Мягкий звук, похожий на ритмичный шелест, настойчиво выталкивал Диану из сна в объятия волшебной полудремы. Теплая волна, отходящая обратно в море, пенилась и шипела, будто шептала обещания вернуться. Девушка приоткрыла глаза. По телу ластилось сползающее на пол одеяло. Воздух в комнате, пронизанный лучистым сиянием, плавно колыхался разводами цветочных запахов и деликатно извлекал сознание из глубин небытия.
— Как жаль будить божественную деву, прекрасную в гармонии покоя, — грустно произнес голос сверху. Послышался тихий вздох. — Придется… я создан, чтобы красоту тревожить и поднимать со дна глубоких вод загадки чувственности к волнам и течениям.
Девушка приоткрыла веки и увидела над собой порхающего на крылышках малыша с хитроватыми глазками и золотым луком в пухлой ручке.
— Вообще-то я уже проснулась…
Мальчик смущенно хихикнул и залился румянцем, будто его застали во время подглядывания за спящей нимфой.
— Я здесь, чтобы разбудить юную Диану.
Обращаясь к ней по имени, он стал почтительным и даже попытался сделать церемонный поклон, но чуть не потерял равновесие и смешно перекувырнулся в воздухе. Все его движения были по-детски умилительны, отчего она сонно улыбнулась:
— Какой забавный. Ты мне снишься?
— Юная принцесса уже не спит, но еще и не проснулась.
Диана попыталась приподняться, но случайно нащупала рукой открытую книгу, взяла ее и прочла верхнюю строчку:
Некоторые считают, что Бог покровительствует великим и незаурядным умам; с помощью добрых гениев он предупреждает обо всем хорошем или плохом, что им уготовано…
Она взглянула на обложку.
— Мемуары Маргариты де Валуа? Это не моя книга, — Диана осмотрелась вокруг: — Что это за улыбающаяся рожица на стене? Откуда взялась полупрозрачная голубая завеса? Это не моя постель… и не моя комната!
Малыш обвел своей пухлой ручкой окружающее пространство.
— Это декорации к пьесе, в которой принцесса играет главную роль.
— А ты, наверное, суфлер? — доверчиво предположила она. — И о чем эта пьеса?
— Я мастер ювелир, а все сюжеты мира о том, как трудно из сырых алмазов гранить бесценные бриллианты. Художники, поэты, музыканты, писатели, актеры… их таланты — моих трудов плоды и головная боль. Любой из них провалит свою роль, когда в пути не встретит музу. Нет творчества без пылкого союза, и эта непосильная обуза лежит на мне, — малыш снова вздохнул, на этот раз картинно, с видом божества, уставшего делать добро.
— Ах, ах, тебя пожалеть? — шутливо посочувствовала Диана.
— Я бы не отказался, — глазки малыша стали кроткими, как у овечки. — Хочешь быть моей музой?
— Не знаю, а что нужно делать?
— Для начала проснуться.
— Ты меня совсем запутал. Я сплю или нет? Где я? Кажется, недавно я была совсем в другом месте.
— Принцесса ищет себя там, где ее уже нет. Мы за кулисами между двумя сценами. На первой юная принцесса спит в башне. Вокруг влажная ночь, — он махнул ладошкой на занавешенное окно, — идет дождь, а утром будет свежо и солнечно.
— А что происходит на второй сцене?
— Там закончилась финальная сцена первого Акта, — малыш прищелкнул языком и перешел на театральный пафос: — Принцесса мирно дремала в лодке без паруса и весел; мудрое подводное течение заботливо несло ее по волнам, огибая опасные рифы и скалы. Наконец лодку прибило к берегу. Принцесса очутилась в саду возле зловещего храма, но тут ее похитили, заточили в башню и… — малыш торжественно махнул руками сверху вниз, — тут опустился занавес! Антракт. Музыканты покинули оркестровую яму, а зрители, сонные от скучного и бесцельного плутания юной девы по бескрайнему океану, встали с кресел и поплелись в буфет.
— Меня похитили?! — испугалась Диана. — Я в башне?!
