Спустя несколько недель Дерек разгребал завалы бумаг на своём рабочем месте в библиотеке столичного университета. Он, наконец, закончил все свои дела, и спустя пару дней они собирались всей компанией возвращаться в Кармидер.
Настроение Дерека было самым солнечным — он был очень доволен и тем, как пристроил все свои столичные проекты, и предвкушением предстоящей поездки, и, ещё больше, — самим фактом возвращения в город, который, определённо, запал ему в душу сильнее, чем все прочие анжельские города.
Хотя он несколько волновался по поводу того, удастся ли ему договориться с кармидерским ректором, в душе его крепла уверенность — да, удастся. Возможно, впервые в жизни он был совершенно уверен в своих силах, и это было новое для него, непривычное, но чрезвычайно приятное чувство.
В мечтах Дереку рисовались картины его будущей преподавательской деятельности. Он даже начал уже пересказывать в голове какие-то любимые свои исторические эпизоды, фантазируя о том, будто преподносит их студентам; и фантазии эти были более яркими, заманчивыми и затягивающими, чем любые другие, когда-то имевшие место в его жизни.
Сердце Дерека пело и рвалось навстречу будущему — состояние, в которое он погрузился впервые. Отсутствие страха перед этим самым будущим было настолько непривычным, что пьянило; и он даже напевал себе под нос песни, не в силах держать эту радость внутри себя.
Впрочем, как оказалось, у судьбы ещё имелись для него неприятные сюрпризы.
Он почти уже разгрёб свои бумаги, как в библиотеке вдруг появилось новое и совершенно неожиданное здесь лицо — господин Михар.
Не терпящим возражений жестом он отослал библиотекаря вон и спокойно прошествовал к столу Дерека. Выхватив по дороге стул, уверенным движением установил его перед столом и сел напротив.
У Дерека аж зубы заныли от досады и неприязни. Вот уж кого он точно надеялся больше не увидеть!
Господин Михар, меж тем, поморозив его ледяным взглядом, насмешливо уточнил:
— Стало быть, планируете уехать, господин Анодар?
Мысленно скривившись, Дерек нарисовал на лице фальшивое дружелюбие и ответил коротко:
— Именно так.
Михар вежливо приподнял брови: мол, какая незадача!
«Чего ты опять ко мне лезешь-то!» — раздражённо подумал Дерек, начиная опасаться, что о нынешнем визите прознает Райтэн, и это будет иметь самые неприятные для Михара последствия.
Тот, впрочем, о возможных последствиях ни капли не волновался; любезное лицо его оставалось совершенно спокойным, когда он ровным тоном заявил:
— Боюсь, вам придётся распрощаться с этими планами, глас владыки.
Старое, совсем забытое ньонское обращение настолько выбило Дерека из колеи, что он не сумел скрыть своих реакций и невольно всем выражением своего лица подтвердил, что догадка Михара была истинной.
Тот насмешливо скривил губы.
Осознав, что искать Дерека нужно не среди сильных мира сего, а среди их помощников, он напал на след в первые же дни: блондинистого ординарца младшего ньонского принца, когда-то проживающего здесь, помнили и некоторые столичные жители. Михару даже не требовалось особых интриг: он просто нашёл людей, которые помнили юного Дерека и смогли засвидетельствовать, что таки да, господин Анодар весьма на него похож.
Версия «личный раб грозного ньонского владыки» объяснила все странности, и Михар полагал, что Тогнары со всеми своими ультиматумами могут ими теперь подтереться: тайна Дерека оказалась слишком компрометирующей, и шантажировать его доносом Грэхарду было беспроигрышной стратегией.
Ни сам Дерек, ни даже Тогнары не решатся связываться с Грэхардом.
Теперь Михару стало вполне понятно, отчего Дерек так боялся копаний в его прошлом; это и впрямь был рычаг давления такой величины, что невозможно и мечтать о лучшем.
Осознав, что своим изумлением и страхом выдал себя — впрочем, отрицать тождественность с самим собой в этой ситуации у него едва ли вышло бы, — Дерек недовольно скривился и прокомментировал:
— Охота же вам была в этом копаться!..
В глазах Михара отразилось сдержанное ликование. Он полагал, что и сам Дерек, и приютившие его Тогнары теперь у него в кармане.
— Полезно, знаете ли, иногда покопаться в такого рода вещах, — весьма самодовольным тоном утвердил Михар, наслаждаясь желанной победой.
Дерек никак не отреагировал на эту реплику; он лихорадочно искал способов выкрутиться из этой ловушки — и не находил.
