Закончив свою программу по сближению совместным обедом и приглашением завтра с утра продолжить обсуждение дел завода, Михар распрощался с невестой и засел за корректировку своих планов. Он видел, что Магрэнь настороженно воспринимает его попытки ухаживать за нею, и полагал это именно ошибкой планирования.
Тщательно перепроверив свои выкладки три раза, он так и не нашёл, где бы он мог ошибиться. Поле для вступления в брак подготовлено? Да, он изучил вопрос, учёл и социальные, и материальные факторы, всё просчитал. Пропозиция выдана полностью? Да, он ничего от неё не утаивал, объяснил свои мотивы достаточно подробно, брачным договором — после всех внесённых поправок — она осталась довольна. В дальнейшем Михар рассматривал своё поведение по отношению к ней как безупречное — где там могла быть ошибка?
Нет, Михар не был глуп и учитывал и чувства тоже. Но он полагал, что чувства не возникают на ровном месте, и тут тоже требуется работать — собственно, к этому этапу он и приступил. Он пытался начать демонстрировать чувства, которые полагал уместными в ухаживаниях за невестой, — но что-то шло не совсем так, как он рассчитывал.
Его недовольные размышления были прерваны докладом слуги, сообщившем о приходе господина Анодара.
Поскольку Дерек в последнее время явно его избегал, Михар был заинтригован. Спрятав бумаги со своими магрэневскими заметками в ящик, он сообщил, что примет гостя в кабинете.
Это оказалось нелишним, потому что Дерек заявился с ворохом папок, книг и бумаг, которые тут же сгрузил на михаровский стол. Сразу же, без всяких вступлений, он принялся всё это сортировать, объясняя, где и что.
Подперев подбородок переплетёнными пальцами, Михар слушал с любезным выражением лица, пытаясь понять, что, вообще, происходит. Он был уверен, что не высказывал требований о таком полном отчёте — а Дерек, кажется, вознамерился отчитаться вообще обо всём, чем занимался.
Прерывать подчинённого Михар, впрочем, не стал: слушать его было довольно интересно. Как обычно с ним это бывало, Дерек весьма увлёкся, рассказывая о том, чем занимался. Он эмоционально и красочно погружался в каждый проект, ворошил бумаги, бурно жестикулировал, постоянно привлекал собеседника к пассивному участию в разговоре («Вы же понимаете!», «Как вы и говорили!», «Да вы и сами увидите!») — в общем, на него было просто приятно смотреть, его было просто приятно слушать.
В какой-то момент, однако, Михар поймал себя на том, что испытывает досаду. Досада эта ощутимо имела привкус ревности: глядя на живого, яркого, открытого Дерека, он вполне понимал, почему тот мог нравиться женщинам.
Почему он мог нравиться Магрэнь — конечно, дело было не столько в женщинах вообще, сколько в Магрэнь.
Наверняка у Дерека, когда он ухаживал за ней, не возникало и тени тех проблем, записи о которых теперь теснились спрятанными в ящик стола.
Михар понимал, что не обладает обаянием Дерека, и никогда не сможет вести себя так легко и непринуждённо. Ему, в принципе, это и не нужно было, и обычно он относился к манере Дерека с оттенком снисхождения — большие дела так не делаются! Но теперь, когда Михару важно стало добиться близкого контакта с Магрэнь, Дерек стал раздражать его тем, что олицетворяет собой все те качества, которые обычно привлекают к мужчине женщин.
«Как ей вообще может такое нравится!» — досадовал Михар, пытаясь сам себя убедить, что такой умной женщине, как Магрэнь, конечно, не могут нравиться такие легкомысленные шалопаи, как Дерек.
«Только поверхностные женщины могут на это купиться», — убеждал сам себя Михар, пытаясь заглушить внутреннюю тревогу.
Увлёкшийся Дерек, смеясь, в лицах пересказывал, как «вот по поводу этого» он сцепился с одним из членов Парламента, которого встретил случайно на музыкальном вечере, и как их ссору неожиданно сумел разрешить местный скрипач, который — вот удивительное совпадение!..
…история была на редкость дурацкой, нелепой, неправдоподобной — Михар подумал бы, что Дерек сам её и придумал, если бы ему уже не пересказывали её три или четыре раза разные люди. Но то, что в устах других звучало как идиотское совпадение (скрипач оказался ниийским помещиком, заехавшим в Анджелию к дальним родственникам), у Дерека выходило совершенно фантастическим приключением. Из которого, почему-то, к тому же, вытекало, что суровый член Парламента, осознав свои заблуждения, всё же поддержал этот проект… на стол легла открытая папка, Дерек принялся уверенно указывать на графики в ней, возвращаясь к деловому слогу.
«Да как он это делает!..» — с негодованием подумал Михар, понимая, что он всю историю посмеивался вполне искренне, и теперь с большим интересом изучает предложенный проект — про который Дерек рассказывал ему впервые, — и что точно так же был покорён и привлечён к сотрудничеству член Парламента, и что, очевидно, и Магрэнь…
Он скрипнул зубами. Внутри него зарождался смутный страх, который едко поднимался со дна души: страх, что он женится на Магрэнь, а та заведёт себе любовника.
