Об Эсне Милдар позже говорил сам — часто, охотно, с отцовской какой-то гордостью и любовью. Он говорил — и из звуков его речи словно светились солнечные лучи. Дерек, чуть прикрыв глаза, вслушивался в немного дребезжащий голос старого друга, и ему отчего-то казалось, что Эсна, улыбаясь, стоит прямо за их спинами, что он почти слышит за словами шелест её платья и лёгкие шаги, что по стенам вот-вот заскользят солнечные зайчики — лучики, отражённые заколками её волос или серёжками.
Милдар приехал в Кармидер по её поручению: собрать информацию о женщинах-выпускницах и подготовить проект по ним так, чтобы он сумел убедить Грэхарда в целесообразности женского образования. Дерек включился в работу горячо и бурно; прекрасно зная своего бывшего господина, он выстраивал систему аргументов так, чтобы они показались ему наиболее убедительными, оставлял часть выводов за кадром — твёрдо зная, что он додумает их сам, и оттого в его глазах они приобретут особую ценность, — и напирал на те доводы, которые владыка сумел бы позже использовать для укрепления своей политической позиции, как в Ньоне, так и среди соседних государств.
Он работал для Эсны, но словно бы говорил с Грэхардом; и в один момент поймал себя на том, что продумывает, что и как будет говорить, когда Грэхард, получив эти бумаги, начнёт спор — а он был неизбежно уверен, что спор такой начнётся, и мог предсказать его ход, и именно поэтому в голове его привычно стало складываться, что и каким образом сделать и сказать, чтобы…
Дерек тряхнул головой, отгоняя наваждение. Сжал перо в руке так, что чуть не сломал. Оглянулся.
Привычная аудитория Кармидерского университета, учебные пособия с анжельскими заголовками на стенах, анжельские книги на подоконнике, на неотмытой грифельной доске — остатки анжельских букв. Милдар, нацепив на нос очки, щурится и аккуратно переписывает сделанные Дереком заметки, попутно переводя их с анжельского на ньонский — почерк Дерека во дворце владыки знали прекрасно, вне зависимости от того, на каком языке он писал.
«Что меня всё так тянет в этот проклятый Ньон!» — с досадой подумал Дерек по-анжельски, откладывая перо.
Бумаги на его столе дрогнули под лёгким порывом ветра, пробившимся в чуть открытое окно.
«Ну, давай, ты только представь себе! — подначил сам себя Дерек. — Представь-представь! Что он, положим, не убьёт тебя, и станет как прежде!»
Как прежде ему представилось очень даже ярко и выразительно — беготня по столице, душные заседания совета по утрам, угрюмая каменная физиономия Грэхарда, тонны бумаг, постоянные форс-мажоры, приказы, поручения, интриги… Он вздрогнул от гадкого противного чувства, представив себе всё это, — особенно теневую сторону жизни вблизи власти, ту сторону, которая была наполнена приказами, отчётливо идущими против совести Дерека. Он не раз предавал и самого себя, и свою совесть — ради Грэхарда — и теперь всё пытался понять: почему?
Не что чтобы у него ранее не представлялось возможности сбежать.
Он мог сбежать почти с самого начала.
Раньше бы он сказал, что не сделал этого, потому что не мог предать Грэхарда.
Теперь же он впервые задался вопросом: с чего он вообще взял, что это было бы предательством? Что обязало его быть верным Грэхарду, кроме, собственно, того, что Грэхард купил его и не был с ним жесток?
Конечно, Дерек теперь уже не мог вспомнить себя пятнадцатилетнего, потерявшего близких, избитого, голодного, отчаянно боявшегося насилия и боли, — там и тогда Грэхард явился как спаситель, который вытащил его в жизнь, где не бьют, где кормят, где тепло и сухо. Дереку тогда было решительно нечем отплатить, вот он и отдал Грэхарду всё своё служение — единственное, что он мог ещё отдать.
Теперь Дереку было тридцать семь; и он, решительно, не помнил, что и почему пугало его в пятнадцать, о чём он думал и как чувствовал.
Он аккуратно закончил задуманную на сегодня работу, попрощался с Милдаром и медленно отправился к Тогнарам.
Он рассказывал Райтэну, что работает над проектом для Ньона, но не говорил, что был знаком с Милдаром, потому что предвидел, что Райтэн, не будучи знакомым с Милдаром и не зная, что это за человек, испугается, что тот выдаст Дерека Грэхарду, и, сколько бы Дерек ни уверял, не меньше года будет нервничать и параноить, ожидая наёмных убийц или других неприятных сюрпризов.
Райтэн обнаружился в кабинете, хмуро рассматривающий карту Кармидера с таким видом, словно она виновата во всех земных несчастьях.
— По какому случаю траур? — хмыкнув, попытался прояснить причины мрачного настроения друга Дерек.
Тот недовольно постучал по карте ногтями, поморщился и выдал мысль, которая его волновала уже не первую неделю:
— Ума не приложу, где ещё попробовать найти хорошего управляющего.
— Управляющего? — Дерек присел на край стола, легкомысленно заболтал ногой, взглянул на карту, вытащил из кармана утащенные по дороге яблоки, откатил одно Райтэну и начал грызть другое сам.
Состроив взгляд «у моего собеседника точно имеются ли мозги?», Райтэн всё же яблоко взял и сухо поведал о своих попытках кого-то найти.
