Альфреду редко доводилось видеть супругу без минимального макияжа; о стараниях, которые она прилагала, чтобы выглядеть ухоженной и прелестной, он ничего не знал — Эрика никогда не наводила красоту при муже. Редкое исключение из правила случилось наутро после памятного сна, в котором она предстала перед Альфредом в образе нагой колдуньи, отказавшейся от материнства.
В то утро, 1 мая 1992 года, а это был день рождения Альфреда, он проснулся и увидел, как Эрика подкрашивала ресницы, нагнувшись к трюмо под умопомрачительным углом. В зеркале были видны ее лицо и грудь, обнаженная ненамеренно; короткий атласный пеньюар натянулся вдоль спины и едва прикрывал интимные округлости. Альфред припомнил танец супруги из своего сна и почувствовал, как по телу разливается возбужденное томление.
Очарованный, будто Адонис, случайно заставший прекрасную богиню охоты во время купания, Альфред украдкой ласкал взглядом стройную фигуру супруги и дорисовывал в воображении формы, недостающие для полноты картины. Увлекшись, он даже затаил дыхание, отчего ему пришлось сделать порывистый вдох, который его выдал.
Эрика вздрогнула и резко обернулась, словно ее застали за чем-то непристойным. Она поспешно закрыла колпачком флакончик с тушью, спрятала его за спину и незаметно бросила в ящик трюмо.
— Я не ожидала, что ты проснешься так рано, дорогой.
— Хотел посмотреть, как ты прихорашиваешься.
— Это запрещено! — Эрика кокетливо стрельнула глазами. — Видеть можно только результат. Все остальное — секрет!
— Я хочу исследовать все твои секреты, и немедленно.
— Ты говоришь об этом? — Эрика зазывно приподняла край пеньюара к талии, демонстрируя обнаженное бедро и отсутствие нижнего белья. — Исследовать эти секреты я позволю тебе с удовольствием.
— Плутовка, — улыбнулся Альфред, наслаждаясь ее игривостью, — иди скорее ко мне.
— А как же поздравление?
— Начни сразу с подарка.
— Хорошо, я так и сделаю, — она с загадочной улыбкой потянула двумя пальчиками тонкий поясок пеньюара, — а поздравлениями займусь позже.
— Эрика, ты даже не представляешь, как я тебя хочу, — признался Альфред.
— Надеюсь, это не я тебя разбудила? — увильнула она от столь явной атаки, затягивая прелюдию.
— Ты мне приснилась.
— И что я делала в твоем сне? — живо полюбопытствовала она.
— Танцевала вокруг меня голая и чуть не заласкала насмерть.
— О, тебе снятся эротические сны! — Эрика подошла к мужу и оперлась коленом на край постели. — Я могу сделать их вещими… и способна на большее, если того пожелает мой пылкий исследователь тайн.
— Договорились, у меня в запасе много эротических фантазий, а это была самая безобидная из них.
— Ах ты, дерзкий распутник, — она выгнула спину и обольстительно нависла над мужем.
— За такие слова плохую девчонку придется наказать, — взгляд его скользнул в сторону зеркала позади супруги.
Заметив это, Эрика изогнулась еще сильнее, отчего пеньюар обнажил фрагмент, недостающий в картине Альфреда.
— Меня бесполезно воспитывать, — возразила она. — Ай! Что вы делаете, мистер! — Эрика захихикала, пытаясь высвободиться, но Альфред уже перевернул ее на спину и накрыл собой.
— Попалась! Вредная девчонка.
— А может, я этого хотела…
Эрика встала с постели, накинула длинный голубой халат и подошла к зеркалу.
— Я, пожалуй, не пойду сегодня теннисный корт, — она оценила урон, нанесенный страстью ее красоте, нашла его незначительным, рассмотрела свой румянец и осталась довольна. — Сначала душ, потом бассейн. Ты со мной?
— С удовольствием, — согласился Альфред и спросил: — Ты раньше занималась балетом?
— Откуда тебе известно? — удивилась она.
— В твоей осанке чувствуется грация балерины.
— Да, я училась в школе классического танца, но недолго.
— И что помешало тебе стать звездой балета?
