2010 год, 20 мая
Лос-Анджелес, Калифорния
Вечеринка в честь восемнадцатого дня рождения внучки легендарного Винсента Гарднера была похожа на торжественный прием у царицы преисподней в тронном зале нижнего мира. Среди черных мраморных колонн, подпирающих мрачные своды, перешептывались тени приглашенных одноклассников; кое-кто утирал кровь с разбитого лица, другие ухмылялись, иные завидовали молча… никто из них не видел внутренней красоты именинницы Дианы; никто не мог разглядеть в ней будущую великую киноактрису, которой суждено покорить зрителей своим драматическим талантом и погибнуть в расцвете славы и всеобщей любви. Только самая красивая девочка в классе Молли Кристофер смотрела на Диану со страхом, что-то понимала и часто опускала глаза, боясь оскорбить взглядом царицу подземного мира.
Диана Гарднер возлежала на каменном пьедестале между двумя изогнутыми лестницами, ведущими в верхний мир, печально созерцала семерых волчиц, сидящих у ее ног, и меланхолично слушала напыщенную золотую рыбку, парящую в воздухе.
— Принцессу избрал Кевин, подобный Адаму, — вкрадчиво булькала рыбка в правое ухо именинницы. — От милой девушки он требует немного: быть честной, вышивать, любить его и Бога. Зависеть от него, почтет она за честь… — рыбка повернулась к парню с серым лицом и визгливо крикнула, выпучивая глазки: — Кевин! Что ты молчишь?! Не будь тряпкой! Скажи мужское слово!
Кевин Смит, стоящий рядом с Дианой, послушно пробубнил реплику из своей роли в школьном спектакле по пьесе Мольера:
— Дурнушка глупая милее, чем та, что чересчур красива и умна…
— Ди, не слушай Кевина, он просто вонючий скунс, — равнодушно заметила милашка Китти Палмер и похвасталась тонким золотым браслетиком на запястье. — Лучше посмотри, что мне подарил фанат твоего деда! Хоть кто-то оценил, что я твоя лучшая подруга.
Возле левого уха Дианы появился розовый малыш с крылышками, достал из-за спины детский лук, натянул тетиву и отправил одну из игрушечных стрел в сердце великолепного красавца Стива Харви.
— Она — жемчужина! — восторженно воскликнул Стив, отыгрывая роль пылкого любовника в том же спектакле по Мольеру. — О, можно ли отдать прелестное творенье такому дикарю! Готов усилия я тратить без числа, чтобы ему назло она моей была!
Диана оживилась, припомнила свою роль наивной девушки и трепетно отозвалась:
— Ты клялся мне в любви, в любви великой силы, и говорил слова, и все мне были милы; так милы, что ни с чем их не сравнить — начнешь об этом говорить, и что-то сладкое щекочет, задевает, сама не знаю что, но сердце так и тает…
Китти фыркнула и закатила глаза.
— Ди, очнись! Стиву нравится Молли!
Диана проснулась и открыла глаза.
«Стиву нравится Молли? А как же я? Нет, нет, он меня любит, это просто сон…»
Она полежала несколько минут, встала с кровати и подошла к круглому зеркалу.
— Я люблю себя… — Диана мило улыбнулась своему отражению, но вдруг в ужасе отпрянула в сторону и наткнулась спиной на кого-то сзади.
Испугавшись еще больше, она резко обернулась и увидела маму.
— Доченька, извини, дверь была открыта, и я… — мама вдруг запнулась, взгляд ее стал подозрительным, а тон — строгим: — С кем ты разговаривала?
— Не знаю, я просто…
— Немедленно отвечай! Кого ты увидела в зеркале?!
— Никого! Мне показалось! — Диана сорвалась с места и бросилась вон из своей спальни.
— Диана, сейчас же вернись! — миссис Гарднер гневно сдвинула брови, заглянула с опаской в круглое зеркало на стене, помедлила, окидывая взглядом спальню дочери, и вышла вслед за ней в коридор.
***
Альфред Гарднер был одним из тех мужчин, про которых говорят, что они как коньяк — с возрастом становятся только лучше.
