Юная дочь владельца сети стриптиз-баров Эрика Пауэрс грезила о подиуме, рекламных контрактах и принцах на белоснежных яхтах. Девушка умная и расчетливая, она могла бы стать на этом поприще успешной, но ее припудренная мечта о карьере модели была подавлена родительским диктатом. Приоткрытую дверь в шоу-бизнес с треском захлопнул отец. Вопреки тому, что сам он построил свой бизнес на пятых точках стриптизерш, а возможно, благодаря этому, запрет его был категоричным, как слон, лежащий на заячьей норе.
Между тем, внешность юной мисс Пауэрс была выдающейся настолько, что за все то время, пока она училась в школе, а затем и в колледже, ее подруги не сказали ей ни одного искреннего комплимента. Эрику это не смущало; она понимала, что ей завидуют, и познавала себя через реакции парней; те вообще не говорили комплиментов, но их взгляды и смущение были красноречивее слов.
Воспитывая дочь, Джон Пауэрс — прямодушный и по-деревенски грубоватый толстяк — не стеснялся быть циничным и упорно внушал юной Эрике свое разумение об окружающем мире, по его мнению, погрязшем в грехе и пороке:
— Не думай, что твой зад единственный на всем свете. Такого товара, — он делал жест в сторону округлившейся фигуры шестнадцатилетней дочери, — в Лос-Анджелесе полно.
Глаза Эрики начинали метать холодные и острые молнии:
— Папа, я не хочу про это знать!
— А я думаю, ты должна об этом знать! — повышал голос папаша Джон.
Чтобы дочь не улизнула от разговора, он приводил ее в свой кабинет и запирал дверь. В трех случаях из десяти она сбегала, но Джон не ругал ее за это и никогда не пытался догонять; в остальных семи случаях побег заканчивался неудачей. Услышав щелчок замка, Эрика забивалась в угол дивана, натягивала подол платья на колени и поглядывала на отца, как дикий зверек. Джон прятал ключ в карман и приступал к наставлениям:
— Ты выросла красивой. Очень красивой! Предложения купить твои прелести задешево посыплются, как конфетти в рождественскую ночь! Ты должна знать, что если у девушки нет правильного о себе мнения, то ее внешние данные, какими бы выдающимися они ни были, будут растранжирены за бесценок! Ее используют, а в награду кинут кость — роль, место, контракт или что там еще…
— Я не собака, чтобы мне бросали кости! — огрызалась Эрика, злобно поджимая губы.
— Вот и умница, — ухмыляясь, одобрял папаша Джон. — Не вздумай продавать уникальную драгоценность за грошовую цену. Конкурсы красоты и кастинги, им подобные, это что-то вроде выставки элитных кошачьих пород; отбор сырья в индустрию рекламы и эро-порно развлечений. Девушек делят на сорта, как коровью тушу, заталкивают в чертовы ворота громадного бизнеса и там выкачивают из их тел красоту и молодость. Это комбинат! Бесконечный конвейер для разделки мяса. Производство не может останавливаться, а только наращивает обороты, поэтому мир давно превратился в грязный бордель!
Папаша Джон плескал в стакан немного скотча из бутылки, делал маленький глоток и раскуривал сигару. Эрика любила смотреть на вьющийся табачный дым, еще не растворившийся в воздухе, и чувствовать его запах. Джон об этом догадывался, проделывал сей кабинетный ритуал с величием факира и продолжал:
— Знаешь ли ты, сколько ястребов захотят поймать тебя, прекрасную голубку, в свои когти? А еще говорят, что этот город — столица шоу-бизнеса. Нет, моя дорогая, это фабрика разврата! Паутина из путей в ад. На каждой дороге к успеху здесь выставлены кордоны. Молодая девица не сможет преодолеть их ни умом, ни характером, ни талантом! Ей всегда будут чинить препятствия, но обязательно предложат обходной путь под одеялом.
Эрика не выдерживала откровенности подобных сентенций и взрывалась:
— Я не собираюсь ложиться в постель ради карьеры!