— Альфред, дорогой, ты видел ноги балерины?
— Ножки балерины? — лукаво переспросил он. — Еще бы!
— Так! Сегодня ночью кое-кто будет спать на полу, — пригрозила Эрика, делая вид, что рассердилась. — Я говорю не о ножках в чулках и колготках, а о ступнях.
— Они всегда закрыты пуантами.
— Вот и не пытайся их увидеть, иначе получишь психическую травму.
— А что с ними не так?
— Ты правда не знаешь? Ступни балерин страшнее, чем у женщин Рубенса.[1]
— В самом деле? — удивился Альфред. — Ах да, это адский труд; легкость в танце стоит огромных жертв; профессиональные болезни, растяжения, травмы…
— Однажды в раздевалке я увидела, как девочка из старшей группы снимала пуанты после занятий. Ее ступни были похожи на два мешка с кровавыми костями. В тот день я перестала ходить в эту изуверскую школу.
— Рад, что ты не стала звездой балета. Мать великой русской танцовщицы Галины Улановой заставила дочь поклясться, что у нее никогда не будет детей. «Материнство несовместимо с карьерой балерины», так она сказала, — Альфред многозначительно посмотрел на супругу.
Поняв, куда он клонит, Эрика поспешила перевести тему в другое, выгодное для нее русло:
— Разумеется, я только выиграла оттого, что не захотела стать балериной, и вот доказательство, — она с таинственным видом отвела полу халата, вынула ножку из туфельки и поставила на грудь мужа.
Альфред с удовольствием погладил ровные накрашенные пальчики. Рука его поползла вверх к гладкому колену, однако ножка быстро вернулась в туфельку.
— Пора вставать, дорогой, тебя ждут поздравления и подарки.
Во взгляде Альфреда появилась сентиментальность, он вдруг тихо сказал:
— У нас будет девочка.
— О нет, я не могу сейчас рожать. Я еще не окончила колледж.
— Все уже решено.
— Кем-то, может быть, и решено, но не мной! А значит, не решено ничего!
После бассейна и завтрака Альфред направился в кабинет отца, полагая, что рассказ о зловещем напутствии крылатой тени станет поводом для откровенного разговора, а тема возможного пополнения в семье будет для старика приятной. Винсент блистательно исполнял в фильмах роли пособников темных сил, но в жизни был человеком добрым, отзывчивым и чутким.
Подойдя к открытой двери кабинета, Альфред увидел идиллическую картинку: мать с отцом сидели на кожаном диване рядышком, касаясь друг друга головами, и рассматривали каталог «The State Tretyakov Gallery».[2]
Альфред остановился на пороге, дождался приглашения войти и непринужденно пошутил:
— Выглядите как дети. Взяли взрослую книжку и уединились, чтобы никто не мешал рассматривать картинки.
— Мы говорили об одном произведении живописи, — пояснила Мариэн. — О жемчужине.
— Это шутка? — невольно вырвалось у Альфреда.
Уловив непонимающие взгляды родителей, он пояснил:
— Жемчужина была в моем сне… сегодня.
Винсент Гарднер, будучи человеком с мистическим складом ума, позволил себе сделать философское замечание:
— Искусство и сны говорят образами — особым языком, на котором бесконечность общается с душами людей. В ее речах нет места для хитрости, лжи и суетных мелочей. Бездна всегда вещает о главном.
— Посмотри, — Мариэн развернула каталог и процитировала фразу из описания: — «…галактика, увлекающая взгляд по спирали вглубь, как в жерло колодца». Композиция завораживает, не правда ли?
— Полотно Михаила Врубеля, — сразу узнал Альфред, но посмотрел на знакомую картину по-новому, будто увидел в первый раз.
Внутри перламутровой раковины на фоне сложнейших переливов разных оттенков зеленого, голубого и розового цветов были вписаны две морские царевны.
— Неожиданные ассоциации? — спросил Винсент у сына.
— Мне была обещана жемчужина из воды и огня… дочь, — признался Альфред, все еще разглядывая иллюстрацию. — На этой картине, как в моем сне: самой жемчужины нет, зато есть две девушки.
Винсент и Мариэн многозначительно переглянулись.