Подтянутый, мускулистый, ухоженный и стильный отец Дианы в свои пятьдесят два выглядел импозантно: волосы, вьющиеся до плеч, и аккуратно подстриженная борода с проседью придавали ему сходство с писателем, художником, возможно, с композитором прошлого века или даже актером в роли античного царя; его высокий лоб, всегда открытый, украшали неглубокие волнистые морщины.
— На лбу мужчины написаны достоинства его ума. Зачем их скрывать? — шутливо отвечал Альфред своей дочери, когда она спросила о его привычке зачесывать волосы назад.
— Многие парни в моем классе носят конские челки, — заметила Диана.
— Они прячут возрастные недостатки ума и мысли, подобные подростковым прыщам, — лукаво отвечал отец.
— Никогда не возможно понять, шутишь ты или нет, — растерянно улыбаясь, замечала Диана.
— Это уловка, милая, — внимательные глаза Альфреда смеялись и согревали отцовской теплотой: — Тонкая грань между шуткой и серьезностью побуждает к размышлениям. Представь, что парень сказал тебе комплимент в полушутливой манере. Что ты будешь делать?
— Ну, не знаю… наверно, попытаюсь понять, шутил ли он или говорил серьезно.
— И будешь думать о нем самом, — Альфред рассмеялся. — Именно этого он и добивался, а в его словах, скорее всего, не было никакого особенного смысла. Теперь понимаешь, как ловкий пройдоха может лишить покоя невинную девушку одной единственной фразой?
— Жаль, что никто не говорил мне таких фраз, — с оттенком грусти отвечала Диана. — Может, ты скажешь?
— Скажу, если хочешь, — Альфред загадочно улыбался. — Ты самая необыкновенная девушка на свете.
— В этом точно нет никакого смысла, — категорично возразила Диана и поджала губки, но после долго пыталась понять: шутил ли отец или говорил всерьез?
В молодости сероглазый красавец-брюнет Альфред Гарднер занимал помыслы многих прелестных особ, выдающихся по красоте и весьма самоуверенных в стремлении составить с ним удачную партию. Однако их старания были тщетны. Младший Гарднер еще в школьном возрасте уяснил, что девочки, это не пассивные мишени, а планеты с мощной гравитацией — небесные создания, способные воздействовать на окружающие объекты.
В цветущих мирках этих юных планет пели птички и зеленели травы, полноводные реки бурлили и разливались в поймах; горные вершины там были покрыты ослепительной белизной, а моря и океаны скрывали загадки и тайны, пока еще простые и наивные, как фантики под бутылочным стеклом, но уже востребованные сверстниками мальчишками — неловкими исследователями, мечтающими стать знаменитыми первооткрывателями.
Альфред стал одним из них и преуспел, потому что был воспитан в уважении к женскому началу и не считал зазорным внимательно изучать другую, не похожую на мужчин половину цивилизации. Взрослея, он с интересом наблюдал, как молодые планеты притягивали и распределяли объекты по гравитационным орбитам согласно своим, только им понятным распорядкам. Приближая одних и отдаляя других, они учились управлять дистанциями, иногда переживали падение на свою поверхность небольших метеоритов и по неопытности полагали, что претерпели катастрофу планетарного масштаба.
Он не стремился к карьере охотника, но прелестная дичь сама бежала на него из своих засад; еще менее он хотел становиться браконьером, поэтому научился уворачиваться, а затем и легко вальсировать даже с особами хищными и опасными. С такими талантами Альфред вполне мог бы стать кем-нибудь вроде легендарного дона Гуана, но однажды на его пути встретилась прелестная калифорнийская дарлингтония[1] — хищное растение с листьями-ловушками, похожими на кобру с распущенным капюшоном. Победа досталась ей нелегко, буквально через кровь и смерть, но победителей стараются не судить — ими, как правило, занимается суд пострашнее людского.
Женитьба, отеческая любовь к дочери и некое мистическое предостережение, о котором мы скажем позже, вовремя прервали череду холостяцких побед, изматывающих и ненужных. Альфред остепенился, но по привычке поддерживал себя в хорошей спортивной форме, следил за собой, а главное, приобрел качества прирученного мужского огня, который не ползет бездумно во все стороны, а горит в очаге; не опаляет, а согревает; не пожирает энергию, а отдает ее.