— Еще скажи, что не намерена плавать, когда тебя бросят в воду, — усмехался папаша Джон. — У красотки мало времени — какие-то считанные годы, и мерзавцы это знают. Чтобы плыть к успеху, придется лечь. Откажешься — будешь дрейфовать. Не станешь звездой лет за пять-семь — утонешь. Тело не умеет врать. К тридцати оно начнет говорить тебе и другим, что молодость прошла. А рядом появятся ушлые и голодные мартышки всего на десять лет младше. Будь уверена, они обгонят тебя через потайной ход в спальне продюсера. В шоу-котел стремятся попасть только вертихвостки. Они готовы выпрыгнуть из трусов по первому намеку!
— Сам говоришь, что я красивая! — большие глаза Эрики начинали блестеть от слез. — И что я должна делать? Одеться в мешок и притворяться калекой?! Или, может, похоронить себя заживо?!
— Не-ет! — Джон добродушно смеялся, сотрясая животом. — Но ты должна знать, что очарование молодости — товар скоропортящийся, продавать его следует не по частям, а оптом, вовремя и за максимальную плату! И кроме богатства в нее должно быть включено положение и влияние.
— Мне надо повесить на грудь ценник? — язвила Эрика.
— Остра на язычок, как мать, — при воспоминаниях о покойной жене в памяти Джона всплывал образ большеглазой жгучей брюнетки со своевольными искорками во взгляде, отчего он сразу терял нить рассуждений. — О чем я… ах да. Ценник должен быть. Но не нарисованный на табличке. Цена должна быть написана во взгляде, в манерах, воспитании, умении подать себя, но это цена не для всех, а только для избранных! Для тех, кто достоин и имеет серьезные намерения. Да, дочка. Быстро сорвать банк можно только одним способом — удачно выйти замуж. Сделать это надо до двадцати пяти лет. В твоем распоряжении осталось меньше десяти. Это не значит, что ты не должна учиться и строить карьеру. Напротив, чем разностороннее и образованнее ты будешь, тем ярче заблистает твой ум!
— Парни не любят умных девушек. Они любят красивых!
— О-го-го! — удивлялся папаша Джон. — И откуда такая осведомленность? Ну хорошо, скажу тебе один секрет: мы, мужчины, любим красивых, но женимся на умных. Вот только о чем тут спорить, если у тебя есть и то, и другое? Ты красива и умна, у тебя замечательные шансы сделать отличную партию.
Осадок от подобных бесед, приправленных пошловатой правдой жизни, слой за слоем накапливался в душе Эрики и дал о себе знать, когда она испытала первую любовь. Чувство нежное сменилось обидой и тем мерзостным ощущением, которое испытывает девушка или женщина, осознав вдруг, что ее использовали. Соль отцовских откровений растворилась в разочаровании и боли от предательства, а когда бурная реакция закончилась, воцарилось равновесие: юная мисс Пауэрс пришла к внутреннему согласию с доводами родителя.
Мать, умершую от родов, Эрике заменила тетка по матери. Дама элегантная, мягкая в обращении, она стала для своей племянницы матерью и гувернанткой. Мудрая тетушка учила девочку, от природы непоседливую, хорошим манерам, этикету, умению говорить и красноречиво молчать. Уроки эти не прошли впустую. Эрика обрела манеру держаться горделиво и с достоинством. Именно так ведут себя дамы, которых мужской взгляд моментально выделяет среди прочих, ибо не заметить таких девушек и женщин невозможно, как диск луны на ночном небе.
К восемнадцати годам Эрика уже не зажималась в угол дивана, не возражала в спонтанном гневе, а садилась в кресло напротив отца и вела с ним беседу на равных.
— Принцу сначала надо попасться на глаза. Я не собираюсь ждать, пока он соизволит меня найти. Самая короткая дорога к известности — стать девушкой месяца в плейбое.
Папаша Джон вздыхал шумно, как бегемот, и если бы вокруг него был пруд с густой тиной, то обязательно погружался бы с головой на дно.
— Боюсь, ты не понимаешь. Фото в журнале становится пропуском в бизнес, где девушки показывают себя за деньги. Это развращает. А дальше наклонная плоскость. Сначала показывают, затем дают потрогать, затем… К черту плейбой! Среди очень богатых людей дураков мало, а скорее и вовсе нет! Ни один нормальный мужчина не возьмет себе в жены девицу, прелести которой можно увидеть в журнале. У нее на лбу написано gold-digger girl.[1] Только воспитанная девушка с хорошей репутацией может претендовать на роль супруги уважаемого джентльмена. Родство с приличной семьей! Вот что должно стать твоей главной целью!