— И когда нам ждать пополнение? — спросила Мариэн.
— На груди малышки я видел рисунок, похожий на число 69, — признался Альфред и предположил: — Думаю, это был знак зодиакального Рака.
— Эрика не выглядит как девушка, которая родит через два месяца, — Мариэн вдруг заметила, как муж достал платок и подошел к окну. — Винсент, с тобой все в порядке? — забеспокоилась она.
В молодости высокий и видный мужчина, отец Альфреда, к восьмидесяти сильно сдал, но держался стоически.
— Да, да, я… просто немного запершило в груди, — он кашлянул в платок и вытянул руку в сторону сына: — Не рассказывай.
— Почему? — удивился Альфред.
Винсент закашлялся сильнее, но, упрямо превозмогая приступ, повторил снова:
— Нельзя… рассказывать.
***
Гарднер вошел в холл Библиотечной башни за десять минут до назначенного времени и осмотрелся, не снимая темных очков. Обширное внутреннее пространство, ограниченное большими окнами, светлыми стенами и высоким потолком, отражалось в шлифованных плитах мраморного пола, из-за этого казалось огромным и внушало ощущения муравья, оказавшегося на полу ванной комнаты. Свет и воздух были единственным, чего здесь хватало в избытке, в остальном холл башни выглядел пустым. Линия турникетов, освещенная ярким солнцем, несколько посетителей на островках с прямоугольными креслами вокруг журнальных столиков и охранник за стойкой регистрации в центре зала — вот, пожалуй, и все, за что здесь мог зацепиться взгляд.
Альфред назвал охраннику свое имя, показал документ, получил одноразовый пропуск, взглянул на часы. Оставалось пять минут. Он неспеша направился к месту встречи и снял очки, чтобы лучше видеть — из полосы солнечного света коридор за турникетами казался темным.
Спустя четыре минуты из него раздались ритмичные звуки каблучков, ровные и уверенные, как такты метронома. Вслед за стуками показалась молодая женщина в приталенном двубортном платье, похожем на блейзер. Длина его была выверена идеально с точки зрения баланса между деловым стилем и желанием показать достоинства фигуры; черные чулки, облегающие стройные ноги, сочетались с темным цветом самого платья, отчего оно не казалось коротким; смелый V-образный вырез на груди уравновешивали классические лацканы и длинные рукава. Эти детали Альфред разглядел, несмотря на полумрак отдаленной части коридора. В тот момент он еще не мог разглядеть лица женщины, но уже понял, что это именно она — обладательница чарующего голоса, скорее подходящего сирене, чем служащей банка.
Ванесса преодолела затемненный участок коридора, вышла на солнечный свет и остановилась около турникета ровно в 13 часов дня, как обещала. Прежде чем она заговорила, Альфред успел оценить роскошный темно-пепельный оттенок ее волос, уложенных в строгую прическу, и нежную белизну кожи, на фоне которой красиво очерченные губы женщины выглядели как розовое вино, пролитое на белоснежную скатерть. Вино это было дорогим, полусладким и тихим, но, несомненно, могло стать игристым и даже крепленым в обстоятельствах, располагающих к подобным метаморфозам. Гарднер уловил это с проворством знатока и невольно вспомнил женщин из фильмов о прекрасной эпохе, оберегавших себя от загара ажурными зонтиками, чтобы сохранить бледность и этим подчеркнуть женственную хрупкость и прозрачность. Ванесса, однако, не выглядела как слабое создание, нуждающееся в сильном мужском плече. Бледность ее была аристократичной, а сама она напомнила Альфреду белую бенгальскую тигрицу.
Немного позже, вспоминая о встрече с Ванессой, он решил, что это сравнение пришло ему на ум из-за крупных рубинов в ее серьгах и кулоне; именно эти камни, яркие, похожие на капли крови, и внушили ему мысли о чем-то хищном.