Вполне конкретного белобрысого любовника.
— Господин Анодар, — холодно перебил Михар очередной вдохновенный монолог, — не припоминаю, чтобы я требовал от вас столь подробного отчёта.
Разом посерьёзнев и словно потухнув, Дерек прикрыл пару папок, подравнял стопку книг, сел на стул для посетителей, посмотрел на Михара спокойно и твёрдо, после чего возразил:
— А это и не отчёт, Аренсэн. — И, вернувшись к лёгкому тону, пояснил: — Это я вам дела сдаю.
Михар приподнял брови. Он совсем перестал понимать, что происходит.
— Сдаёте дела? — обманчиво мягким голосом переспросил он.
Дерек пожал плечами. Нетипичным для него движением потёр внутренний уголок глаза. Вздохнул. Видимо, так и не придумав ни подходящих слов, ни, тем более, подходящей манеры, сказал просто:
— Полагаю, наше сотрудничество можно считать оконченным. Я уезжаю, Аренсэн.
Заявление это было в высшей степени революционным: от Михара никогда и никто не уезжал. Бунт Дерека был столь внезапен и уникален, что Михар даже растерялся на несколько секунд, пытаясь подобрать реплику, несомненно утверждающую незыблемость его авторитета.
По лицу его догадавшись об этом, Дерек досадливо взмахнул рукой:
— В самом деле, Аренсэн! Вы меня не покупали, — холодно напомнил он, — и даже договоров мы не заключали.
Формально Дерек был прав, но фактически Михар обладал слишком широкой властью, чтобы его приказы можно было игнорировать.
— Вы, кажется, забыли, с кем говорите, — ледяным голосом отметил Михар, прокручивая уже в голове способы, которыми можно было бы вернуть взбунтовавшееся орудие к послушанию.
Ни капли не впечатлившись, Дерек спокойно парировал:
— Так ведь и вы, кажется, забыли, — и с лёгким нажимом подчеркнул, — с кем говорите вы.
Такая запредельная наглость вызвала у Михара глухой, глубокий приступ гнева.
— Вы всё смотрите на это дело, — спокойно и устало принялся растолковывать свою точку зрения Дерек, — как на потенциальный конфликт Филопье и Аньтье. Вам он не выгоден, конечно, но точно так же он не выгоден и нам, — отметил он, объединяя себя в одно с Тогнарами. — Однако в деле замешаны не только Филопье и Аньтье, а вы это упорно упускаете из виду.
Михар не прерывал его речь, но атмосфера сдерживаемого гнева, казалось, стояла вокруг него душным облаком.
Дерек продолжил говорить — голос его был ровен и спокоен, как если бы он втолковывал обыденные вещи:
— Брейлин не останется в стороне, — пояснил он и вставил запомнившиеся ему слова Райтэна: — Я ведущий промышленник области, и Данзэс и так-то недоволен, что я забрался так далеко на запад. Кроме того, благодаря проекту моего брата, наши связи и с Брейлином, и с Северной Анджелией весьма укрепились, — он заметил, что на этом месте губы Михара изогнулись усмешкой, и с лёгким смешком пояснил: — О, многие недооценивают Северную Анджелию! Вы едва ли представляете себе её истинный потенциал, а вот я, — он наклонился вперёд, опираясь на стол локтями, и ровно отметил: — Я не только представляю, я обладаю в этой области самыми широкими связями, — он имел в виду и свои соглашения по углю, и старые контрабандистские связи Олив, и новые торговые соглашения Райтэна. — Не стоит так же сбрасывать со счетов и Кармидер, — продолжил перечислять Дерек. — Господин ректор, как вы знаете, мне благоволит.
— Господин ректор — это ещё не весь Кармидер, — сухо оборвал его Михар.
Его гнев тем возрастал, чем отчётливее он понимал, что просто отмахнуться от аргументов Дерека не сможет. Дерек обещал ему в случае конфликта полномасштабную войну — и были все основания предполагать, что в войне этой он сумеет поднять за себя и весь восток, и север.
— Так ведь и мои кармидерские связи не ограничиваются одним лишь ректором, — небрежно повёл плечами Дерек.
Он уже вдоль и поперёк изучил все вовлеченные в игру силы. Да, сам по себе он, Дерек, не был фигурой столь значимой, чтобы из-за него начиналась война. Но у востока и запада были свои долговременные конфликты, которые, конечно, удавалось так или иначе гасить… Но и разжечь их можно было из одной искры.
Если Михар попробует удержать Дерека против его воли — это выведет его на прямой конфликт с Тогнарами. В широком смысле это конфликт Филопье и Аньтье — весьма нежелательный для обоих исход. Но, если на стороне Аньтье выступят ещё и Брейлин, и север…
На стороне Филопье останется лишь столица — а их объединённых сил не хватит, если только и Кармидер не выступит с ними.