Отец, конечно, вызвался помочь с карьером, но не мог работать там вечно — у него были и свои дела — да и новая затея с караваном лёгких судов и речной торговлей требовала больше внимания, чем присмотр из Кармидера. Райтэн уже славно пошлялся по городу в поисках старых знакомых, но беда была в том, что он непременно хотел найти человека с мозгами — а райтэновским критериям наличия у человека мозгов мало кто мог удовлетворить. К тому же, талант договариваться с людьми о чём бы то ни было всё ещё не был ниспослан Райтэну небом, так что его поиски, пусть и были весьма тщательными и методичными, оставались совершенно бесплодными.
Чем больше Райтэн рассказывал о своих затруднениях, тем хуже у Дерека жевалось яблоко.
В последние два месяца он совершенно выпал из всех этих проектов — его полностью занимали университет и Рэнь. Он проводил с нею всё то время, что не занимался изысканиями, и уходил в работу над картами всегда, когда Рэнь была чем-то занята. Все его мысли и чувства равно поглощали эти две страсти, и он, по правде сказать, совершенно забыл и про подвисший карьер, и про каменный уголь, который должен был вскоре прибыть в Кармидер речным путём, и про необходимость этот речной путь хорошенько освоить и наладить, и… в общем — про всё забыл.
— Рогр. — Оставив на столе недоеденное яблоко, Дерек вскочил на ноги. — Тэн, я… прости, у меня всё из головы вылетело!
— Что вылетело? — нахмурился, вгрызаясь в своё яблоко, Райтэн, не уловив направление мысли.
Дерек, краснея и горячась, принялся лихорадочно оправдываться, объясняя, что из-за всей это университетской возни совершенно позабыл про свои обязательства и…
— Постой, — несколько растеряно оборвал поток его самоуничижительного красноречия Райтэн. — Что ещё за обязательства?
Несмотря на нагромождение эмоциональных объяснений и извинений, он так и не понял, в чём суть проблемы. Райтэну было совершенно невдамёк, что, полностью погрузившись в воспоминания о своей ньонский жизни, Дерек невольно перескочил на ту линию поведения, которая была свойственна ему тогда, — и которая так не соответствовала его отношениям с другом!
С грехом пополам — поскольку ему было слишком мучительно стыдно — Дерек всё же растолковал свою позицию.
Райтэн медленно и аккуратно догрыз яблоко. Наклонил голову. Вкрадчиво, но недовольно спросил:
— Дер, ты мозги университету сдал на хранение, что ли?
Заметив по растерянному лицу друга, что с мозгами у него сегодня, и в самом деле, какие-то проблемы, вздохнул, возвёл глаза к потолку и скучающим тоном уточнил:
— Напомни мне, а с каких это пор ты обязан заниматься моими, — выделил он голосом, — проектами?
Дерек удивлённо моргнул и жалко как-то пояснил:
— Ну, я же на тебя работаю?..
Лицо Райтэна совершенно застыло, как всегда бывало, если друг произносил совершенно уж редкостную чушь. Поперебирав в голове два десятка любимых ругательств, он устало потёр лоб рукой и сухо заключил:
— Тебе категорически противопоказано работать с чем бы то ни было ньонским, Дер. У тебя от этого какие-то странные идеи в голове появляются.
Тут Дерек подумал, что на такое неплохо бы и оскорбиться, и сложил руки на груди.
— Ты на меня работал, — Райтэн сделал упор на прошедшем времени, — пять лет назад. С осени 638-го по весну 639-го. Сейчас, как подсказывает мне память, — с отменной язвительностью в голосе добил он, — 643-й.
На лице Дерека отразилась растерянность.
С минуту он тупо смотрел на Райтэна, затем до него дошло — и он рассмеялся от смущения и облегчения и рухнул в кресло.
— Ты прав, — со смехом согласился он, — всё ньонское на мне, определённо, дурно сказывается!
Райтэн вздохнул с облегчением и, изобразив улыбку краешками губ, ответил:
— Ну, хвала Великому Пламени! А то я уж испугался… — и не удержался от шпильки: — Ты там проверь на всякий случай, нет ли у тебя на запястьях моего имени, а то вдруг мы что-то упустили?
— Свят-свят-свят! — отмахнулся Дерек. — Мне твоего имени в паспорте хватает!
— Как интересно! — продолжал изгаляться Райтэн. — И с каких это пор в паспорта заносят данные о работодателях, а?
— Всё, всё! — замахав руками, выскочил из кресла Дерек и прижал руку к сердцу. — Прости своего несчастного безмозглого брата, ибо он не знает, что несёт!
Губы Райтэна заметно дрожали от сдерживаемого смеха.
— Я подумаю, — с королевским видом пообещал он.
Ухмыльнувшись, Дерек отметил:
— Ты мне ещё Годэна забыл припомнить.
Нарисовав на лице выражение истинно священного ужаса, Райтэн не только воскликнул: «Свят-свят-свят!» — но от усердия даже перекрестился.
— Вот! — наставительно поднял палец Дерек. — У меня явный талант обращать даже самых прожжённых атеистов!
— Не дождётесь, — беззлобно огрызнулся Райтэн и со вздохом вернулся к разглядыванию своей карты.
Дерек подошёл ближе, тоже её поразглядывал, почесал бороду и признался:
— Вообще не представляю, где его найти.
— Ну, помолись, что ли, — с хмыканьем предложил Райтэн. — Должна же и от верунов быть своя польза?
— На Бога надейся — а сам не плошай! — наставительно напомнил Дерек.
Махнув рукой на карту, они отправились обедать.