Уточнив его имя, она представилась, предложила следовать за собой, изящно развернулась и пошла вперед, будто давая возможность рассмотреть ее сзади. Двадцатью годами ранее Гарднер принял бы это за женскую уловку, протрубил бы сигнал «метать гончих» и без стеснения воспользовался бы выгодами предоставленного обзора, но сейчас его внутренний охотник, ушедший на покой, только лениво приподнял бровь и продолжил дремать в кресле у семейного очага. Справившись с турникетом, Альфред ускорил шаг и поравнялся со служащей довольно быстро, в чем сразу себя укорил и подумал, что на походку Ванессы стоило полюбоваться хотя бы из эстетических соображений.
Миновав людную лифтовую площадку, она провела своего VIP-клиента по короткому лабиринту коридоров через двери, закрытые для остальных, и использовала карту, чтобы вызвать служебный лифт. Все движения и повороты этой молодой привлекательной женщины выглядели естественными и плавными, она вела себя непринужденно, будто они с Альфредом были давно знакомы. По виду ей можно было дать лет двадцать восемь или даже меньше.
Гарднер позволил себе внимательнее рассмотреть ее прическу, отметил про себя, что ни один волосок на темно-пепельной голове не отклоняется от безупречного порядка, и вынужденно заговорил, когда она вдруг резко повернулась к нему лицом и поймала его изучающий взгляд.
— Я обратил внимание на аккуратность вашей укладки, — без смущения пояснил он. — Она идеальна.
Это смахивало на комплимент, но Ванесса не пожелала на него реагировать.
— Вы очень похожи на своего отца, — сказала она, рассматривая его лицо с нескрываемым пристрастием, как драгоценность в витрине ювелирного магазина. — Я представляла вас другим, но вы превзошли мои ожидания.
Альфреду показалось, что взгляд ее стал сентиментальным в моменте встречи, о которой она мечтала всю жизнь, но верить в это ему не хотелось.
— Предвосхищать ожидания всегда приятно, — сдержанно ответил он и подумал, что ради приличия нужно отплатить лестным на лестное. — Вы справились с этой задачей в сто раз успешнее меня. Ваш приятный голос задал моим ожиданиям высокую планку, но вы легко ее преодолели.
— В этом нет ничего удивительного, — отвечала она, продолжая с интересом рассматривать черты его лица, но звук поданного лифта заставил ее отвлечься.
Просторная и светлая кабина открыла двери, приняла двух пассажиров и плавно отправилась в вертикальный рейс. Холодный шлейф духов Ванессы, который Гарднер почувствовал, когда догонял ее в коридоре, стал теплым от ее близости и дурманил, отчего внутренний охотник у очага заерзал в своем уютном кресле, приоткрыл один глаз и увидел дорогую ухоженную женщину, привыкшую к комплиментам, как тропические джунгли к муссонным ливням. Альфред вдруг ощутил притяжение планеты с неимоверно сильной гравитацией, способной затянуть на свою поверхность все, что появляется в зоне ее влияния.
— Вы не похожи на служащую банка.
— Приятно, что вы это заметили, — Ванесса подошла ближе и продолжила рассматривать его без всякого стеснения. — Мне хотелось помочь сыну того, кто оставил в моей жизни неизгладимый след. Я знала вашего отца и некоторые его секреты, — в ее взгляде вновь появилась поволока сентиментальности, на этот раз отчетливая и чувственная; Ванесса смотрела на Альфреда почти влюбленно и не хотела этого скрывать.
Гарднер не знал, радоваться ли тому, что ее ностальгическое чувство к нему не относится, или расстраиваться по этому поводу, но уже начал ощущать внутри себя легкую вибрацию болида, отклоняющегося от своей первоначальной траектории.
— О каких секретах моего отца вы говорили? Вы были знакомы с ним?
— Мне было четырнадцать лет, когда ему вручили Оскара за лучшую роль в «Падении дома Ашеров», — с легкой грустью сказала Ванесса, игнорируя вопрос о секретах. — Тогда я и познакомилась с Винсентом. Это произошло до начала церемонии награждения, а несколькими днями позже мы вновь встретились на одном пышном приеме. Мне трудно найти слова, чтобы передать вам то ощущение мужского тепла, которое меня согревало, когда я находилась рядом с ним… Винсент разговаривал со мной, как со взрослой дамой, и мне это ужасно льстило, — Ванесса слегка улыбнулась, на миг опустила глаза и вновь посмотрела на Альфреда, в этот раз доверчиво, почти наивно, и сказала с легким придыханием: — Простите, я немного взволнована, но вы ведь можете это понять. Такие мужчины, как Винсент Гарднер, большая редкость. Рядом с ним я чувствовала себя маленькой королевой. Возможно, я хотела ощутить эту теплоту еще раз, но уже рядом с вами… и не обманулась. У вас такой же теплый взгляд, как у вашего отца. Мне думается, вы, как и он, знаете о моих тайнах.