— Хорошая репутация! Для меня?! Да если я даже стану святой мученицей, то всегда буду дочерью владельца стриптизерш!
— Я скоро продам свой бизнес и займусь строительством, — тут папаша Джон пригубливал каплю виски, задумчиво пыхтел сигарой и философствовал, выдавая свое неведение относительно женской природы: — О чем думал бог, когда позволил козлоногому дьяволу внушить вам это глупое желание нравиться? Да еще всем подряд и без разбору! Вы согласны танцевать голыми за пять тысяч баксов в месяц, а то и вовсе задаром! Казалось бы, что может быть унизительнее, чем профессия стриптизерш? Они работают под сальными взглядами пьяных бездельников, этих девушек считают продажными, порой не без оснований, но знаешь, в чем чудо? — папаша Джон наклонялся к лицу Эрики, выпучив глаза, и начинал говорить шепотом, как будто открывал дочери сокровенную тайну: — Они получают удовольствие от этой проклятой работы! Представляешь?! Они в восторге оттого, что на них пялятся!
— Я не собираюсь танцевать голой на публике, но хочу нравиться и буду делать для этого все, — безапелляционным тоном возражала Эрика. — Нет ничего дурного в том, что парни смотрят мне вслед.
— Дурное не в том, что они смотрят… Ты виляешь задом просто так, для забавы, поэтому кажешься доступной.
— Я знаю, — со змеиным хладнокровием отвечала Эрика. — А ты ошибаешься, папочка. Обманчивая доступность — это тот крючок, на который клюют все парни. Одной хлесткой фразы довольно, чтобы осадить того, кто примет меня за легкую добычу.
— На доступность клюют только подлые говнюки. Достойных джентльменов с брачными намерениями привлекают целомудрие и ум. Поэтому не зад должен вилять умом, а ум задом! Именно ум есть главный капитал красавицы!
— Я не считаю себя глупой.
— И правильно! Но не считать себя глупой мало. Надо быть умной! А ум девушки проявляется в ее отношении к себе самой. Вот что я тебе скажу, дочка: в первую очередь цени себя! Как самую дорогую в мире уникальную драгоценность! Ты самое лучшее, что у тебя есть!
— Не волнуйся, папочка, я так и делаю, — спокойно соглашалась Эрика.
Тут папаша Джон распалялся от воодушевления. Он был доволен тем, что дочь прониклась правильной философией, по его мнению, единственно пригодной для выживания в этом диком мире.
— Если кто-то захочет получить тебя даром, а таких наглых умников много… — тут он сотрясал в воздухе кулаком и гневно добавлял: — Пусть получит хорошего пинка под свой тощий зад! Неудачникам не место рядом с моей дочерью!
Как-то раз, проходя мимо Эрики, когда она вертелась перед зеркалом, папаша Джон шлепнул ее по заду, будто она была одной из стриптизерш в его баре:
— Хороша! Фигурой вся в мать.
Эрика обернулась и с размаху дала отцу звонкую затрещину. Оправившись от шока, папаша Джон просиял:
— Это был ответ настоящей мисс Пауэрс! Умница, дочка! Вот теперь я почувствовал, как ты себя ценишь! — с уважением констатировал он, потирая свою одутловатую щеку. — Если бы твоя мать Элис однажды не поступила точно также, то я бы на ней не женился.
Та звонкая пощечина стала жирной точкой в процессе воспитания девочки, внутри которой горел стихийный огонь. Джон был удовлетворен и к дочери стал относиться с таким же благоговейным почтением, как и к ее покойной матери:
— Как ты похожа на Элис… ты просто ее копия.
Познав науку внушать к себе уважение, Эрика заметила, что в ней признают лидера, привыкнув к этому, стала командовать, а когда сверстники окончательно признали ее альфа-самкой, начала править ими мудро и малой кровью. Притягательная энергичность большеглазой брюнетки совмещала в себе горделивую красоту, проницательность суждений и практичность в делах, поэтому к ее мнению прислушивались даже учителя. Кроме этого, уже в старших классах мисс Пауэрс показала себя талантливым организатором, что в соединении с незаурядной внешностью усилило ее власть многократно.