Меж тем, чувствующий всю полноту контроля над ситуацией Михар закинул нога на ногу и небрежно опёрся локтем о стол.
— Полагаю, — вкрадчиво произнёс он, вступая в торги, — вы предпочли бы, чтобы ваш хозяин и впредь пребывал в неведении относительно вашего местоположения?
Неизвестно, что в этот момент выбесило Дерека больше: его уверенность в своих силах, очередная грёбаная интрига, которая подрезала ему крылья именно в тот момент, когда он вознамерился уже улететь на свободу, небрежно брошенное «хозяин»…
Анжельцы всегда избегали этого слова или же запинались перед ним; Михар, напротив, выговорил его с большим наслаждением, поскольку видел в этом обстоятельстве рычаг давления.
«Но он мне не хозяин!» — поднялась со дна души Дерека волна возмущения и гнева.
В волне этой равно слились два всепоглощающих чувства: самоубийственная готовность сражаться за свою свободу до конца — и неколебимая уверенность в том, что Грэхард никогда, никогда не считал его своим рабом.
Переполненный этими чувствами Дерек со смелостью, которая никогда раньше не была ему свойственна, кинулся защищать — то ли свою свободу, то ли самого Грэхарда, а может, и то, и другое сразу. Откинувшись на спинку своего стула, он смерил противника насмешливым взглядом и холодно заявил:
— Аренсэн, не старайтесь, я никогда не поверю, что вы настолько глупы.
И слова, и манера изрядно сбили Михара с толку. Он полагал, что загнал Дерека в угол, и реагировать он теперь будет так, как и положено затравленной и побеждённой жертве. Однако поведение Дерека теперь никак не вязалось с тем, что он нарисовал в своих ожиданиях, и он был обескуражен.
Однако, он слишком хорошо владел своим лицом, и не позволил этим чувствам выйти наружу; лишь слегка приподнял брови, побуждая развить мысль.
Неприятно усмехнувшись, Дерек подался к нему, облокотился на стол и тихим вкрадчивым голосом спросил:
— Вы ведь не можете в самом деле полагать, что ньонский владыка не знает, где я теперь?
Это был неожиданный ход; Михар исходил из того посыла, что Дерек сбежал и прячется, и отчаянно боится быть найденным.
По молчанию своего оппонента Дерек догадался, что выбрал верную стратегию, и продолжил наступление:
— В самом деле, Аренсэн! Одна из лучших разведок мира, управляемая умным и дальновидным параноиком. Как вы могли предположить, что он может не знать, кто я и где я?
Голос его звучал холодно и насмешливо. Перед глазами его вставали многочисленные работники этой самой разведки, люди ушлые и опытные. Дерек позволил своей уверенности в них отразиться и в голосе, и на лице, придавая правдивости своей фантазии.
Первое ошеломление Михара, впрочем, уже прошло, поэтому он отнёсся к новым вводным скептически: они не соотносились с очевидным страхом Дерека. Насмешливо улыбнувшись, он уверенно произнёс:
— Вы так и не научились блефовать, Деркэн.
Дерек в вежливом удивлении приподнял брови и снисходительно уточнил:
— А вы готовы так рискнуть, Аренсэн?
— Помилуйте! — в столь же снисходительном ключе отозвался тот. — Чем же я рискую?
Выпрямившись, Дерек, поймав взгляд оппонента, спокойно уведомил:
— Гневом грозного ньонского владыки.
— Который будет направлен на вас, Деркэн, — невозмутимо парировал Михар.
Дерек тихо рассмеялся.
— Вы безумны! — наконец, резюмировал он, потирая уголок глаза. — Нужно совершенно не знать Грэхарда, чтобы предположить, что после вашей попытки доноса вы останетесь в живых.
Та лёгкость, с которой он это произнёс, заставила Михара испытать смутное беспокойство, однако он не собирался упускать инициативу в этом разговоре.
— А теперь уже я не поверю, что вы так глупы, Деркэн, — с прохладцей в голосе отметил он, — чтобы предположить, что я как-то засвечусь в этой истории.
Посмотрев на него с заметной жалостью, Дерек тоном «я что, с ребёнком разговариваю?» отметил очевидное:
— Вы уже засветились, Аренсэн. Прямо сейчас.
Михар нахмурился, не совсем улавливая логику.
— Или вы думаете, — снова наклоняясь к нему, спросил Дерек, — что я буду благородно молчать, выгораживая вас перед ним?
Михар всё ещё не понимал, к чему ведёт противник, поэтому начинал нервничать.
