Пока Дерек разруливал свои дела с карьером, Райтэн умудрился влипнуть в своего рода неприятности — или, во всяком случае, в весьма неловкую ситуацию.
Корни этой ситуации уходили в их с Олив поездку. Тогда, в одном из северных портов, он встретил знакомого райанского купца — именно через него он сбывал контрабандные специи из Джотанды в Райанци, поэтому, разумеется, неожиданную встречу отметили небольшой попойкой. В ходе оной Райтэн, ясное дело, расхвастался своим удачным браком и новой райанской фамилией — и тут-то выяснилось, что купцу фамилия эта известна.
— Се-Стирен? — удивлённо переспросил он, теребя длинные косые пряди на висках. — Погоди-погоди, на ком ты, то бишь, женился?
Райтэн рассказал в общих чертах, чем привёл купца в неожиданный восторг.
— Жива-таки! — радостно потряс он в воздухе кружкой, расплёскивая по сторонам дешёвое кислое вино. — Ыыых! Жива!
Столь бурная реакция вызвала у Райтэна вопросы, и он принялся трясти приятеля на предмет подробностей, и тут же выяснил, что брат Олив в своё время потратил довольно много сил на поиски пропавшей сестры, и даже задействовал не только своих людей, но и добровольцев. Тогда ещё совсем молодой друг Райтэна тоже решил подзаработать и участвовал в поисковой операции. Но Олив они, как легко понять, не нашли. Однако история эта купцу запомнилась, и поэтому теперь он искренне порадовался, что девчонка не только выжила, но и неплохо устроилась.
Райтэн, узнав, что родственники Олив подошли к её поискам столь вдумчиво, испытал глубокий приступ сентиментальности — по правде сказать, в приступе этом было виновато плохонькое вино, которое они весь вечер распивали. Привыкший к дорогому качественному алкоголю Райтэн, определённо, не ждал, что эту дешёвую кислятину будут разбавлять спиртом — и в голову ему ударило знатно. Обычно он, ценя трезвый рассудок, не позволял себе опьянеть, а тут вышла накладочка, и приложило его знатно. На подвиги потянуло — аж мочи нет.
Имея притом под боком хихикающего восторженного помощника, Райтэн незамедлительно составил письмо к старшему Се-Стирену, где в самых изысканных выражениях — никакой хмель не мог выбить из него вдолбленные этикетом формулировки — сообщал, что имел честь сделать его сестре предложение и получить согласие. Счастливый купец, даже всплакнувший над этой сентиментальной историей о потере и обретении сестры, вызвался доставить послание со счастливой вестью лично.
Наутро Райтэн проспался и испытал столь неприятную гамму чувств, что зарёкся впредь пить вино в дешёвых северных тавернах. Исправить дело он, правда, теперь не мог — дружок уже отчалил, не гнаться же! — и понадеялся, что, протрезвев, тот тоже сообразит, что их понесло совсем не туда, и нечего тревожить райанского аристократа информацией, которая ему, наверняка, давным-давно уже не интересна.
Здравомыслие своего приятеля Райтэн переоценил — или же недооценил его сентиментальность — потому что то написанное по пьяни послание было доставлено, и вот, спустя полгода, ответ на него пришёл по адресу Райтэна в Кармидер.
Письмо Се-Стирена состояло из чётких этикетных формулировок, суть которых сводилась к выражению, последовательно, следующих чувств: благодарности за информацию о судьбе Гвендоливьери, радости по поводу её благополучия, сожаления по факту отчуждения за одной из вышедших замуж дочерей полагавшегося ей по завещанию отца приданного, заверения, что род Се-Стиренов готов компенсировать эту оплошность в денежном эквиваленте (с милой припиской, уточняющей, что вопрос можно обсудить в случае подтверждения личности пропавшей сестры), пожеланий семейного счастья и бессрочного приглашения «заезжать запросто, по-семейному».
Послание это вызвало у Райтэна волну возмущений — видимо, потому что вопросам гипотетического приданного там уделялось больше внимания, чем эмоциям, — и он даже думал и не говорить о нём с Олив — но проблема была в том, что Се-Стирен письмом не ограничился. Он также прислал несколько вещиц, по его утверждению, принадлежавших Гвендоливьери и её матери, выражая надежду, что воссоединение с ними доставит сестре радость.
