, определённо, были обречены на самые страшные адские муки.
Вопреки страхам Дерека, Илмарт не думал сейчас о том, что он — кошмар какой! — запятнал свою душу совместными молениями с еретиком. Все мысли Илмарта были теперь лишь о том, в какой страшной опасности находится душа самого Дерека — и что мог бы для спасения этой души сделать он сам.
По натуре своей Илмарт не был ни проповедником, ни миссионером. Он, хоть и имел глубокое убеждение в том, что вера его истинна, и был, без сомнений, готов умереть за эту веру, не умел, тем не менее, внятно объяснить другому своих мыслей и чувств по этому поводу.
«Не могу же я просто подойти к нему и предложить исповедаться, — размышлял сам в себе Илмарт, отмечая какой-то местный горный монастырь, — даркийцы ведь отрицают спасительную силу таинств!»
Поразглядывав в сомнениях явно языческий монастырь — население Кеса верило в какой-то местный культ — Илмарт признал своё полное бессилие перед беспокоившим его вопросом.
Он не считал себя вправе вмешиваться во внутреннюю духовную жизнь Дерека — он в принципе полагал, что никто не имеет прав вмешиваться в чужую духовную жизнь, — но страх за загробную участь друга сжимал его сердце ледяным дыханием отчаяния, не давая просто оставить эту тему в стороне.
Тогда Илмарт стал молиться — справедливо рассудив, что, поскольку проблема явно вне его компетенции, её решение следует переадресовать выше. Молитва, как это водится, успокоила его.
«Как бы понять, — начал размышлять он, отмечая порт на юге острова, — насколько глубоко он разделяет даркийские заблуждения?»
Некоторые из этих заблуждений, с точки зрения Илмарта, не были так уж фатальны для души — скажем, неприятие икон. Иные же как раз и вызывали у него серьёзное беспокойство — такие, как отказ участвовать в таинствах.
Размышления о том, насколько глубоко Дерек принимает постулаты даркийской ереси, неизбежно привели Илмарта к мысли о том, а что, собственно, даркиец забыл в Анджелии, и каким боком к этой истории примазался Ньон — фактов, которые говорили о том, что Дерек великолепно ориентируется в реалиях ньонской жизни, было слишком много, чтобы верить, будто бы он мог почерпнуть свои знания из книг, а не из личного опыта.
«Положим, даркийский купец торговал в Ньоне, там познакомился с анжельцами, — начал выстраивать новую версию Илмарт, — и те переманили его к себе».
Версия была неплоха, но не объясняла пару странностей. И если то, что Дерек взял анжельское имя, ещё можно было списать, скажем, на любовь к новой родине, то глубокие представления о политической ситуации в Ньоне и специфические знания об особенностях разделения и управления местных земель — которые то и дело всплывали при рисовании ньонских карт — в эту картину не вписывались.
«Даркийский разведчик в Ньоне?» — с сомнением выдвинул уточнение Илмарт, слабо себе представляя, каким образом резидент из Даркии мог причалить в итоге в Анджелию.
Порт на юге Кеса был полностью прорисован, и Илмарт принялся внимательно разглядывать его, будто бы надеясь найти подсказку в нанесённых собственной рукой линиях.
Подсказка не нашлась, зато вспомнились другие линии — которые он неоднократно видел на руках Дерека.
Предыдущей версией Илмарта было то, что анжельский разведчик, имевший, видимо, какую-то легенду, которая натурализовала его в Ньоне, обзавёлся со временем комплектом различных ньонских татуировок. Когда же миссия его была окончена, и он вернулся в Анджелию, видеть эти татуировки ему было неприятно, и он перекрыл их джотандскими узорами.
Однако ж, как ни далеко ушли в своих заблуждениях даркийцы от истинной веры, они, тем не менее, продолжали считать нанесение татуировок грехом, поэтому у урождённого даркийца должны были быть весьма веские причины, чтобы пойти на такой шаг.
«Допустим, — размышлял Илмарт, выводя контуры прибрежной деревни, — он был даркийским резидентом, натурализованным в Ньоне, и ради поддержания легенды ему пришлось наносить татуировки, — пока версия вполне сходилась, — положим, обстоятельства сложились так, что он был на грани провала и вынужден был бежать… Нет, — нахмурившись, он даже отложил кисть, чувствуя, что мысль его идёт не туда. — С какой бы стати ему бежать в Анджелию? Почему не на родину?»
Отложив карту, Илмарт достал чистый листок и написал на нём следующий ряд вопросов:
Почему он не вернулся в Даркию?
Зачем ему потребовалось наносить татуировки?
Зачем ему потребовалось менять имя?
Поразмышляв над этими вопросами полчаса, он выдвинул целый ряд весьма нетривиальных и остроумных гипотез, которые вполне объясняли все эти странности, но выглядели очевидно фантастическими.
Размашистым росчерком перечеркнув эти вопросы, Илмарт решил выписать ряд своих наблюдений, которым так и не нашёл объяснения за все годы знакомства с Дереком.