Погипнотизировав Михара уверенным взглядом, Дерек откинулся на спинку стула и постулировал мечтательным голосом:
— Да старина-Грэхард будет в бешенстве, что какой-то наглый анжелец посмел угрожать его доверенному лицу!
Невольно он произнёс это «старина-Грэхард» с той самой теплотой и любовью, как говорил это в ньонский период своей жизни; и эта теплота поразила Михара весьма неприятно. Он считал Дерека никудышным притворщиком; и он не верил, что Дерек сумел бы теперь изобразить привязанность и симпатию, каких на самом деле не испытывал.
Дерек, меж тем, вспомнил, как однажды его воображению уже рисовалась «битва титанов», в которой он пожаловался Грэхарду на надоедливого Михара. Воспоминания эти заставили его мягко рассмеяться, что ещё повысило уровень беспокойства противника.
Смешинки ещё звучали в голосе Дерека, когда он сделал приглашающий жест рукой:
— Доносите, Аренсэн, доносите. Вы в самом деле перешли уже всякие границы моего терпения, поэтому я с удовольствием посмотрю, что с вами сделает мой господин.
Полностью потеряв контроль над разговором, Михар чувствовал себя теперь совсем не так уверенно, и в голову его закралась мысль, что основной аргумент Дерека, и впрямь, справедлив. Если предположить, что Дерек в самом деле беглый раб, боящийся разоблачения, то совершенно непонятно ни почему он не скрывается всерьёз, ни почему его до сих пор не схватила ньонская разведка.
Михар полагал, что даже ему его ресурсов хватило бы на то, чтобы найти Дерека в Анджелии; в конце концов, он почти не изменил имени, совсем не маскировал внешность, да ещё и занимался видными общественными проектами! Сложно было сделать допущение, что владыка Ньона является таким идиотом, а его разведка — такой толпой бездарей, чтобы за десять лет не найти одного чрезмерно наглого беглого раба.
«Ньонский агент?» — сделал поразительный вывод Михар.
Он должен был признать, что никогда не заподозрил бы в Дереке ни агента, ни разведчика, — что могло свидетельствовать лишь о том, что Дерек является профессионалом высочайшего уровня.
«Нарочно строит из себя простака!» — «прозрел» Михар, уже находя в своём уме многочисленные подтверждения того, что Дерек ведёт совершенно проньонскую политику. Дружба с Тогнарами только подтверждала это — их связи с Ньоном были известны.
Осознав, что ходит по краю, провоцируя доверенное лицо владыки Ньона, Михар ступил на путь сглаживания ситуации:
— Я не заинтересован в конфликте с владыкой, Деркэн, — мягко обозначил он, прикидывая, как теперь выйти из дела живым и невредимым.
Хотя он и пытался сохранить уверенную позу и уверенный вид, взгляд его ушёл в сторону, и Дерек догадался, что противник его нервничает и считает себя проигравшим.
«Нда, и как теперь выпутаться-то?» — подумал он с тоской.
Интриги никогда не были его сильной стороной, но он понимал, что, исходя из той роли, которую он себе только что сочинил, ему и отвечать нужно соответственно. Вообразив, что за его спиной стоит разгневанный Грэхард, и отвечать ему нужно от его лица, он озвучил то, что мог бы продекларировать сам Грэхард:
— Меня вполне устраивает то место, которое вы сейчас заняли, Аренсэн, — холодно и властно отметил он, — и те проекты, которыми вы занимаетесь. Я не вижу поводов для конфликта, если только, — прибавил он в голос железа, — вы сами мне их не дадите.
Последняя фраза ему особенно удалась, потому что он сумел чётко скопировать фирменный мрачный тон Грэхарда.
Михара проняло. Изъявив полагающиеся в такой ситуации сожаления, извинения и заверения, он удалился.
Убедившись, что остался в библиотеке один, Дерек со вздохом уронил лицо на ладони.
Напряжение, которое он испытывал во время всей этой сцены, дало о себе знать: руки его отчётливо задрожали.
Он понял, что на рабочие дела сегодня больше не способен, и, прибрав бумаги, отправился на выход. Попрощавшись с вернувшимся библиотекарем, он прихватил в предбаннике своё пальто — но улице уже было весьма промозгло — и отправился прогуляться в порт.
С каждым шагом нервное напряжение его оставляло; он даже начал чувствовать воодушевление. Эта победа над Михаром была приятна; и Дерек проникся и гордостью за то, как ему удалось себя держать, и торжеством победителя, и чувством собственного достоинства. Ему удалось и отстоять свою свободу, и заставить врага отступить, и даже проманипулировать своей связью с Грэхардом…
Тут Дерек споткнулся, осознав, что именно он только что наплёл Михару.