Райтэну и без того было стыдно перед Олив за то, что он за её спиной написал её брату; за то, каким был полученный ответ, стыдно было тоже; но сделать вид, что он не получал вещей, которые, возможно, и впрямь были ей дороги, было категорически невозможно.
Поэтому пришлось идти с повинной.
Олив с недоумением наблюдала, как он отчаянно краснеет, и не могла взять в толк, что вызвало в нём такую неловкость. Ей, конечно, было весьма неприятно, что он написал, не спросив её мнения, но и большой катастрофы она в том не видела.
— Тогнар, — наконец, прервала она его мучения на очередном весьма изысканном пассаже, которым он пытался выразить сожаления о своём поступке, — я тебе не опекун, имеешь полное право писать, кому хочешь, так что завязывай со своими самоуничижениями.
Ответив ей укоризненным взглядом, Райтэн хотел было что-то сказать, но она отмахнулась:
— Да, я поняла, ты считаешь, что, раз дело касается моей семьи, должен был спросить меня. Да, должен был, — закатила она глаза. — Но сложилась как сложилось. Показывай уже, что там! — бескомпромиссно велела она.
Однако весь её боевой и скептический настрой сошёл на нет, когда она получила свою посылку.
Там были обычные женские и детские вещицы — черепаховый гребень для волос, блокнот с рисунками, тряпичная кукла в нарядном платьице…
На кукле Олив не выдержала и безудержно расплакалась, ужасно напугав этим Райтэна.
— Мне её мама шила… — всхлипывала она, уткнувшись ему в плечо и судорожно прижимая к себе игрушку.
Олив давно и прочно распрощалась с собственным прошлым, запрещала себе вызывать его в памяти и всячески дистанцировалась от прежней себя; но все до единой вещи, которые отобрал брат, обладали для неё глубоким личным значением, и воссоединение с ними потрясло её до глубины души.
Кроме всех этих приветов из прошлого, в посылке обнаружилось и письмо от брата. Увидав его, Олив бросила на Райтэна растерянный испуганный взгляд.
— Хочешь, я сам прочту? — тут же предложил он, предположив, что она боится того, что ей могли написать.
Со вздохом она отказалась.
— Нет, раз уж завертелось, нужно решаться! — заключила она и смело письмо вскрыла.
Впрочем, первые же строчки вызвали у неё приступ веселья; к середине она уже заливисто хохотала.
— Вот жучара! — воскликнула она, и на недоумение на лица Райтэна пояснила: — Да он меня за самозванку принял! — и снова рассмеялась: — Тут что ни строчка — проверка на вшивость!
Успокоившись, она тут же возгорела желанием отправить ответное послание — тут же, правда, не получилось, потому что ей хотелось привлечь к процессу не только супруга, но и Илмарта, а тот дежурил в университете. Однако вечером они собрались вместе и изрядно повеселились, составляя язвительные формулировки и жалея, что Дерек не участвует в общем веселье.
— Знаешь, — поздней ночью, встав кормить сына, сказала Олив, — а всё же хорошо, что так сложилось. Если бы ты спросил меня — я бы точно сказала не писать, — она задумчиво вздохнула, тихонько улыбнулась своим мыслям, улыбнулась шире малышу и совсем уж широко улыбнулась Райтэну. — Ты всё-таки сказочное чудо, Тэн!
Улыбнувшись в ответ, он почувствовал, как от сердца отлегло.
Быть сказочным чудом ему, впрочем, весьма понравилось, так что он незамедлительно стал думать, что бы ещё такого чудесного сотворить.
Райтэн, употребляющий всю мощь своей творческой энергии на потребность причинять добро, всегда становился существом весьма непредсказуемым и порою даже опасным. В овладевающей им потребности сделать что-то хорошее он не знал удержу; в этот раз ему, определённо, втемяшилось в голову сделать что-то хорошее для Дерека — потому что в заботах об Олив он стал уделять слишком мало внимания брату, и чувствовал теперь себя несколько виноватым, что надолго оставил его одного, да ещё со всеми эти михаровскими проблемами наедине.
Три дня Райтэн бродил по своему особняку, придумывая фантастические планы о том, как помочь Дереку. К счастью, необходимость помогать с ребёнком постоянно его отвлекала от этих героических идей, поэтому ни созывать ополчение и брать столицу штурмом, ни красть Руби с целью шантажа, ни подбивать отца объединиться с ниийским королём и выставить Михару ультиматум он не стал (да, Райтэн, как всегда, не мелочился, если уж хотел с чем-то разделаться раз и навсегда — а вопрос Михара ему хотелось закрыть именно навсегда).