— Все принцессы попадают в башни, — вяло отмахнулся малыш. — На всякий случай, чтобы не влюбиться в чудовище.
— Какое еще чудовище?
— Ну… — мальчик поднял глаза к потолку, — если его можно приручить, это еще полбеды, но есть такие, с которыми не справится ни одна красавица.
— В сказках чудовища превращаются в принцев, — возразила Диана, — это магия красоты и любви.
— Я так и знал, — малыш с размаху прилепил ладошку на свой круглый лоб, — юная принцесса думает, что влюбилась, но еще не знает в кого.
— Но я…
— Нет! — Мальчик торопливо выставил вперед обе ладошки: — Не говори ничего! — он приложил пальчик к губам: — Начинается интермедия второго Акта.[1]
Часть круглой комнаты превратилась в стену мрачной пещеры, освещенной факелами. Из-под высокого свода спустились на крыльях два ангела, черный и белый. Их разговор, сначала неторопливый, постепенно превратился в горячий спор.
— Не понимаю, что они говорят, — тихонько пожаловалась Диана.
Малыш подлетел ближе, плюхнулся на подушку и зашептал:
— Это братья-близнецы, они спорят об их значении в жизни людей. Гипнос, ангел Сна, доказывает, что он полезен, приносит расслабление и отдых, а Танатос, ангел Смерти, утверждает, будто он важнее, потому что смерть избавляет от иллюзий земной жизни.[2]
— Я умерла?! — испуганно спросила Диана.
— О, нет! Главные героини не умирают в начале второго акта!
В углах пещеры, погруженной в лиловато-красную мглу, зашевелились тени. Братья замолчали. Слева на свет факелов вышла женщина, окутанная черным покрывалом. Справа по земляному полу начал стелиться угольный дым; медленно поднявшись, он приобрел очертания коренастой фигуры и превратился в мужчину.
— Наверно, братья разбудили соседей по пещере, — опасливо предположила Диана.
— Это родители близнецов, — зашептал малыш. — Мать, ночная темнота Нюкта, говорит, что им нечего делить, ведь Сон и Смерть сыновья одной природы. Но их отец, вечный мрак Эреб, уверен: спор для братьев лучше дружбы, ибо вместе они насылают на людей бессознательный сон наяву, подобный прижизненной смерти. Для примера Эреб упоминает Сизифа, проклятого богами.[3]
— Все это страшно интересно. Я люблю мифологию, но мне сейчас лень об этом думать.
— Мифы — это таблетки для ума, полезные или вредные, над ними не думают, их просто глотают, — сообщил малыш и искренне посочувствовал: — Просыпаться ранним весенним утром так тяжело. Юной Диане надо полежать и понежиться.
Он взлетел и активно замахал крылышками, создавая легкий пульсирующий ветерок. Декорации и актеры, участвовавшие в интермедии, медленно растворились в воздухе. Малыш вздохнул и грустно сказал:
— Юность тот возраст, когда пробуждение по собственной воле почти невозможно. Цветок распускается только после того, как росток пробьется из почвы к солнцу и узнает о своем предназначении.
— Ах, эти сложности. Предназначение! Почему я должна делать что-то неизвестно для кого и зачем? — возмутилась Диана. — Разве нельзя жить просто ради удовольствия?
— Можно, — согласился малыш, — но тогда не получится проснуться.
— Раз так, то лучше я буду спать.
— Ну, если тебе так хочется…
Малыш опустился пониже, простер ладошки над головой Дианы и патетично произнес:
— Кто ищет рая на Земле, тот попадет совсем в другое место! Сознание, погружая в темноту, услышит дева жаркие призывы, зовущие соблазнами на дно, и там проспит весну и лето. Очнувшись, осень поздняя узрит седую зиму, где от бессонницы и угрызений скорбных ломает руки согбенная старость, и горько пожалеет о годах, легко растраченных на мишуру и сладость.
— Какая еще старость? Мы так не договаривались! Мне всего семнадцать, ладно, почти восемнадцать лет, и я слышать не хочу ни про какую зиму! Не желаю стареть! Я хочу быть всегда молодой, как Мариэн.