В университете Калифорнии вокруг нее вращались только статусные парни, над которыми она без угрызений совести ставила дерзкие эксперименты и с интересом наблюдала за реакцией. Мастерство приближать и отдалять, возвышать и унижать, миловать и казнить, множество других манипуляций мужским сознанием было постигнуто ею в совершенстве.
Цинизм отца и воспитание тетки наполнили характер Эрики двумя несочетаемыми компонентами; она стала походить на коктейль «Кровавая Мери» — напиток, в котором водка и томатный сок соприкасаются, но не перемешиваются. Мисс Пауэрс научилась обжигать или смягчать по своей прихоти язык того, кто рисковал ее пригубить.
Имея в голове генеральный проект под названием «супруга богатого джентльмена и хозяйка большого дома», Эрика Пауэрс не позволяла себе распыляться на романтичных голодранцев и берегла силы для решающего сражения. Она родилась под знаком зодиакального Стрельца, поэтому хорошо знала: для достижения победы нужно быть последовательной, а силы концентрировать в направлении главного удара.
Прецедент, послуживший началом военных действий, произошел летом 1990 года на тихом и респектабельном пляже Лагуна Бич, когда на двадцатилетнюю Эрику Пауэрс обратил внимание молодой мужчина с обаятельными манерами и непринужденно предложил угостить ее прохладительным напитком. Ответом ему стал оценивающий взгляд особы, немало удивленной тем, что с ней вообще осмелились заговорить. Взгляд этот стал для мужчины сигналом боевой тревоги, и весь его арсенал обходительных средств был моментально приведен в состояние полной готовности.
Неуловимая улыбка незнакомца в духе Ретта Батлера, затаившаяся в прищуренных глазах и под усами в уголках губ, окатила теплом строптивую девицу. В один миг Эрика поняла, что за царственным высокомерием, сыгранным ею талантливо и безупречно, мужчина уловил в ее больших глазах искру интереса к своей персоне, а столь холодный прием ему даже импонирует, ибо он не привык брать крепости без боя.
С легким негодованием ощутив, что уже находится во власти чар джентльмена, коему ни одна дама не в силах отказать, Эрика вознамерилась дать отпор, столь же грандиозный, сколь ослепительна была ее красота. Военная кампания, в которой победа возможна лишь после заключения брачного союза, началась.
И он, и она, несомненно, умели подать себя в самом выгодном свете, поэтому нашли друг в друге достойных соперников. Легкий флирт начался с обмена нейтральными фразами, продолжился состязанием в остроумии, постепенно перешел в фазу ни к чему не обязывающего знакомства и завершился ненавязчивым предложением поужинать в ресторане. В ответ Эрика замечательно разыграла сомнения девушки, заинтересованной, но не склонной к безрассудным поступкам:
— Ужин в хорошем ресторане будет приятен для дамы, если джентльмен не имеет в отношении нее порочных намерений, — целомудренно заметила она.
— Что вы называете порочными намерениями, Эрика?
— Желание изменить своей супруге, например, — ответила она.
Джентльмен расценил это как непрямой вопрос о его семейном положении, но предпочел сохранить интригу:
— Вы совершенно правы, для уважающей себя девушки роль внебрачной содержанки довольно унизительна, — парировал он и нанес ответный укол сбоку: — Незавидна и участь зверя, на которого охотницы повсюду ставят капканы.
Такой ответ в духе тумана войны Эрику вполне устроил, и предложение поужинать в ресторане было принято ею благосклонно.
Результаты сбора разведданных о противнике превзошли самые смелые ожидания мисс Пауэрс. Тридцатидвухлетний красавец Альфред оказался отпрыском голливудской кинозвезды. Как большинство богатых жителей Лос-Анджелеса, он вел здоровый образ жизни, выглядел спортивно и слыл в обществе человеком, приятным в обхождении. Однако главными достоинствами Альфреда в глазах Эрики были его холостяцкий статус и то, что он проживал в престижном районе Бель Эйр — относительно замкнутом мире дорогих особняков, спрятанных за высокими изгородями и неприступными воротами. Тот факт, что семья Гарднеров проживает в одном районе с сороковым президентом Соединенных Штатов Рональдом Рейганом, купившем здесь поместье на Сейнт-Клауд-роуд по окончании своего второго президентского срока, добавил Эрике боевого настроения и энтузиазма.