Когда вся эта горячка, наконец, схлынула, он перешёл к планам попроще: составил список своих столичных знакомых, которых требовалось по приезду навестить и потихоньку объединить в собственную коалицию, отослал письмо родственникам-Рийарам, осчастливив их вестью о своём скором переезде и озадачив просьбой подыскать ему подходящий дом из того, что ныне выставлено на продажу, а также заявился к ректору Кармидерского университета с требованием написать ряд рекомендательных писем в университет столичный — чтобы, значит, Дерек и Илмарт и там могли продолжить заниматься своими картами.
Ректор, правда, юлил и вертелся как мог, до последнего пытаясь не отпустить перспективных сотрудников, но против закусившего удила Райтэна ему было не сладить. Когда тот, устав от бюрократической проволоки на тему «но проект осуществляется под патронажем Кармидерского университета и не может быть оторван от него территориально!», высказался, что, пожалуй, весьма разочарован Кармидером и планирует переманить своего дорогого зятя — профессора Линара — в столицу вслед за ними, ректор изрядно побледнел и сдался, подписав все необходимые бумаги для того, чтобы участники проекта могли продолжать свою деятельность и под присмотром его столичных коллег.
Получив всё, чего хотел, Райтэн решил тут же и навестить Илмарта, чтобы осчастливить его новостями.
Тот нашёлся в своей университетской каморке — Райтэн удивился, что в кои-то веки застал его не за рисованием карт, а за чтением. Всучив другу с таким трудом добытую бумагу, Райтэн с любопытством уставился на какую-то акварель, изображающую горный пейзаж, — раньше он её тут не замечал, ему казалось, что всю территорию Илмарта занимают исключительно карты и только карты.
Тот, между тем, прочитав, что ему принесли, заметно обрадовался.
— Спасибо, Тогнар! — сдержанно улыбался он, вертя в руках подписанное ректором разрешение. — Было бы жаль это терять!
На самом деле, проект с картами шёл сейчас ни шатко ни валко. Они так и не нашли нового толкового иллюстратора, да и перенагруженный Дерек не мог выделять достаточно времени для составления новой аналитики. В основном Илмарт занимался теперь тем, что копировал их старые карты, а молодой университетский художник перерисовывал на них те иллюстрации, которые делала ещё Руби. Тем не менее, несмотря на то, что работать приходилось со старым материалом, Илмарт занимался делом с большим удовольствием и самоотдачей, с каждым разом совершенствуя и без того красивые карты. Кроме того, доход от этого предприятия оказался весьма ощутимым, что также не могло не радовать: Илмарт откладывал деньги в надежде со временем осуществить свою мечту — открыть собственную школу боевых искусств. Для этого ему нужны были помещение, инвентарь, патент и оклад для лекаря.
Некоторое время они пообсуждали эту мечту — все они полагали, что в столице добиться её осуществления будет проще — и тут Райтэн по цепочке ассоциаций вспомнил об ещё одном добром деле, которое его ждало.
— А ты этого, случайно, не видел? — небрежно поинтересовался он и, столкнувшись с полным непониманием, через губу пояснил: — Михаровского шпиона.
— Джея? — удивлённо приподнял брови Илмарт. — Да, знаешь… — почесал бороду, припоминая. — Вроде мелькает иногда на нашей тренировочной площадке, но редко.
— А, ясно, — в полнейшем безразличии резюмировал Райтэн с таким видом, будто это не он только что интересовался о судьбе шпиона, а Илмарт зачем-то сам начал ему рассказывать о нём.
Хмыкнув — мало ли, что у Тогнара на уме, всё равно не догадаешься, пока сам не расскажет, — Илмарт пообещал вечером навестить Олив и вернулся к чтению.
Райтэн, попинав камешки мостовой во дворе университета, пришёл к выводу, что устраивать засаду ему не с руки — есть дела и поважнее — поэтому попросту нанял уличного мальчишку последить за тренирующимися гвардейцами, дождаться, когда их навестит юный джотандец — к счастью, таких роскошных и заметных татуировок ни у кого другого здесь не было, так что спутать было сложно, — и проследить за тем, где он теперь, вообще, обретается.