— Мари удивительная женщина, — восхищенно сказал мальчик, — она отмечена печатью Гептады.
— Что еще за печать? — оживилась девушка.
— Ну-у, — глазки малыша плутовато сощурились, — если ты решила спать дальше, то незачем и рассказывать об этом.
— Не вредничай, вообще-то я уже передумала и хочу проснуться, — прощебетала Диана.
— У-у-у, между желанием и действием помещаются целые миры сомнений и праздности.
— А почему я должна соглашаться, не зная, во что это выльется?
— Не должна, — примирительно согласился малыш, — но за пробуждением последует чудесная награда.
— Как узнать, что она не снится? — недоверчиво спросила она. — Ущипнуть себя?
— Понять, что уже не спишь, можно только одним способом.
— Каким же?
— Проснуться.
— Очень смешно!
— Потому что до смешного просто! — вдруг воскликнул малыш. — Сон наяву или бессознательная жизнь узнаваемы в повторении одних и тех же действий, не приводящих к развитию. Шок от осознания прошлого бездумья и есть пробуждение! Если бы боги дозволили Сизифу пробудить разум, он бы залез на гору и подтянул к себе камень, а после ужаснулся бы тому, как глупо тратил силы прежде.
— Знаю — отталкивать то, что давит, бесконечно тяжело, — беспечно сообщила Диана, — лучше притягивать то, что возвышает.
— Да, да, надо только занять вершину своего сознания, — воодушевленно подхватил малыш, — но для этого нужно проснуться!
— Хватит, я уже поняла. Ты говорил о какой-то там награде.
— Юная принцесса увидит свою неземную красоту! — торжественно объявил малыш.
— Ты неисправимый сказочник, — Диана раскинула руки и посмотрела в потолок. — Знаешь, а мне с тобой хорошо и уютно в этом странном сне. Мягкий свет, тепло, эти чудесные запахи… Я сплю и не сплю одновременно.
— Все богини так спят. Свободно, сладко, без одежд, доверившись объятиям Морфея. Их руки полусогнуты, лежат над головой; волнистых прядей россыпь на подушках… — глазки малыша заблестели. — Богини во сне так безмятежны, и покрывало вовсе им не нужно.
— Значит, это ты стащил с меня одеяло? — нахмурилась Диана.
— Я?! — испуганно спросил малыш.
— И подглядывал за мной, пока я спала?
— Я подглядывал?! — он округлил глазки, краснея щечками.
— Ах, ах, конечно, ты! Кто же еще? — она зевнула, лениво перевернулась набок, сладко потягиваясь, затем расслабила тело от приятного напряжения, легла обратно на спину и украдкой посмотрела на сконфуженного мальчика: — Ладно, я пошутила и вовсе не дуюсь. Ты мне нравишься. Такой пухленький и говоришь загадками.
Не пропуская ни одного движения девы, карапуз так увлекся созерцанием ее грации, что крылышки его дрогнули и замерли. Потеряв воздушную опору, он вдруг шлепнулся прямо на Диану и распластал ручки на ее груди.
— Ай! — только и успела воскликнуть она.
— Ой, ой! — смущенно запричитал шалун. — Крылья перестали меня слушаться!
— Оказывается, ты легкий, как плюшевый мишка.
— Я не плюшевый, я же ангел, — он принялся нагло устраиваться на месте «посадки».
Диане захотелось потрогать копошащегося малыша, она погладила его по розовому плечику:
— Какой ты нежненький и теплый.
— Согревать богинь — моё любимое занятие.
— Никакая я не богиня. И хватит возиться, ты меня уже всю истоптал, — капризно заметила она, скрывая удовольствие. Чувствовать и трогать гладкое тельце малыша было приятно. Диана провела рукой по изгибу детской спинки. — Мальчик с крылышками, луком и стрелами, я догадываюсь, кто ты.
— Осторожнее, не уколись, — он улегся на животе, подперев руками голову в кудряшках, и зачарованно прошептал, рассматривая лицо Дианы: — Вблизи ты еще прекраснее.
— Хватит льстить! Мне кажется, такое «неожиданное падение» тебя вполне устраивает. Не подстроил ли ты его сам?