Гарднер спустился в нижний холл дома — небольшой зал с колоннами и двумя изогнутыми лестницами, ведущими на второй этаж. Внизу, между их основаниями, прямо напротив парадного входа, была установлена копия скульптурной композиции Антонио Канова «Амур и Психея», выполненная в натуральную величину.
Через открытые окна в холл доносились пение птиц и тихий шум листвы. В кармане приглушенно заиграл телефон. Альфред достал гаджет и принял вызов.
Чарующий женский голос в трубке погасил собою все остальные звуки, как воздушная волна, задувшая разом сотню свечей, и представился Ванессой, сотрудницей банка. Она задала уточняющие вопросы, убедилась, что говорит с сыном Винсента Гарднера, и сообщила, мягко вибрируя обертонами:
— Срок договора на аренду ячейки, заключенный между вашим отцом и Банком Америки, истек, поэтому я хочу вас… просить…
— Вы ошиблись, — торопливо вставил Альфред и невольно запнулся, по-своему поняв смысл ее слов, сказанных медленнее остальных: «я хочу вас…» — Простите, что перебил, но мой отец умер семнадцать лет назад.
— Я в курсе, мистер Гарднер, ваш отец был известным человеком, — неторопливо ответила служащая, лаская слух собеседника подобно тому, как ароматный и тягучий ликер ублажает обоняние и вкус. — Прошу вас посетить наш центральный офис в здании Библиотечной башни на Пятой Западной. Я закажу карточку посетителя на ваше имя и буду ждать у турникета. Сегодня, двадцатого мая, ровно в час после полудня.
Альфред вдруг подумал, что служащая из банка назначила время свидания; это показалось ему забавным, но не более того.
— Насколько помню, у моего отца был договор с дилерской фирмой в Бель-Эйр.
— Депозитные ячейки для VIP клиентов находятся в здании U.S. Bank Tower. Ваш отец арендовал одну из них в 1993 году.
— Но почему вы не позвонили раньше?
— Мы руководствовались особыми условиями договора, — сообщила Ванесса голосом тайны и бархатного очарования. — Банк обязался не разглашать факт аренды ячейки родным и близким Винсента Гарднера даже в случае его смерти. До сегодняшнего дня.
— То, что оставил отец… это, наверно, для моей матери. Вы уже звонили ей?
— Нет, по условиям специального пункта мы обязались передать содержимое ячейки одному из лиц, список которых прилагается к договору. Первым в этом списке числитесь вы, мистер Гарднер.
— А кто еще там есть? — спросил он, понимая, что поддался волшебному обаянию голоса в трубке, и начал задавать лишние вопросы, чтобы продлить разговор на несколько минут.
К его удовольствию, служащая ответила весьма охотно, будто вела интересную беседу за бокалом шампанского, а вовсе не деловой разговор:
— В этом списке есть ваша мать Мариэн Гарднер, дочь Диана Гарднер и супруга Эрика Гарднер, но они смогут получить ценности из ячейки лишь в случае смерти предыдущих по списку. Это написано рукой вашего отца, я покажу вам договор. Там есть еще одно условие. Минуту… — в трубке раздался шелест бумажных листов, служащая сообщила: — Вы должны хранить молчание о содержимом ячейки до 27 мая 2010 года.
— Целую неделю? Возможно, мне понадобятся услуги моего юриста. Думаю, он будет заинтригован не менее, чем я.
— Все финансово-юридические тонкости улажены еще при жизни арендатора, — почти по-дружески успокоила служащая. — Для доступа к содержимому ячейки вам придется подтвердить свою личность, только и всего.
— Ванесса, судя по вашему приятному голосу, вы очень милая и добрая женщина… — перешел на личности Альфред, надеясь узнать больше из неофициального мнения служащей. — Пожалуйста, объясните своими словами. Что происходит?
— С удовольствием, мистер Гарднер. Скорее всего, ваш отец хотел, чтобы вы получили ценности из его ячейки в день истечения срока договора аренды, то есть сегодня, 20 мая 2010 года.
Телефон неожиданно брякнул, оповестив о втором входящем звонке. Альфред поблагодарил сотрудницу, пообещал быть в назначенное время и переключился на другой вызов. Звонила супруга.