Ванесса сделала полшага к Гарднеру, будто хотела положить руки ему на плечи или совершить что-нибудь более безрассудное, но в этот момент лифт замедлился и плавно завершил движение. Она по инерции коснулась плеча Альфреда, опустила глаза долу и развернулась лицом к открывающимся дверям.
В холле банковского офиса было уютнее, чем на нижнем этаже башни. Света здесь также было в избытке, но отделка стен и потолка не внушала кафельного холода. Кресла тут были большими и мягкими, журнальные столики круглыми, а участок мраморного пола, на котором они стояли, был покрыт дорогим ковром.
Ванесса подошла к центральной стойке, молча сотворила для миловидной секретарши жест, похожий на волшебный взмах, и взяла из ее рук поданный с готовностью черный клатч на золотой цепочке. Секретарша, ни о чем не спрашивая, набрала внутренний номер и вызвала сотрудника. Ванесса снова повернулась к Альфреду.
— Через минуту вам выдадут ключ по карточке State ID и проведут в сейфовую комнату. Я не хочу мешать вашему деликатному делу, поэтому вынуждена уйти, — она достала из клатча визитку и протянула Альфреду. — Нам непременно нужно увидеться снова, мистер Гарднер. Дело в том… Винсент поручил мне передать вам кое-что, но лишь после того, как вы получите ценности из банковской ячейки.
Слова эти были произнесены тоном, вполне соответствующим деловой обстановке, но пелена вечернего томления под луной во взгляде Ванессы и розовое вино ее губ, уже не тихое, а игристое, не оставили Гарднеру ни единого шанса усомниться в том, что она искренне желает увидеть его снова. Запретный плод был таинственен, умопомрачительно сладок и сам напрашивался на то, чтобы его вкусили без оглядки на последствия, но внутренний зверь Альфреда, на которого в молодости ставили капканы, забил тревогу, встал в боевую позу и зарычал.
— Я вам позвоню, — сухо пообещал Альфред и попрощался с Ванессой.
В ячейке Винсента Гарднера лежало письмо к сыну и скромная деревянная коробочка без замка с конвертом внутри. Надпись на нем гласила:
Вручить мисс Марии Улановой 27 мая 2010 года ровно в 09 часов утра.
Прочитав это имя, Альфред, хотя и находился в комнате один, невольно поднес руку ко лбу, чтобы скрыть внезапное чувство горечи. Отец указал девичью фамилию матери, ему было известно, что она получит письмо, уже будучи вдовой.[3] Хорошо зная лебединую историю родителей, Альфред растрогался и простоял над ящиком дольше, чем рассчитывал.
Вернувшись к джипу, он вскрыл первый конверт, адресованный лично ему. В письме содержалась следующая просьба:
Дорогой Альфред.
Недостаток времени вынуждает меня поступить образом, на первый взгляд непонятным, но иного выхода у меня нет. Прошу тебя передать шкатулку со вторым письмом той, кому оно адресовано, и точно в назначенное на конверте время. Я не смогу организовать вручение послания в подобающей случаю обстановке, поэтому возлагаю эту задачу на тебя.
Ниже приводились подробности задуманного отцом скромного шоу, в котором Альфреду отводилась роль режиссера. «Это работа для Эрики — подумал Гарднер, — но я не должен говорить ей о письме… Придется все сделать самому». Пробежав глазами краткие инструкции с именами, адресами и телефонами, он более внимательно прочитал последние абзацы:
Возможно, ты считаешь, что я унес в могилу кое-какие секреты. Отчасти это так, но, как видишь, я нашел способ дать тебе подсказку. В седьмой лунный день Звезда Утренняя и Вечерняя появится у границы между светом и тенью. Она в прошлом, будущем и сущем, и никто из смертных не сорвет покрова с ее тайн.