— Я?! — малыш притих, будто камбала на дне, тихонько засопел и потрогал пальчиком ее губы. — Во всем виновата твоя красота. Мои крылья… они как будто окаменели.
— Я уже где-то слышала о моей мнимой красоте, — Диана задумалась на миг и сразу вспомнила: — Дионис!.. Это из-за него я оказалась в башне?
— Похититель душ! — малыш испуганно замер. — О, как он льстив, красив, самолюбив!
— Ты его знаешь?! — подскочила Диана.
— Купаться в мутном водопаде страсти, в экстазе очарованных любовниц и подавлять их волю жезлом, плющом обвитым, с гроздью винограда — услада ненасытного безумца.
— Кто он такой?
— Он леопард коварный, вечно опьянен и одержим всепоглощающим азартом; его прикосновение к девичьей душе подобно действию сладчайшего из ядов!
— Что за ужасы? Он лгал, когда говорил о моей красоте?
— Нет, он говорил чистую правду, но твоя ангельская красота пугает его, потому что ему неподвластна, — малыш посмотрел на изящный комод у окна. — Какая чудесная птичка.
— Где? Я не вижу.
— Да вот же, в цветочном горшке, — он показал пальчиком на ярко-оранжевый цветок, похожий на голову венценосного журавля.
— А-а, это символ Лос-Анджелеса — королевская стрелиция. Ее и правда называют цветком райской птицы. Ой, он стал прозрачным!
— Потому что цветок не здесь, а в твоей комнате, — пояснил малыш и махнул ладошкой куда-то вдаль. — Там, в городе ангелов.
Диана погрустнела:
— Вокруг одни иллюзии, меня обманывают все, даже мое отражение, — Диана вдруг с ужасом посмотрела на малыша и прикрыла губы ладонью. — Это пятно! Оно было на моем лице! Я опять видела проклятую!
— Та девушка в зеркале… она другая, — туманно сообщил малыш.
Диана вдруг защебетала:
— Я знаю, ее зовут Маргарет! Она становилась мной, строила всякие козни, а потом пропадала. Я тогда была совсем ребенком. Почему я это помню?
— Потому что не забывала, — малыш небрежно махнул рукой. — Принцесса хотела нравиться маме, старалась быть послушной девочкой, а если была не согласна, то молчала. Но иногда Маргарет говорила вместо нее.
— Это странно.
— Думая одно, принцесса говорит другое и делает третье, а еще может передумать, сказать «нет», подразумевая «да», и поступить не так, как хотела.
— Почему так происходит?
— В этом одна из чудесных тайн Девы.
— Ты надо мной смеешься, лицемер.
— Вовсе нет, — серьезно ответил мальчик. — Называть женщину загадкой и даже не пытаться ее разгадывать — вот верх лицемерия! Да что там говорить о мужчинах. В вашем мире Дева стала загадкой даже для самой себя, ведь тайное женское знание почти утрачено.
— И что во мне такого тайного, чего я сама не знаю? — вяло поинтересовалась Диана.
— Например, Гептада — Великий Совет семи богинь, которые живут в каждой девочке с рождения, но просыпаются в разное время.
— Вот как? Совет богинь отметил бабушку печатью? — оживленно спросила Диана. — Интересно, но непонятно.
— Ее внутренние богини живут в гармоничном союзе, а это большая редкость.
— Разве они могут ссориться?
— У-у-у… — тревожно протянул малыш, сложив губы трубочкой. — Что может быть опаснее, чем семь прекрасных женщин, собравшихся в одном месте?! Когда некоторые богини получают преимущество, а остальные ущемлены, то поднимается невообразимый гвалт! Они спорят, перебивают друг друга; каждая доказывает, что она важнее, и тогда внутри Девы порождается Хаос!
— Могу себе представить, — хихикнула Диана, — а в моей Гептаде богини тоже ссорятся?
— В твоей сонное царство. Пять из них еще не пробудились. Юной принцессе предстоит узнать об этих богинях и принять их как части себя. Тогда Дева поймет, что она чудесное и сложное творение, в котором все подчинено естественной логике женского начала.
