После второго круга, когда самые слабые участники покинули стрельбище, Ланн начал различать ободряющие выкрики из толпы, и некоторые из них предназначались ему. Довольно много на самом деле. С удивлением обернувшись, он увидел улыбающиеся лица своих соседей и несколько очаровательных женских улыбок в том числе. Неловко помахав им рукой, он отвернулся снова.
Это хорошая жизнь, для такой стоит остаться. Может быть, со временем найдется достаточно смелая и не брезгливая женщина, которой он понравится настолько, чтобы разделить с ним жизнь и постель. Вот только… Ланн поднял лук, настала его очередь стрелять и, натянув тетиву до предела, он пустил стрелу ровно в третий круг мишени, та треснула, но выдержала удар.
Вот только любой другой женщине он нужен не больше, чем любой другой мужчина.
Ланн выстрелил в край следующей мишени. На этот раз он попытался не сломать ее — деревенские старались, в конце концов.
Ни одна из здешних женщин не будет охотиться на демонов, ни одна не поставит на победу свое сердце, разум, жизнь и душу, ни одна не будет драться до тех пор, пока ей не переломают руки и не объедят лицо, и долго, долго еще после этого… И в этом нет их вины, никто не обязан поступать так.
Попав точно в цель просто для разнообразия, Ланн отошел в сторону, давая место следующему стрелку. Впереди еще несколько кругов, он успеет занизить результаты настолько, чтобы они не слишком отличались от прочих. Может, приз возьмет другой стрелок из Зимнего Солнца, да только это не поможет вернуть деревне благословение, которого никогда не было. Зря он вообще уступил жрецу…
— Держи, — услышал он и, развернувшись, увидел Далию, протягивающую ему половинку граната. Ланн попытался удержать дружелюбное выражение на подвижной половине лица, потому что на самом деле он был чертовски удивлен. В Мендеве это все равно, что протянуть на вытянутой ладони кусок золота — настолько сложно сохранить и доставить в северные земли экзотические фрукты.
— Где ты это взяла?
— Там красивая леди в платке, у нее целая корзина таких. Она просила передать, чтобы ты не жульничал, — Далия посмотрела на него, прищурившись. Похоже, что теперь она очень серьезно относится ко всему, что ей говорят. — Ты ведь не жульничаешь?
Он не жульничал! Он всего лишь хотел убедить одного рогатого парня, что половины жизни ему будет достаточно, что вовсе необязательно быть больше, чем охотником, что подвиги и приключения можно оставить в прошлом и жить нормальную, простую жизнь. Поймать одну мечту и отвернуться от другой вместо того, чтобы потерять обе — это называется «сделать выбор», что в этом плохого?
— Не-ет, — неуверенно протянул он и криво улыбнулся. И там, где любой взрослый заподозрил бы неладное, девочка просияла.
— Ну вот и я ей сказала, что она дура, раз так думает, — выпалила она и расплылась в довольной улыбке.
Ланн кашлянул и не стал ей говорить, что буквально неделю назад красивая леди сожгла около сотни детей и даже глазом не моргнула. Они, конечно, были наполовину демонами и очень плохо себя вели, но факт остается фактом. Далия в свою очередь решила, что не стоит больше отвлекать соседа от важных дел, и растворилась в толпе.
Ближе к концу соревнования привлекали все больше зрителей, люди оставили и торговлю, и сплетни, чтобы узнать, кто победит. Ярек стоял в стороне бледный, как полотно, и тихо молился, молодые охотники толкали друг друга плечами, обращая внимание на особенно удачный выстрел, дети верещали всякий раз, когда хоть кто-то попадал по мишени, не особенно вникая в то, каким был результат. Хотя Ланн больше не пытался притвориться обыкновенным стрелком, он нервничал так, что прицелиться становилось действительно сложно.