Там и тогда оно было первым, что пришло ему в голову, и он весьма обрадовался, что этого хватило, чтобы Михар поверил, проникся и отступил.
Теперь же он понимал, что высказанные им мысли звучат и впрямь логично.
Разведка Грэхарда была и в самом деле весьма хороша.
Застыв посреди улицы, Дерек с глубочайшим потрясением осознал, что не знает ни одной причины, по которой Грэхард мог бы его не обнаружить. За десять-то лет! И сбежал-то недалеко. И очевидным путём. И не скрывался совсем.
«Он знает», — набатом ударилось в голове Дерека.
«Он знает», — в священном ужасе повторил он одними губами, пытаясь осмыслить и принять эту мысль.
Грэхард не мог ни упустить его след, ни потерять его во время шатаний по Анджелии. Он должен был знать — всё.
«Он знает», — твёрдо окрепло в нём это убеждение, вызывая, однако, скорее не страх, а изумление.
Он знает, да, но он ничего не предпринял. За все эти годы он не сделал ни одной попытки вернуть Дерека. Потому что…
Отбросив самое очевидное объяснение — даже не задумавшись над его возможной реальностью! — он стал изобретать причины совершенно нереалистичные.
«Должно быть, он счёл этот вопрос слишком незначительным», — с сомнением сделал вывод Дерек, запихивая руки в карманы и отправляясь в дальнейший путь. Вывод этот отдавал горечью и тоскою.
В конце концов, в самом деле, зачем бы Грэхарду сдался предавший его и сбежавший друг? Должно быть, ему и думать было противно о мерзком предателе, который так обманул его доверие!
Можно было удивиться, что его не настигла страшная месть; но, с другой стороны, Дерек знал, что Грэхарду не чужд некий личный кодекс чести. Должно быть, он счёл, что Дерек в своё время сделал слишком много полезного и нужного, и на основании этого он помиловал его и дозволил ему жить.
Такое объяснение вообще никак, никаком боком, ни с каким допущениями не вписывалось в характер Грэхарда; но Дерек этого в упор не видел.
Сделанный им вывод, конечно, был горьким и болезненным, но… а чего он ещё ждал? Что Грэхард — что? Приедет с ним поговорить? Письмо ему пошлёт?
Дерек аж расфыркался, вообразив себе нелепое сентиментальное письмо и отказываясь признавать, что именно на что-то такое он и надеялся внутри своего сердца, надеялся исступлённо, тоскливо, жадно. Хоть пара строк, которая говорила бы, что между ними нет счётов, что Дерек прощён за свой побег…
«Он позволил тебе жить; чего ещё?» — недовольно дёрнул Дерек плечом, неприятно поражаясь своей собственной потребности в том, чтобы хоть раз ещё поговорить с Грэхардом, чтобы ощутить, что он прощён, что Грэхарду всё ещё не всё равно, что с ним и…
«Ну ещё сам в Ньон явись теперь!» — разозлился на себя Дерек, пиная попавшийся на дороге камень. Он отчаянно и яростно злился теперь на эту надежду — что Грэхард, возможно…
…даже в самых сокровенных мыслях он так и не озвучил самое очевидное объяснение бездействия Грэхарда: было слишком страшно поверить — и разочароваться.
Нет уж, эту историю нужно оставить, наконец, в прошлом! Разнылся тут! Слишком много, понимаешь ли, хочешь! Грэхард, видите ли, знает, где он, но ему совершенно на это насрать! Эка беда!
И слава Богу, что насрать. И пусть и впредь так и будет; и он, Дерек, поживёт наконец спокойно. Так, как ему хочется.
Покивав с досадой, Дерек вытащил руки из карманов и обнаружил, что уронил какой-то листок.
Он не помнил, чтобы оставлял в пальто какие-то записки.
Нахмурившись, он поднял листок и прочитал на нём: «Причал № 5».
Почерк был незнаком; людей, с которыми он планировал бы встречаться в порту, он припомнить не мог.
Он уже было чуть не выбросил эту записку — мало ли, по ошибке попала! — как вдруг ему пришла в голову мысль, что это Магрэнь могла таким странным образом назначить ему встречу.
«Ну точно!» — раскрутил он в своей голове потенциальную цепочку. Магрэнь могла узнать, что Михар снова начал плести свои интриги, и отправить за ним своего человека, а тот мог подкинуть записку в пальто Дерека!