Узнаешь ее по голосу, она — сирена, поющая сладкие призывы.
Узнаешь ее по цвету волос, она — темная сторона Луны.
Узнаешь ее по красоте, она — Пандора, созданная на погибель мужчин.
Узнаешь ее по имени, она — пепельный перламутр и ночной мотылек.
Узнаешь ее по камню, она — кровь, кипящая в огне.
Узнаешь ее по цветку, она — темная ночь души и чернильное сердце.
Узнав Звезду, храни молчание, пока она не скажет, что пришло время говорить.
P.S. Сохрани это письмо. Оно есть ключ к моим откровениям.
Альфред достал телефон и набрал номер матери:
— Мама, подскажи, когда будет седьмой лунный день? Месяца? Наверно, мая… хорошо… — Альфред с минуту молча ожидал, пока мать найдет календарь. — Да, слушаю. Сегодня? Что? Минуту закрою окно… да, говори. Растущая Луна в Деве? Это все? Спасибо».
Он еще раз внимательно перечитал письмо и задумался: — «Лунный день указывает на время; граница светотени — на место. Где это может быть? И кого он назвал сиреной, поющей сладкие призывы, и Пандорой, созданной на погибель мужчин? Неужели Ванессу? Нет, нет, этого не может быть! Она похожа на женщину-вамп. Отец не мог сделать мне такую подставу!»
Альфред взял в руки второй конверт, предназначенный для матери, и подумал, что она была права — время запретов закончилось, но вскрывать этот конверт, вопреки воле покойного родителя, Гарднер никогда бы не стал. Он посидел в раздумьях, вновь вспомнил о новой знакомой из банка и достал ее визитную карточку.
Прямоугольный кусочек плотной черной бумаги с латексным покрытием, так называемый touch cover, выглядел дорого, был шелковым на ощупь, но, кроме имени Ванесса Терри, набранного золотыми буквами, и символа, состоящего из треугольника с иксобразным перекрестьем и буквой V, на карточке не было ничего.
«Ароматная тайна пожелала остаться неразгаданной — подумал Гарднер и вдруг хлопнул себя по лбу: — Ванесса Терри! Скандальная внучка Годвина Терри, состояние которого не берется подсчитать даже Форбс! Неужели это была сама Ванесса Терри? Не может быть! Стоп, стоп, она сказала: ей было четырнадцать, когда отец получил Оскара за роль в "Падении Дома Ашеров". Церемония проходила в Шрайн-Аудиториум, это было в 1989-ом… Ей тридцать пять? Ого! Она выглядит моложе лет на семь…»
Альфред пожалел, что не имеет привычки просматривать таблоиды, и постарался припомнить последние сплетни, которые докатились до него отдаленным эхом.
«Ванесса Терри недавно покрасила волосы в темно-пепельный цвет, за что ее прозвали «колючей розой из вороненной стали…» Черт! Это она! Темная сторона Луны! Пепельный перламутр и все остальное! Что еще я о ней знаю? С чего я взял, будто у нее скандальная репутация? Ах да, та старая история с фотографией в журнале "Los Devils Sun"; папарацци поймали Ванессу во время поцелуя со стриптизером. Это не самое страшное преступление для такой дамы, как она. Кажется, журнал перестал существовать уже через несколько месяцев, а его редактор плохо кончил. Это могло быть простым совпадением… — Альфред попробовал представить себе, что будет, если он поддастся обаянию бархата, ароматов, розовых губ… и ужаснулся. — Оказаться на месте стриптизера и попасть с Ванессой Терри на обложки желтой прессы?! Лучшего способа потерять семью не существует! Отец, что ты задумал?!»
[1] Питер Пауль Рубенс (1577–1640) — нидерландский (фламандский) живописец и рисовальщик, один из основоположников и главных представителей искусства барокко, дипломат, коллекционер.
[2] The State Tretyakov Gallery — Государственная Третьяковская Галерея.
[3] Женщины в разводе и вдовы называют после miss девичьи имя и фамилию.