Уже в ранней молодости она знала, что чем больше сил мужчина потратит на завоевание возведенных ею бастионов, тем сильнее будет ценить впоследствии свой военный трофей. Изматывая противника бесконечными проверками в духе «бросишь после отказа, значит, не любишь», Эрика вела себя совершенно непредсказуемо, взбрыкивала по малейшему поводу и безжалостно крушила мужскую логику, чтобы навязать свою. Это ей удавалось — ум Альфреда частенько оказывался в тупике, но опыт и знание женщин его выручали. Он всегда реагировал наилучшим образом — позволял Эрике быть девушкой, которая выбирает себе партнера не на ночь, но на всю жизнь, поэтому хочет убедиться в том, что он лучший.
Мужчинам нравятся тихие и нежные скромницы, но еще более нравятся им яркие красавицы, дерзко бросающие вызов. Первых берут в жены, вторых любят, и причина такой несуразности в страхе не удержать жар-птицу, которая жжет руки. Секрет роковых красавиц в том, что они возвышают — заставляют мужчин поднимать свою планку. Инженер назвал бы это режимом с повышенными оборотами или работой на предельных частотах. В жизни это именуют стрессом.
Красавицы, как строптивые лошадки, проверяют жокея на силу, умение, терпение и так делают из мужчин боевых наездников. Неумелого просто выбрасывают из седла. Темные кобылицы бездумно транжирят свой пыл, калечат наездников одного за другим и в конце своего пути умирают в одиночестве. Лишь в том редком случае, когда энергии мужского и женского начал уравнены, между всадником и лошадью образуется тесная двухсторонняя связь; они обретают способность сливаться в единое целое, оставаясь уникальными сами по себе.
К счастью для Эрики, ее избранник относился к породе мужчин, которые женятся не по расчету, а по любви. Альфред не искал в браке материальных выгод и не считал женщин колониальным народом с отсталой культурой; он видел в Эрике представительницу соседней цивилизации, такой же древней и мудрой, как мужская. В конце концов, он был так воспитан, но свою будущую супругу в Эрике разглядел не сразу.
Обнаружив в красивой брюнетке бойкий характер, прагматичный ум и понимая, что крепость, ведущая переговоры, наполовину взята, Альфред неторопливо вел осаду, достойно отражал авантюрные вылазки осажденного неприятеля и был при этом обходителен и щедр.[2] Обстановка в театре военных действий его вполне устраивала, потому как сам процесс был приятно зажигателен, а отсутствие брачных обязательств давало некоторую свободу в выборе маневров.
Военное положение обязывало обоих скрывать слабость и демонстрировать силу. Альфред легко шел на обострение спровоцированных Эрикой ссор. В ответ на ее угрозу покинуть место свидания он давал понять, что не намерен удерживать или бежать за ней, но всегда учтиво предлагал подвезти. Чаще она соглашалась и примирение происходило около ее дома, еще в машине; реже — отказывалась, высокомерно покидала зал заседаний, подобно фракции оппозиционеров, и уезжала на такси; но и в таких случаях Альфред сохранял спокойную уверенность; он знал, что дома строптивица пожалеет о размолвке и будет ждать его звонка или визита. Эрика, в свою очередь, была убеждена, что великодушие Альфреда избавит ее от необходимости махать парламентерским флагом.
После тактических размолвок Эрика принимала Альфреда подчеркнуто морозно, но быстро оттаивала от внутреннего ликования: «Он уступил, а значит, готов со мной считаться. Он хочет примирения, следовательно, я ему небезразлична! Я могу и хочу его простить». Она вдыхала аромат подаренных цветов, опускала ресницы и благосклонно прощала, а он шутил, давая понять, что вовсе не нуждается в прощении:
— Дорогая, если тебе так хочется внушить мне своим уходом чувство вины, давай закажем экскурсию на двухмоторном самолете.
— Согласна, но мне придется надеть парашют.
Эрика умела маскировать женские слабости, такие, например, как романтические мечты об идиллической семейной жизни в уютном гнездышке размером с дворец. Младший Гарднер умел маскировать мужскую силу, дабы слабая половина не сочла себя оскорбленной. Задорная хитринка в его взгляде подсказывала Эрике: то, насколько она была неправа накануне, не имеет для Альфреда никакого значения, а циклоны и антициклоны ее настроения он воспринимает как часть женственного очарования.