Приободрившись, он зашагал в порт с удвоенной скоростью: ему хотелось успокоить Магрэнь и заверить, что с Михаром больше проблем не будет.
Мысль о том, что с Михаром реально больше проблем не будет, наполняла его сердце особой радостью, и к порту он подошёл в самом прекрасном расположении духа.
Причал № 5, однако, был пуст; впрочем, и время в записке не было указано, так что Дерек решил подождать, заодно оглядываясь в так полюбившемся ему месте. Если о чём он и жалел, уезжая из столицы, — так это о порте. Ему нравилось здесь: нравился запах моря, скрип снастей, гомон торговцев и моряков, порывы резкого и холодного ветра…
Дерек гулял взад и вперёд по набережной, наслаждаясь пьянящим воздухом, который пах, как сама свобода. Особо ему нравилось рассматривать корабли — ныне в порту их было несколько, и один из них как раз пришвартовался на том самом причале, который его интересовал.
Убранные паруса не позволили Дереку узнать этот корабль издалека; только находясь уже у причала, он осознал, что перед ним — ньонская каравелла.
Сердце его сжалось нехорошим предчувствием и страхом.
Он поскорее вытащил из кармана ту самую записку — нет, надпись была сделана на анжельском.
Впрочем, если это была ловушка…
«Какая ловушка? — окоротил сам себя Дерек. — Если бы он и в самом деле планировал бы что-то, ему не нужны были бы ловушки».
Не было никакого прока заманивать Дерека на ньонскую каравеллу, если его можно было просто схватить и погрузить на неё силой.
«Всё ньонское плохо на меня влияет», — со смешком повторил Дерек старые слова Райтэна, в который раз убеждаясь в их правдивости.
Поскольку никакой Магрэнь — или её посыльных — на причале не наблюдалось, Дерек гуляющей походкой прошёл дальше, снова отдаваясь тому удовольствию, какое ему доставляла прогулка. Лёгкая насмешка над самим собой прогнала мрачные мысли; в какой-то момент он подумал, что давно не видел каравелл, и было бы интересно понять, узнает ли он ту, которая стоит теперь в порту. В конце концов, все они отличались друг от друга, и в ньонской столице он провёл на них достаточно времени, чтоб знать эти отличия!
«Да и название!» — мелькнуло у него в голове, и он обернулся.
С этого ракурса корма каравеллы была ему прекрасно видна, и он без проблем прочёл золотящиеся в осеннем мягком солнце буквы.
Несколько секунд он стоял, ошеломлённый, не в силах поверить, что видит то, что видит.
Он сморгнул; глаза его заслезились, он машинальным жестом протёр их; но искрящиеся солнечными лучиками буквы всё ещё упрямо складывались в слова «Неудержимый голубь».
Дерек издал сдавленный беспомощный звук.
Там, в Ньоне, было в обычае давать людям звучные прозвища. Но он, Дерек, был там пришлым, да к тому же — отчасти и шутом — поэтому он использовал по отношению к себе десятки забавных прозвищ, чтобы повеселить Грэхарда.
Неудержимым голубем он звал себя всякий раз, когда затевал носить личную переписку владыки.
Дерек снова поморгал; сердце его заходилось истошным бешеным стуком, грудь сдавливало от нехватки воздуха — он пытался сделать вдох, но у него этого совершенно не получалось, пока, наконец, он не закашлялся от нехватки кислорода.
Писать сентиментальные письма было, определённо, не в характере Грэхарда.
Поэтому с присущим ему размахом он прислал целую каравеллу, на которой лаконично написал всё, что имел сказать.
И Дерек увидел за двумя словами куда как больше, чем можно было бы написать в самом даже подробном письме.
Неудержимый голубь — это и признание его права на свободу, и восхищение им, и указание на бывшую между ними близость — на близость, от которой Грэхард не отказывался, несмотря ни на что, — и пожелание удачи, и…
Дерек так и стоял столбом, не чувствуя, как по щекам бегут слёзы, и совершенно забыв, что где-то здесь, на пристани, должен теперь находиться и зловещий ньонский агент, который по приказу Грэхарда подбросил ему эту записку и должен был теперь убедиться, что послание получено.
В голове Дерека не было сейчас и вообще ни одной мысли; потому что весь он, без остатка, превратился в этот момент в собственное сердце — и сердце это билось, неслось, задыхалось, захлёбывалось глубокой, искренней, бесконечной любовью.
Той самой любовью, Которую Дерек называл Богом.