Сайдири — единственный человек в деревне, который знает, на что он на самом деле способен. И она не станет никому рассказывать. Проклятье, да она даже подходить к нему не станет, что неудивительно после того, как он стрелял в нее и считал себя вправе это сделать! В конце концов все упирается в то, кем он сам хочет быть… и он хочет быть героем. Всегда хотел! Не пытаться сделать вид, что он такой, как все — показать, что он лучше, и не бояться быть оплеванным за это…
И когда, сияя от радости, Ярек объявил его победителем, и толпа соседей окружила его, чтобы поздравить, он понял, что был бы полным идиотом, если бы уступил это кому-то другому. После стольких лет скитаний он наконец-то дома. И этого уже достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым.
На силу выпутавшись из дружеских объятий, он вздохнул с облегчением, но, проходя мимо огромной сплетенной из живых ветвей фигуры медведя на главной площади, остановился. Осторожно поправляя синие цветы, служившие зверю глазами, там стояла женщина в накидке, расшитой серебром — в такой одежде по лесам не побегаешь, это наряд для праздника. Она пришла сюда не воевать.
— Орсо не вернется, так? — тихо спросил он, Сайдири вздрогнула и обернулась.
Когда он видел ее в последний раз, на ней не было лица в прямом смысле слова — зелья кое-как помогли закрыть раны, но борозды шрамов покрывали кожу от лба и до подбородка, на месте носа зияла дыра. Правой руки, которой она сейчас держит корзину с фруктами, не было тоже. Приятно знать, что она все еще может позволить себе свитки регенерации.
— Так, — кивнула она. — Пока у них есть кто-то вроде Орсо, они не станут защищать себя сами.
Ну разумеется, она не собирается оставаться! Она забрала свои вещи и пришла попрощаться с людьми, в которых вложила столько сил и времени. И он один из этих людей. Сглотнув, Ланн заставил себя посмотреть на нее снова. Все же в тысячу раз лучше попрощаться, чем годами ждать новой встречи и чувствовать себя обманутым каждый день.
— Ясно. Тогда спасибо за лук и… за то, что не свернула мне шею, когда я этого заслуживал, и… — Ланн кашлянул снова, голос его подвел. О Боги! «Прощай» — всего шесть букв, а какое трудное слово!
— Заходи на чай? — чуть склонив голову набок, подсказала она и осторожно улыбнулась. — Будь гостьей в любое время? Оставайся на ночь? — но, встретив его совершенно ошарашенный взгляд, отвела глаза в сторону. — Ладно, забудь. Это плохая шутка. Кто вообще пустит на порог чудовище вроде меня…
Ланн схватил ее и прижал к себе так резко, что корзина выпала из ее руки и фрукты раскатились по площади. Горло сдавило и объяснить что бы то ни было он в ближайшие минуты просто не в состоянии, а Сайдири всегда может исчезнуть быстрее, чем он успеет что-то предпринять. Если она только останется, он будет извиняться за эти слова до тех пор, пока она либо не простит его, либо не умрет от старости.
Склонность к риску, нечеловеческое упорство, готовность пожертвовать собой и преданность интересам людей, которые живут рядом. Она не похожа на его жену, она похожа на него самого! И все это время, черт бы его побрал, он этого не видел!
— Ты меня задушишь! — прокряхтела она, но не сделала ни единой попытки освободиться.
Рассмеявшись ей в плечо, Ланн немного ослабил хватку, но и не подумал ее отпускать.
— Слава Иомедай, мы оба знаем, что ты от этого не умрешь, — севшим голосом напомнил он.
Сайдири ткнула его пальцами под ребра, он вздрогнул, но все равно ее не отпустил.
— Ты — самый ужасный монгрел на свете, — проворчала она и обняла его в ответ. — Кто знает, может, по Ее меркам я уже достаточно хороша, чтобы сдохнуть? Давай не будем проверять…
Они могли бы долго так простоять, потому что сбегать она явно не собиралась, но через минуту или две Ланн начал различать в толпе перешептывания и пришлось вернуться в реальность.
— Они все… пялятся, да? — не поднимая глаз, тихо спросил он. Люди везде одинаковы: что в Дрезене, что здесь — нельзя просто посмотреть на однорогого покрытого чешуей парня, который обнимает красивую женщину, и не сказать по этому поводу ничего остроумного.