— Альфред! — позвала она с нарастающей интонацией аварийной сирены, впрочем, достаточно миниатюрной для того, чтобы поместиться в женской шее. — Где Диана? И где ты сам? Почему все прячутся от меня в этом чертовом доме?!
Услыхав тот же голос, но уже со стороны выхода к бассейну, Гарднер выключил телефон и обернулся.
В холл вошла красивая женщина в закрытом купальнике и накинутом на плечи полотенце. Альфред улыбнулся, любуясь ее осанкой и упругими изгибами спортивной фигуры.
Говорить о возрасте Эрики нам весьма неловко, ибо она делала все возможное, чтобы выглядеть моложе, и у нее это замечательно получалось. На вид миссис Гарднер младшей можно было дать лет тридцать пять… нет, тридцать четыре. Черные гладкие волосы, подстриженные удлиненным каре, придавали ей сходство с египетской царицей; прямая челка не скрывала клинообразных бровей, распростертых над глазами, как крылья буревестника. Взгляд ее, как и подобает взгляду царицы, сверкал маленькими молниями.
Заметив мужа и его интерес к ее фигуре, супруга приняла невозмутимый вид шедевральной картины, не замечающей восторга ценителя, и спросила уже спокойнее:
— Где Диана? Опять прячется у твоей мамы?
— Почему бы тебе не проверить самой?
— На ручке двери висит фиолетовое табу. Я еще не выжила из ума настолько, чтобы нарушать правила вдовствующей королевы-матери.
Альфред предпочел не комментировать шутку жены.
— А что не так с Дианой?
— Она разговаривала с зеркалом!
— Думаю, в ее возрасте ты часами проделывала то же самое, — в голосе его сквозила явная ирония.
— Я? — возмутилась Эрика. — За кого ты меня принимаешь?
— За самовлюбленную пантеру.
— Диана сбежала от меня!
— Антилопы всегда убегают от хищников, — он пожал плечами.
— В чем дело, Альфред? Тебе память отшибло? — Эрика двинулась в наступление грудью вперед, сопровождая каждый вопрос маленьким шажком: — Ты забыл, что она вытворяла в пятилетнем возрасте? Забыл, почему каждый месяц возишь дочь к психотерапевту? Забыл, как она чуть не погибла, когда сбежала из дома с моим рубиновым кулоном? Может, ты забыл, что все закончилось чертовым зеркалом?!
Эрика остановилась, едва не касаясь мужа грудью и все еще сверкая молниями. Альфред мягко обнял ладонями ее плечи и продекламировал Шекспира:
— Все к лицу красавице царице; и смех, и гнев, и слезы, и проклятья. Она в запальчивости — совершенство.
— Альфред! — вновь включила сирену Эрика.
— Дорогая, — мягко сказал он, чувствуя ладонями тепло супруги через влажное полотенце. — Маргарет давно исчезла. Диана твоя послушная дочь, но ты по-прежнему видишь в ней чудовище. Так нельзя.
— Она разговаривала со своим отражением! Это плохой сигнал, Альфред!
— Я тоже иногда разговаривал с зеркалом, но больше всего перед тем, как сделать тебе предложение.
— Ты репетировал? — Эрика наигранно разочаровалась: — Так и знала, что наши помолвка и свадьба были для тебя театральным представлением.
— Я играю весьма посредственно, а вот ты могла бы стать голливудской звездой.
— Путь киноактрисы к успеху пролегает через спальню продюсера, так говорил мой покойный папа. Меня вполне устраивает мой event-бизнес. Хотя бы потому, что в нем нет тропинок, спрятанных под одеялом. И потом, мне нравится быть собой, а не какой-нибудь другой женщиной, — уже расслабленно пояснила миссис Гарднер младшая, пристально заглядывая мужу в глаза, и вдруг напала исподтишка: — С кем ты разговаривал по телефону?
— Это был обычный звонок из банка, — Альфред прищурился и внимательно взглянул на супругу, будто что-то заподозрил. — Дорогая, ты ревнуешь без причины? Неужели сногсшибательная Пауэрс утратила уверенность в себе? — зная, что без досмотра не обойдется, он все же достал гаджет и протянул супруге. — Позвони, если хочешь.
Она невозмутимо и со знанием дела вызвала меню звонков в телефоне мужа и набрала последний входящий номер.