Эта сильная сторона Альфреда — его способность принимать Эрику такой, какая она есть, — заменяла им любовную прелюдию и неизменно приводила молодую строптивицу в состояние томной податливости; она сдавалась и впускала таран, стоящий у врат ее крепости.
Опутанная невидимыми узами, в том числе материальными, ибо была, как мы уже говорили, прагматична, Эрика постепенно нащупала те границы, за которые ее тайфуны не должны были выходить. В свою очередь Альфред, искушенный в искусстве пленять девушку свободой, нашел ту манеру противостояния, которая ни в коей мере не ущемляла суверенитета вольнолюбивой красавицы. Как опытный жокей, он удерживал лошадь единственно возможным способом — был ее наездником, но не сразу осознал, что она несется к своей заветной цели — к замужеству.
Игра в дикую кобылицу, повторяющаяся многократно и с неизменным финалом, убедила Эрику в правильности выбора наездника. Она прониклась к нему доверием, стала спокойнее, мягче, пробудилась в женственной ласке, верности и преданности, чем открыла Альфреду свой редкостный потенциал фанатичной супруги, склонной обвинять в бедах кого угодно, кроме него самого. Но лишь до тех пор, пока король ведет себя по-королевски благородно.
Спустя некоторое время Альфред начал замечать в глазах Эрики легкую неудовлетворенность его подарками. Это был сигнал о нежелании мириться с положением любовницы, принимающей ухаживания и подношения в качестве оплаты за близость. Когда девушка начинает всерьез думать о замужестве, бриллианты ненадолго перестают быть ее лучшими друзьями. Отныне ей нужен сам дарящий эти безделицы, и торг здесь абсолютно неуместен, ибо законная супруга достойного джентльмена это уже не какая-то там конкубина содержанка, а дама, реализовавшая себя в блестящей партии на зависть подругам.[3]
Былой холодный расчет Эрики Пауэрс постепенно трансформировался в бдительную привязанность, позднее — в рассудочную любовь. Претендентка на звание невесты ревностно следила за температурой отношений и выжидала.
Вскоре логика военной кампании привела обоих к предсказуемому перемирию. К этому моменту коса, нашедшая на камень, заточилась, став еще острее, и попутно облагородила камень, который стал ровнее и приобрел глянец. Положительные перспективы этого взаимно развивающего союза были налицо, однако Альфред отложил решающий шаг из-за двухнедельной поездки в Италию. Вопреки ожиданиям, Эрика, цепко следившая за каждым шагом своего избранника, отказалась от путешествия вдвоем и спокойно отнеслась к его решению лететь в Европу без нее.
Особа, имеющая официальный статус жены, — это политик, избранный и заступивший на высокую должность, а посему некоторые не уверенные то ли в ней, то ли в себе мужчины избиратели на годы затягивают ее предвыборную кампанию. Они попросту боятся дать законную власть той, которая вполне устраивает их как домашняя хозяйка и соседка по кровати. Да, там, где есть политика и власть, обязательно будет война, явная или тайная, но прогресс без войны почти невозможен, а от того, кто слишком долго балансирует в неопределенности, всегда ожидают обмана и предательства.
Альфред вернулся из Италии с готовым решением о добровольной капитуляции, поэтому отдал дань традиции, порожденной кинофильмом «Завтрак у Тиффани», и преподнес Эрике Пауэрс кольцо с бриллиантом. Случилось это накануне дня рождения Альфреда, 30 апреля 1991-го года, и стало для Эрики наиприятнейшим сюрпризом. Молодая особа, ежедневно сомневавшаяся в брачном финале, но втайне мысленно уже обладавшая заветным кольцом (хотя еще и не знала, как оно выглядит), эта особа, получив предложение руки и сердца, на всякий случай удивленно хлопнула ресницами, сделала вид, что задумалась, и только потом согласилась.
В тот день Эрика впервые осталась ночевать в доме Гарднеров. Этим она выразила своему избирателю благодарность за победу на выборах и дала понять, что заступает на должность супруги досрочно, не дожидаясь церемоний.