Спустя неделю Райтэн стал счастливым обладателем сведений о том, что Джей устроился работать в один кармидерский трактир. Вышибалой.
Опустим ту непечатную тираду, которая пронеслась в голове Райтэна в тот момент, когда он об этом узнал, — хотя по уровню закрученности оборотов и красивостей словообразования она была достойна занять подобающее место в ряду анжельских лингвистических диковин.
Признаем прямо: Джей, конечно, обещал со временем раздаться в плечах и обрасти мускулами — но пока что он оставался ещё довольно хиленьким парнишкой, и было решительно неясно, кто бы согласился взять такого на роль вышибалы. Райтэн небезосновательно предполагал стать свидетелем очередной истории «а-ля Годэн» — и оказался прав.
Захолустный и бедный трактир, видимо, до недавнего времени обходился и вообще без вышибалы, и хозяин прельстился взять на эту роль Джея лишь от того, что платить ему можно было гораздо меньше, чем опытному бугаю, внушающему своим брутальным видом уважение даже залихватским пьянчугам. Джей, впрочем, своим новым положением был вполне доволен, поскольку в кои-то веки чувствовал себя независимым и по-настоящему взрослым — то есть, самим определяющим, как ему жить.
Пробормотав нечто вроде: «Ну, по крайней мере, не таскает тарелки!» — Райтэн, дальновидно пришедший к самому закрытию, отловил Джея, когда тот уже уходил.
— Сэр? — аж споткнулся он, увидев, кто его поджидает.
— Бессовестное свинство! — пропустив приветствия, перешёл к атаке Райтэн. — Вы хоть понимаете, что у неё больное сердце, вообще-то!
Совершенно дезориентированный Джей захлопал глазами.
— У кого? — доверчиво попался он в эту ловушку.
— У госпожи Тогнар! — сердито пояснил Райтэн, подхватывая Джея под локоть и уверенно утаскивая в направлении своего дома.
Тот был настолько ошарашен неожиданным визитом, самой предъявой и поведением Райтэна, что даже не сопротивлялся.
— Разве так можно, Джей! — решительно волоча парня за собой, выговаривал ему тот. — Вам что же, не говорили, как чувствительны пожилые люди!..
— А что случилось-то? — заволновался Джей, пытаясь понять, какое отношение он имеет к тётушке и почему на него теперь так злятся из-за неё и её самочувствия.
— Он ещё спрашивает! — не останавливаясь, возмущенно пронзил Джея взглядом Райтэн. — Не вы ли раньше регулярно ходили к ней на чай, как к себе домой, господин Джей-Ниро!
Сглотнув, тот подумал было, что дело в том, что Райтэн категорически запретил ему посещать его дом, а теперь узнал, что Джей делал это за его спиной, и потому теперь так разгневан.
— Сэр! — попытался он было затормозить своего похитителя, но не преуспел. — Но я правда уже давно к вам не хожу! — злясь и оправдываясь, пояснил он.
— Вот! — невесть чему обрадовался Райтэн, вдруг останавливаясь-таки и тыкая в Джея пальцем. — Вот именно!
Джей поразглядывал палец, поразглядывал гневное лицо Райтэна и так и не понял, в чём дело.
Оценив степень недоумения на лице парня, Райтэн сжалился и пояснил:
— Она к вам привыкла, Джей, а вы просто бросили её без объяснения причин.
Недоумение на лице собеседника переросло в потрясённое удивление.
— Она волновалась, что с вами случилась беда, — мягко продолжил выговаривать Райтэн, — а ещё переживала, что чем-то обидела вас.
Джей был ошарашен, опрокинут и совершенно сбит с толку.
— Простите, сэр… — растерянно пробормотал он, не зная, куда деться от стыда и смущения.
— Простите, сэр! — передразнил его Райтэн и снова решительно понёсся вперёд, таща его за руку. — Чтобы больше так не пропадали, ясно!.. — грозно повернулся он к Джею.
Тот растерянно закивал: мол, больше не буду.
…тётушка, правда, ничего не знала о том, что она, оказывается, весьма встревожена и обижена, а её больное сердце переживает за бедного парня, но ей, чтобы включиться в игру, хватило райтэновского:
— Тётя, там не весна, а дубак какой-то, мы продрогли до костей!.. Помогите Джею, он совсем не бережётся!