— Парни говорят, что в женской логике нет логики.
— Они вторят самодовольным отцам, а те считают, будто мишень обязана думать также, как стрела. Бедные дети обмануты родителями, — посетовал малыш, покачивая головой в кудряшках. — Логика — мужской метод познания, а женщина — сам объект познания, клубок из тайн, спрятанных под густой вуалью. Мужчины не знают, что именно на этот клубок намотана путеводная нить Ариадны, которая выведет их из опасного лабиринта. Это ужасно, но они до сих пор не уразумели, что женские тайны, свитые в пеструю нить, постигаются не умом, а сердцем!
— Любовью, — догадалась Диана.
— Да, — мальчик осторожно отвел прядь волос с ее щеки. — Когда возникает любовь, мужской вектор соединяется с женским движением по кругу. Так формируется спираль — логика Развития, вытекающая из слияния двух начал. Все, что мешает равенству этих двух начал или сеет между ними раздор — служит хаосу.
— Кому нужны неравенство и вражда? — удивилась Диана.
— Узнать об этом, разоблачить ложь и выполнить предназначение тебе поможет та, другая девушка.
— Но она часто вредила мне!
— Да-а, Маргарет своевольная, — опасливо проговорил малыш, — но такой и должна быть Хозяйка.
— А я тогда кто?
— Ты Любовница.
— Почему все хотят мной командовать? — грустно спросила Диана. — Мама следит за каждым моим шагом. Зачем еще и Хозяйка?
— Она всегда стремится занять вершину, строит там неприступную цитадель и ревниво охраняет ее от проходимцев. Без Хозяйки Любовница будет жить на равнине и станет доступной первому встречному. Ты ведь не хочешь стать жемчужиной в раковине с одной створкой и выглядеть как десерт, поданный на тарелке?
— Так это Маргарет посадила меня в башню?! И что теперь? Я должна сидеть в темнице под семью замками?!
— Доверие Хозяйки нужно заслужить. Когда Любовница докажет, что способна отличать правильных чудовищ от неправильных, то сможет открыть ворота крепости и сдаться на милость осаждающего.
— Я не предательница! — обиженно воскликнула Диана.
— О, конечно, нет! Во время осады сильная Хозяйка настаивает на выгодных условиях мира, поэтому, сдавшись, Любовница всегда побеждает.
— А если мне не понравится тот, с кем договорится Маргарет?
— К осаде Хозяйка допускает только тех, кого избрала Любовница.
— Ладно, — Диана поджала губы, немного подумала и спросила: — А Маргарет, кто она вообще такая?
— Она… играет другие роли, — неопределенно пояснил малыш и сказал, махнув рукой: — Маргарет осталась там, где принцесса была совсем недавно…
Диана не дослушала и перебила:
— Вот и пусть остается там! Не хочу, чтобы эта хозяйка возвращалась. Из-за нее постоянно возникали проблемы, она уводила меня из дома, делала наперекор, портила вещи. Когда Маргарет ушла в зеркало, мама перестала ругать меня за проступки, которых я сама никогда бы не совершила.
— Трон Хозяйки не может пустовать, иначе его займет кто-то другой и будет распоряжаться Любовницей по-своему, — наставительно сказал малыш. — К счастью, Маргарет уже вернулась.
— Я не хочу, чтобы меня опять стало две!
— Столкнувшись с мужским огнем, девичья река всегда раздваивается, — невозмутимо возразил малыш. — С этого момента в ее жизни начинают происходить коллизии. Чтобы оставаться полноводной, ей нужно правильно распределить потоки. Если река предпочтет своевольные течения Хозяйки, то иссохнет, не добравшись до Океана Гармонии; а если выберет равнинное русло зависимых ролей, то выйдет из берегов, затопит плодородные почвы, осядет и станет болотом, где живет усталая от гнета рабыня.
Чтобы сохранить себя, река вынуждена течь в разные стороны, но в одном направлении — в место, где огненная мужская стихия обуздана мощью водопадов; туда, где влажные и плодородные земли согреты солнцем. Там она сможет породить новую жизнь, питать, заботиться о росте, оставаясь при этом хозяйкой, но не рабыней; любовницей, но не наложницей; королевой, а не служанкой.