Кармидер был областью спорной. Находясь в центре анжельских земель, он поддерживал добрые отношения со всеми соседями, и было решительно невозможно предсказать, на чьей стороне он выступит в случае конфликта.
— Кармидер покуда не ваш, — холодно напомнил Михар. — Мои связи там тоже весьма велики.
Дерек хмыкнул и уточнил:
— Вы хотели сказать — связи госпожи Ринар?
Михар уделял кармидерской жизни не так уж много времени и, действительно, считал теперь Кармидер скорее своим по той причине, что он собирался жениться на женщине, которая обладала там влиянием на самом высоком уровне.
— Мои связи или связи моей жены — это не имеет значения, — утвердил свою позицию Михар, торжествуя, что на этом поле он Дерека победил несомненно, и что Магрэнь со всеми её связями принадлежит теперь ему всецело.
Это уверенное «моей жены» и впрямь выбесило Дерека. Он, осознавая рациональные причины, побудившие Магрэнь желать этого брака, сердцем так и не смог принять её решения, и был её выбором оскорблён и ранен. Торжество, которое проскользнуло в голосе Михара, показалось ему особенно отвратительным, и он, прищурившись и поймав взгляд противника, медленно произнёс:
— А вы так уверены, Аренсэн, что в случае нашего противостояния госпожа Ринар использует свои связи в вашу пользу?
Смятение мелькнуло в глазах Михара лишь на секунду — он тут же овладел и взглядом, и выражением лица, — но Дереку и того хватило. Оттолкнувшись от стола ладонями, он пружинистым движением встал и заключил:
— Так что на этом месте мы всё-таки с вами прощаемся, господин Михар.
Ответом ему была тишина и взгляд, которого он спиной уже не увидел — жёсткий взгляд человека, только что вычеркнувшего в каком-то невидимом списке одну уже ненужную ему строчку.
***
Первое, что почувствовал Дерек, выйдя на улицу — влажный порыв ударившего его в лицо ветра.
Стоял прохладный летний вечер; от мостовой, нагретой жарким солнцем, ещё исходило тепло, но в воздухе неуловимо пахло дождём. Не спеша возвращаться домой, Дерек двинулся к порту: ему всегда нравилось сидеть там, разглядывая корабли, и сегодня стояла именно такая погода, которую он особо любил.
Чем ближе он подходил к порту — тем прохладнее становился воздух, тем отчётливее в нём слышался запах дождя и моря, и Дерек уже предвкушал лёгкие холодные капли, которые вот-вот почувствует кожей. Он с удовольствием подставлял лицо этому влажному ветру — и заходящему, ещё чуть тёплому, солнцу. Блики закатных лучей путались в его светлых ресницах, словно глаза его светились.
Внутри Дерека зарождалось новое, совсем не знакомое ему чувство, которое он не сумел бы внятно определить. Чувство это сплошь состояло из преломляемых каплями лучиков солнца, из несущегося в открытые небеса крика чаек, из этого самого ветра, который, крепчая, казалось, превращал всё его тело в парус, летящий по морским волнам. Дерек был и ветром, и солнцем, и морем одновременно: он чувствовал глубокое, всесокрушающее родство с тем воздухом, которым дышал, с тем светом, который позволял ему видеть, с теми волнами, которые плескались теперь о берег, донося до него свои брызги.
Как он и надеялся, начался дождь.
Дерек не пытался спрятаться, напротив, лёг на шершавых досках пристани, глядя в небо и наслаждаясь каждой каплей, что ударялась о его кожу. Звуки шелестящих об него и вокруг него капель казались ему самой прекрасной симфонией на свете.
Он ни о чём не думал, просто провожал взглядом догорающий закат.
В это время суток порт был уже почти пуст. Никто его не тревожил; и ему казалось, что он сейчас один в целом свете, один, полностью принадлежащий морю и ветру, слившийся с ними и совершенно растворившийся в каплях дождя.
Это было больше, чем просто счастье: это было — быть собой.
…лёгкий летний дождь закончился, и на город стали опускаться сумерки.
— Господин? Вам плохо? — раздался над Дереком тревожный старческий голос.
Вздрогнув, Дерек вернулся в реальность, внезапно понимая, что успел уже и продрогнуть.
Опершись руками, он порывисто сел:
— Нет, всё в порядке!.. — поспешил он успокоить внезапно обнаружившегося доброхота.
Замерший над ним сухонький дедок растерянно заморгал.
— Вы даже не представляете, насколько всё в порядке! — вставая, пылко заверил его Дерек и, в совершенно неожиданном порыве, сжал дедусю в своих объятиях.
Тот, видимо, решил, что имеет дело с пьяным. Похлопав Дерека по плечу, он ворчливо сказал:
— Вы поосторожнее, добрый господин, а то простудитесь!
Дерек, отстраняясь, рассмеялся.
— Благодарю за заботу! — солнечно улыбнулся он, быстрым шагом направляясь к нужной ему улице.
Дедок проводил его взглядом, пожал плечами и сел на пристань. Он тоже любил смотреть на море именно отсюда.