Официальная помолвка состоялась на следующий день и была приурочена к торжеству по случаю дня рождения Альфреда. Когда первая волна поздравлений откатила тучный папаша Джон вынул изо рта сигару и громогласно задал вопрос, который показался гостям слишком прямым и даже грубоватым:
— Мистер Гарднер, почему вы решили жениться на моей дочери?
Альфред ответил без малейшей паузы, что убедило собравшихся гостей в продуманности только что сделанного им шага:
— Сочетание красоты и ума есть качество редкостного бриллианта, поэтому мне нужна именно ваша дочь, мистер Пауэрс.
— Достойный ответ, мистер Гарднер, — дрогнувшим голосом проговорил отец Эрики и, подойдя к жениху, в молчании долго тряс ему руку, отчего всем стало ясно, что папаша Джон растроган.
— Достойной будет и оправа для бриллианта, который вы мне доверили, мистер Пауэрс.
Этими словами Альфред заслужил расположение папаши Джона и был принят им в ограниченный круг своих. Вторая волна поздравлений сгладила все неловкости от эмоций и чувств. Эрика сияла, излучая искреннее радужное счастье. Как удивительны редчайшие и прекраснейшие в мире цветы, так одухотворены и восхитительны все влюбленные невесты.
С энтузиазмом приступив к подготовке свадебного торжества, Эрика в полной мере задействовала свою вулканическую энергию, организаторский талант, расчетливость и практицизм. Разработка сценария торжества, дизайна пригласительных открыток и меню стали для нее легкой разминкой. Успевая думать как о важном, так и второстепенном и делать все без ущерба для качества результата, она держала в голове сотню разных мелочей и чуть не свела с ума event-менеджера — даму вдвое старше. В конце концов та сдалась и предложила мисс Пауэрс взять на себя часть обязанностей в ущерб размеру оплаты по договору. Та согласилась, но сумму не урезала. Эрика была готова работать задаром, лишь бы контролировать процесс.
Сотрудница event-агентства осталась довольна, что не помешало ей тайно сочувствовать Альфреду. По ее мнению, он добровольно спускался в кипящее жерло вулкана на тонком канате и собирался обрезать его под звуки пения свадебного хора из оперы Вагнера «Лоэнгрин».
Блаженны девушки, которые считают: вышла замуж — жизнь удалась. В семье как в земледелии: весной надо пахать и сеять, летом выпалывать сорняки, по осени уметь сохранить выращенный урожай, и лишь зимой позволительно наслаждаться идиллией покоя.
Уже на первом году брака Эрика, влюбленная, но не способная любить до безумия, хорошо понимала, что после сдачи ею своей крепости на выгодных условиях придется вести две новые войны — наступательную за влияние внутри семьи и оборонительную по отношению к внешним угрозам.
В одном из текстов Шримад Бхагаватам говорится следующее:
Как командующему гарнизоном крепости не составляет труда отразить все атаки разбойников, так и … [мужу], находящемуся под защитой жены, нетрудно отразить все атаки чувств, перед которыми … [холостые мужчины] беззащитны.[4]
Не имея представления о вышеприведенной мудрости древних ведических Пуран, Эрика последовательно применяла ее на практике. Дабы уберечь коменданта своей крепости от атак разбойниц, она удвоила бдительность, стала еще более ревностно относиться к своей внешности и лишь отчасти ослабила охрану своих бастионов; она чувствовала, что обладание через игру и преодоление доставляет Альфреду удовольствие.
Винсент и Мариэн были единодушны в мнении о том, что их сыну, развращенному холостяцким легкомыслием, нужны стальные объятия именно такой супруги, как Эрика. За ее властолюбием они разглядели искреннюю любовь к их сыну и поощряли невестку почти во всем. Заручившись этой поддержкой, Эрика вскоре упрочила те эластичные нити привязанности, которые сплетаются в затейливые узоры и со временем превращаются в крепкие узы супружества. Таким образом, ей удалось занять прочное место на семейном олимпе уже в первый, самый сложный год замужества, однако внешние угрозы не позволяли ей расслабиться. Собственно, она привыкла к этому еще со времен старших школьных классов и в колледже, а после свадьбы увеличила свой политический вес и успешно пользовалась административным ресурсом супруги.