— Как все сложно, — Диана вздохнула и надула губки, — хозяйка, любовница, два русла одной реки и семь советчиц с разными мнениями. Это же кошмар!
— Женщиной вообще быть не просто, — сочувственно согласился малыш.
Диана издала тихий стон и закрыла лицо руками.
— О боже, что со мной будет?
Амур обнял ладошками пальцы Дианы, мягко отвел ее руки в стороны и интригующе предложил:
— Хочешь услышать Маргарет?
— Ну, не знаю… было бы интересно.
Малыш начал водить рукой в воздухе, глядя в круглое настенное зеркало, которое вдруг стало розоветь и насыщаться оттенками красного.
— Пока тут только Пьер.
— А кто он? — Диана перехватила взгляд малыша и посмотрела в ту же сторону.
— Пьер де Ронсар, придворный поэт французских королей и кумир Маргарет.[4]
— Он здесь? Я никого не вижу.
— Вдохновенный гений блуждает между мирами; он везде и нигде, но его можно услышать. Сейчас он увлечен сонетом, — малыш поднял пальчик вверх.
Диана замерла, напрягая слух. В комнате зазвучал негромкий голос поэта, декламирующего стихи в такт неторопливым шагам по безлюдному коридору Лувра:
Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,[5]
Одета лишь волос туникой золотой,
То пышно их завьешь, то, взбив шиньон густой,
Распустишь до колен волною нестесненной,
О, как подобна ты другой, пенорождённой.[6]
— Я его понимаю! — прошептала Диана. — Я знаю французский язык?
— Знала, а теперь вспомнила, — вскользь пояснил малыш, будто говорил о забытой безделушке. — О, а вот и Марго.
— Королева Марго?![7] — удивилась Диана.
Малыш приложил палец к губам и заговорил шепотом:
— Королева Маргарет. Французские принцессы — ее любимые роли.
Вновь послышался голос поэта:
— Что привело сюда прекрасную Венеру, озарившую скучный полумрак моего одиночества?
— Виной тому произведение, в котором вы вознесли меня столь высоко, что в этой похвале многие увидели желание угодить моему честолюбию и подумали, что, подобно Фемистоклу, я считаю необходимым говорить приятные вещи лишь тому, кто больше всех меня хвалит. Находить удовольствие в лести — общий порок женщин, а я не хочу уподобляться многим и более ценю свою уникальность, чем восхищение льстецов.
Вместе с тем мне приятно, что такой порядочный человек, как вы, захотел нарисовать мой портрет этими яркими красками, и не виню вас. Однако копия слишком превосходит оригинал, поэтому, не узнав своего отражения в тех качествах, которыми вы меня наделили, я охотно поступила бы как старая мадам Рандан. После смерти мужа она не смотрелась в свое зеркало, а когда случайно увидела себя в чужом, удивленно спросила: «Кто это?»[8]
Амур перестал водить рукой и отвел взгляд от зеркала.
— Ее речь льется, как искристое вино в бокал: струится, наполняя содержанием, и принимает изящную форму хрустального сосуда.
— Почему зеркало светится, как кровавая заря? — боязливо прошептала Диана.
— Маргарет обожает рубины, она ими просто одержима.
— «Королева может хотеть и делать все, что вздумается», так она мне говорила, — припомнила Диана. — Я ей верила.
— Она была еще слишком маленькой. Чтобы стать королевой, нужно найти собственную ось вращения. Умение управлять орбитами, приближать полезное и отдалять вредное приходит с пониманием себя как части окружающего мира. Влиять и одновременно избегать дурного влияния — два таланта, выделяющие королеву из толпы.
— А почему она живет в зеркале?
— Маргарет живет в другом времени и пространстве, но благодаря зеркалу она рядом с тобой.
— Она живет в прошлом? — предположила Диана.
— В будущем.
Диана задумалась.