В число прочих в ряд этих наблюдений вошли: заметная и яркая ненависть ко всему марианскому, тщательное сокрытие своего даркийского происхождения, какая-то странная и опасная история, в которую был замешан то ли сам владыка Ньона, то ли кто-то из его приближённых, избегание рассказов о неанжельском прошлом, острая реакция Райтэна на всё, что говорилось о Ньоне в присутствии Дерека, явно годами тренируемые навыки ньонского типа фехтования, развитые политические навыки и знания, пышные джотандские татуировки, закрывавшие все руки, и ещё десяток-другой более мелких нюансов, которые Илмарт отмечал внутри своей головы, но не обдумывал отдельно.
Когда всё это было выписано в ряд на один лист, ему хватило лишь одного цельного прочтения, чтобы картинка полностью срослась в его голове, и он смог реконструировать биографию Дерека в полном соответствии с реальностью.
«Я идиот», — подумал Илмарт, почёсывая бороду. Теперь, когда он докопался до разгадки, она казалась ему в высшей степени очевидной, и он недоумевал, как он вообще умудрялся так долго принимать Дерека за анжельца или рядового разведчика.
Дело, конечно, было не в том, будто бы Илмарт был идиотом; дело было в том, что он, несмотря на свою наблюдательность, был человеком деликатным, а Дерека, к тому же, причислял к числу самых близких своих людей — а копаться за спиной таких людей в их прошлом, с его точки зрения, относилось к поступкам дурным и гадким.
«Дела-а-а», — карандашом, который был у него в руках, он растеряно почесал бровь, не зная, что теперь делать с полученным знанием.
Вопрос того, почему по пятам за Дереком не идёт ньонская разведка, беспокоил его теперь куда сильнее, чем вопрос спасения его души.
До смерти и встречи с Господом ещё дожить было надо — а мстительный владыка Ньона, вон, здесь и сейчас под боком.
Некстати вспомнилось, что Кес, который он только что вырисовывал, этим самым владыкой уже завоёван — а значит, граница Ньона заметно приблизилась к Анджелии.
«Тогнар, очевидно, в теме», — покачиваясь на стуле, покивал Илмарт. То, что Райтэн не оставался в неведении касательно прошлого Дерека, очевидно следовало из остроты его реакций на упоминание всего ньонского вообще и владыки Ньона в частности.
«А вот Михар, видимо, нет, — решил Илмарт, — и Анодар именно потому и возится с ним, что боится, что он докопается».
На этой мысли Илмарт поспешно встал и сжёг только что исписанный листок со своими наблюдениями, тщательно перемешав после полученный пепел — чтобы прочитать это уж точно никто не смог.
Найденная разгадка, по крайне мере, объясняла всё это дурацкое положение со службой Михару — до этого Илмарт не очень-то понимал, почему они не могут просто послать предприимчивого политика по известному ёмкому адресу.
Сев обратно на своё место, Илмарт машинально придвинул к себе карту, над которой работал.
Почти полностью дописанный Кес лежал перед ним во всей своей красоте, неизбежно ставя очевидный и ясный вопрос: а зачем, собственно, карта Кеса могла понадобиться старшему Тогнару и Этрэну.
Глядя на остров тупым и муторным взглядом, Илмарт не видел в нём решительно ничего, могущего требовать наличия такой карты.
Вчера он почему-то решил, что она необходима в торговых делах Этрэна — но теперь ясно было видно, что на Кесе есть лишь один торговый порт, и в порт этот Этрэн на своём корабле заходил в течение многих-многих лет, и явно мог нарисовать его сам даже подробнее, чем теперь нарисовал его Илмарт.
«Зачем им потребовался Кес? — и тут же уточнил своё недоумение: — Зачем им потребовался Кес теперь?»
Этрэн больше не ходил в плавания сам, а Тогнар, только вернувшийся из путешествия, заявлял, что ближайшие годы планирует провести в обществе своих детей и внуков.
Кес никак не относился ни к торговле Этрэна, ни к отпрыскам Тогнара.
Дёрнувшись, Илмарт потянулся за бумажкой, которую только что писал, но тут же вспомнил, что уже сжёг её. Да и факта, который он вспомнил, там не было записано; этот факт не был странностью, он был просто фактом: Райтэн и Дерек познакомились на корабле Этрэна. Эту историю он слышал от обеих сторон, и даже не раз, потому что, очевидно, как Дереку доставляло удовольствие пересказывать монолог о тупицах, не понимающих благо растопки каменным углём, так и Райтэн не мог удержаться от шпилек по поводу того, что столь талантливый аналитик, как Дерек, сфинтил и от него, и от дядьки Этрэна, чтобы таскать подносы в захудалой таверне.
«Господин Дранкар знает, — сделал несомненный вывод Илмарт, постукивая пальцами по карте, — а значит, знает и господин Тогнар».
С минуту, глядя на карту, он предполагал, что они оба задумали пиратский набег на Кес, чтобы отбить его у Грэхарда, но затея эта, пусть и была в духе замечательного тогнаровского предка, казалась в высшей степени абсурдной.
Помотав головой, Илмарт выбрал подходящую к делу кисть и принялся доделывать карту, решив сам в себе, что это, в конце концов, никак его не касающиеся дела, и ему стоит больше следить за своей жизнью и своим делом, а не копаться в чужом прошлом.
Впрочем, это решение не помогло ему избавиться от тревоги, которая исподволь поселилась теперь в его сердце.