Вокруг Альфреда по-прежнему вращались очаровательные создания, предлагавшие свою молодость и красоту как свадебный товар. Будучи такой же охотницей, как они, но обладая явным преимуществом в уме и целеустремленности, Эрика видела насквозь все хитрости этих цепких разбойниц, самой опасной из которых была ее экс-подруга, роковая блондинка Лиз Стоун.
Подковерная борьба двух бывших подруг выплыла наружу со страшным скандалом еще на свадьбе; тогда Лиз якобы случайно пролила вино на подвенечный наряд Эрики. Чудеснейшее белоснежное платье, взлелеянное с придыханием в мечтах, сделанное на заказ с кучей пожеланий и поправок, купленное за огромные деньги, в один миг превратилось в красно-белые тряпки. И это за час до начала свадебной церемонии! Эрика рыдала впервые в жизни.
Весть о трагедии разнеслась между собравшимися гостями со скоростью облачной тени, бегущей по земле. Ощущение праздника улетучилось; ожидание начала церемонии стало черно-белым. Многие из приглашенных, особенно женщины, испытывали сердечное сострадание к беде невесты. Лиз и ее свита откровенно злорадствовали.
Безнадежное положение спас Винсент Гарднер. Сделал он это удивительным образом и задолго до свадьбы, когда рассказал сыну о двух подвенечных платьях Дианы, принцессы Уэльской. Тогда, в 1981 году, копия была сшита в строжайшем секрете и стала одной из сокровенных тайн мира моды. Младшему Гарднеру идея понравилась. Эрика об этом ничего не узнала.
Когда в момент настоящей трагедии Альфред, как волшебник, преподнес невесте коробку с новым платьем, она чуть не умерла от прикосновения к чуду. С шоком, конечно же, удалось справиться, после чего каждая ниточка, каждая бусинка и каждый драгоценный камень были тщательно проверены. Все оказалось таким, как должно быть.
Невеста вышла на церемонию в белоснежном платье, с гордо поднятой головой, ослепительно сверкая взглядом, как некогда королева, — алмазными подвесками, коих на ее одеянии было ровно столько, сколько подарил ей король.
Подлинное торжество невесты было очевидным для всех гостей, но лишь немногие из них догадывались, что она не удовольствуется этой грандиозной победой. Те, кто хорошо знали о хищном темпераменте Эрики Пауэрс, припомнили, что она никогда не прощала выходки в десять раз более безобидные, чем порча такой сакральной вещи, как первое в жизни подвенечное платье. По всему, она должна была испытывать воинственную ярость. Между тем коварная Лиз Стоун все еще находилась среди приглашенных.
В разгаре поздравительных речей, милых улыбок и искреннего смеха Лиз вдруг упала на тележку с бокалами, да так неудачно, что распорола себе вены битым стеклом. За секунды до трагического падения за ее спиной скользнула белая тень и исчезла быстрее, чем Лиз оказалась на земле. Кое-кто из самых наблюдательных распознал в этой тени Эрику, но счел за благо не связывать ее с несчастным случаем, так как Лиз Стоун еще за час до начала свадьбы заработала себе репутацию ужасно неловкой особы.
Среди гостей оказался доктор и буквально не позволил ей умереть. Лиз увезли в карете скорой помощи. Проигравшая в свадебной гонке пережила период депрессии и около полугода восстанавливала здоровье…
На следующий день Альфред вспомнил об этой трагедии в приватной беседе с молодой супругой и походя заметил, что порезанные вены и возможная смерть — это слишком суровое наказание за порчу платья. Эрика ответила убежденно и не раздумывая:
— Иное пролитое вино непременно должно превратиться в такое же количество пролитой крови. Мне жаль, что ты этого не понимаешь.
[1] Gold — digger girl (англ.) — дословно: золото — копатель девушка. В переносном смысле — охотница за богатыми женихами.
[2] «В любви и на войне одно и то же: крепость, ведущая переговоры, наполовину взята». Маргарита Наваррская де Валуа. (1492–1549).
[3] Конкубина — (от лат. con — вместе и лат. cubare — лежать) — в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с мужчиной. Такое отношение, называемое в Римском праве конкубинатом, не считалось зазорным, но было лишено всех прав, какие имел законный брак. Дети считались незаконнорожденными.
[4] Шримад Бхагаватам. Песнь 3. Статус Кво, ч 2, гл. 14: Неурочная беременность Дити. Текст 20.