— Мне нравится этот сон. Сделай так, чтобы я помнила его, когда проснусь, ты ведь божество сновидений. В мифах сказано, что Морфей умеет принимать любую форму и являться во сне, но почему ты предпочел образ Амура?[9]
— Я не форма! Я бог любви, — мальчик поднялся и гордо выставил босую ножку.
— Как ты тут оказался, маленький бог?
— Я? — мальчик развернулся и пошел по ноге Дианы, удерживая равновесие с помощью крыльев.
— Ты переспрашиваешь, чтобы выгадать время и придумать ложь?
— Нет, нет! Я просто боюсь сказать лишнее.
— Интересно. И что ты от меня скрываешь? — Диана приподнялась на локтях, чтобы лучше видеть маленького эквилибриста.
— Совсем чуть-чуть, — Амур плюхнулся на свою пятую точку и начал по-детски играться, хватая маленькими ручонками пальцы ее ног. — Мне можно говорить о том, как ты прекрасна.
— Какая грубая лесть.
— Юная принцесса не понимает, как восхитительна ее красота!
— Ах, ах, голова кружится от комплиментов, — съязвила Диана.
— Я говорю только о том, что вижу и слышу. Твой голосок — музыка.
— Из-за него меня называют мультяшкой.
— Ах, твой голосок! — восторженно сказал Амур. — В нем благозвучный трепет с придыханием, он льется, как нектар очарования, в нем дрожь застенчивых вибраций и переливы интонаций, то вкрадчиво манерных, непокорных, то обаятельно смешливых и задорных…
— Напрасно ломаешь поэтические стрелы, — упрямо насупилась она. — Мой голос обычный, а внешность невыразительная.
Карапуз комично нахмурился и шлепнул Диану по коленке:
— Глупышка! Твоя красота спрятана! Упс… — Амур испуганно закрыл свои пухлые губы маленькой ладошкой.
— Спрятана?! — встрепенулась девушка. — Значит, Дионис не врал мне? Он сказал, что мою красоту отняли, как шипастую розу у ребенка!
Плутоватые глаза-бусины малыша суетливо забегали и остановились на цветочном горшке.
— Смотри, твоя птичка улетела.
[1]Интермедия — (от лат. intermedius — находящийся посередине) — небольшая пьеса или сцена, комического или нравоучительного характера, разыгрываемая между действиями основной пьесы (драмы или оперы); то же, что и интерлюдия («междудействие»).
[2] Гипнос и Танатос — братья-близнецы, сыновья ночной темноты Нюкты, и вечного мрака Эреба. Гипнос (от др. — греч. «сон») — в древнегреческой мифологии божество сна. Танатос — Танат, Фанат (от др. — греч. «смерть») — в греческой мифологии олицетворение смерти.
[3] Сизиф — строитель и царь Коринфа, после смерти приговоренный богами вкатывать на гору тяжелый камень, который достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. Выражение «сизифов труд», означает тяжелую, бесконечную и безрезультатную работу и муки.
[4] Пьер де Ронсар (1524–1585), французский поэт XVI века. С 1554 придворный поэт Генриха II. После кончины Карла IX (1574) впал в немилость и окончательно отошёл от двора.
[5] «Любовные стихи к Кассандре», Пьер де Ронсар. Перевод В. Левика.
[6] Пеннорожденная — одно из имен Афродиты, древнегреческой богини любви (у римлян — Венера). Согласно мифу, Афродита была рождена из морской пены.
[7] Маргарет де Валуа (14 мая 1553 — 27 марта 1615, Париж, Франция), благодаря А. Дюма, известна также как «Королева Марго» — французская принцесса, дочь короля Генриха II и Екатерины Медичи. В 1572–1599 годах была супругой Генриха де Бурбона, короля Наваррского, который под именем Генриха IV занял французский престол.
[8] Вольное цитирование текста из Мемуаров Маргарет де Валуа (1553–1615), младшей дочери королевы Екатерины Медичи.
[9] Эрос (др. — греч. Эрот), Амур (лат. Amor), Купидон (лат. Cupido) — божество любви в древнегреческой мифологии, безотлучный спутник и помощник Афродиты, олицетворение любовного влечения, обеспечивающего продолжение жизни на Земле.