— Банк Америки? — удивление миссис Гарднер младшей было искренним, как душа младенца. — Ох, простите, я хотела заказать пиццу и перепутала номер… Как вы сказали, вас зовут? Ах, Ванесса… очень приятно, я Эрика Гарднер, а где находится ваш офис? А-ха, спасибо, я поняла. Где я нашла номер? В телефоне мужа. Заодно решила проверить, куда он звонит, это бывает полезно, милочка. Открыть банковский счет? Дайте подумать… да, пожалуй, нужно. Выходит, я ошиблась очень удачно…. Да, переключите, — она дождалась, пока служащая сделает переадресацию звонка, и сбросила вызов.
Эрика с легкостью приняла свое маленькое поражение; она была рада проиграть, прикинулась сытой кошкой и промурлыкала, возвращая телефон:
— Это на всякий случай, чтобы ты знал, что блефовать со мной бесполезно, — однако проигрыш, это всегда проигрыш, и она уколола мужа в отместку: — Было бы приятно поймать тебя на мелкой шалости, чтобы ты почувствовал себя виноватым и принес мне кофе в постель. За всю жизнь ты не сделал этого ни разу.
— Именно поэтому мы все еще вместе, дорогая.
— Неужели ты так тщательно продумываешь все свои поступки?
— Другого способа жить с пантерой просто не существует.
— Тогда найди себе глупую белочку, которая будет впадать в транс от твоего голоса и приносить пиво по свистку, — повысила тон Эрика.
— Дрессировать безобидных существ это не мое, дорогая, — парировал Альфред.
— О-о, так ты мнишь себя бесстрашным укротителем?
— Всего лишь не позволяю моей домашней пантере превратиться в дикую кошку.
— Ах, вот как? По-твоему, я безнадежна?
— По-моему, ты очаровательна, — Альфред обнял жену за талию и привлек к себе. — Настолько очаровательна, что мне пригрозили смертью, если я тебе изменю.
— Кто пригрозил? — Эрика изумленно замерла в объятиях мужа и доверчиво расширила глаза.
— Боги, дорогая, — улыбнулся Альфред.
— К черту богов! Мне пора, у меня четыре свадьбы и одни похороны,[2] — Эрика выскользнула из объятий мужа, подбежала к лестнице и поднялась по ступенькам, уже не слишком торопясь, лениво стягивая с плеч полотенце.
Альфред проводил супругу откровенным взглядом в спину и пониже, зная, что в конце своего эротичного восхождения она непременно обернется, чтобы убедиться: остался ли доволен зритель и не ушел ли он из зала, не дождавшись окончания маленького представления.
На этот раз его ожидал небольшой сюрприз: на верхней ступени лестницы Эрика обернулась и встала в выразительный контрапост. Эта ее постановочная поза, одна из многих, при которых вес тела переносится на одну стопу, а равновесие достигается встречным наклоном линий бедер, плеч и изящной фигурой ножек, на этот раз была настолько шикарной, что Альфред захлопал в ладоши. Эрика, вполне удовлетворенная произведенным фурором, помахала ручкой, сделала эффектный разворот и удалилась той покачивающейся походкой, какой еще Мэрилин Монро доказала, что центр тяжести в женском теле расположен несколько иначе, чем в мужском.
Аплодисменты не утихали, пока она не скрылась из виду.
Альфред, все еще улыбаясь, посмотрел на часы и отправился вслед за супругой, но, поднявшись на второй этаж, повернул в противоположное крыло дома на половину матери и внучки. Памятуя о плановом визите к психотерапевту, он решил выяснить, насколько пагубно отразился на настроении дочери утренний инцидент и готова ли она отправиться с ним в город. До выезда оставалось менее получаса…
[1] Дарлингтония (лат. Darlingtonia) — род насекомоядных растений семейства Саррацениевые. Единственный представитель рода — дарлингтония калифорнийская (Darlingtonia californica) встречается на болотах на севере Калифорнии и в Орегоне. Род назван в честь американского врача и ботаника Уильяма Дарлингтона.
[2] Четыре свадьбы и похороны» — британская романтическая комедия режиссёра Майка Ньюэлла, вышла на экраны в 1994 году.