Сайдири повернула голову так, чтобы видеть окружающих, и через несколько секунд ответила:
— Не все, только местные. И, кажется, они рады за тебя.
Вот это плохо. Ланн был готов поклясться, что любопытные взгляды деревенских через какое-то время прожгут в нем несколько больших дырок. Всего за неделю его довел до белого каления один-единственный жрец, а тут целая деревня дружелюбно настроенных соседей! И это они еще не начали вопросы задавать! Надо убираться с площади, пока никто не вспомнил, зачем еще, кроме соревнований, проводят День Лучника.
С неохотой отпустив Сайдири, он подал ей упавшую корзину и принялся собирать фрукты так быстро, как только мог. Виновато улыбнувшись, она к нему присоединилась и между делом сказала, что только на этой неделе вспомнила о вещах, которые ей на самом деле нравятся. Конечно, она знала, что гранаты существуют, но в последние десять лет это не казалось важным настолько, чтобы отправиться в Дрезен и заплатить за них.
— Ну, они действительно ничего, — пробормотал Ланн, выпрямился и, положив на место последний фрукт, беспокойно оглянулся на приближающуюся знакомую старушку. Проклятье! Тут дело пирогами не ограничится! — Только шкурка горькая…
— Ты что их вместе со шкуркой ешь? — недоверчиво изогнув бровь, уточнила Сайдири.
Ответа она не получила, потому что почтенная старая леди по имени Адала завела долгий монолог о том, какой Ланн хороший мальчик и как юной леди с ним повезло. То, что как мальчику, так и юной леди давно перевалило за тридцать, старушку совершенно не волновало. Воспитанная на идее о почтении к старшим, Сайдири не могла ее прервать — с точки зрения имперцев это было бы вопиющей грубостью. Или ей просто нравилось смотреть, как краснеет та половина его лица, которая не зеленая.
Отговорившись какой-то чушью о том, что ему срочно нужно показать деревенские достопримечательности своей давней, хорошей, лучшей в мире подруге, Ланн недвусмысленно потянул Сайдири за рукав, однако Адала строго напомнила, что невежливо уходить, не представившись.
— Меня зовут Ясмин, — улыбнулась командор и вежливо поклонилась перед тем, как уйти. Называть деревенским настоящее имя было бы крайне неосмотрительно с ее стороны, здесь его слишком многие помнят.
Стараясь больше не встретиться ни с одним болтливым соседом, Ланн быстро пробирался сквозь толпу приезжих в надежде выбраться оттуда как можно скорее.
— Тебе нравятся цветы? — на ходу спросил он. — Я думал, ты их ненавидишь.
— С чего ты взял? — рассмеялась она. — Их в пустыне не очень-то много, и цветущее дерево — это чудо, при виде которого следует прервать любое путешествие, заварить себе чаю и любоваться видом до тех пор, пока солнце не сожжет последний лепесток. Обычно ждать приходится недолго.
Ланн остановился, как вкопанный, так что ей пришлось остановиться тоже. Во-первых, он сделал такой вывод, потому что видел, как она приказала выбросить сотни алых цветов. Во-вторых, это была не она, а в-третьих…
— Что? — вскинула брови она, как только Ланн развернулся и посмотрел на нее.
— Когда ты в последний раз смеялась, тебя суккуба подменила.
— Хм, — улыбнулась она и бросила взгляд на толпу веселящихся людей, — могу доказать, что это не так, но придется сначала уйти отсюда.
— Звучит совершенно не подозрительно.
— Когда ты стал таким параноиком?
Где-то между лезвием ее ножа и логовом демонов, например? Когда даже отдохнуть под деревом нельзя спокойно без того, чтобы огромная туша с гигантской алебардой не попыталась разрубить его пополам? Да он даже во время войны таким дерганым не был!
— Ты издеваешься, да?
— Да, есть немного, — подняв руку к затылку и запустив пальцы во вьющиеся волосы, смущенно подтвердила она. — Ты сердишься? Я просто отвратительно шучу. — Она подняла на него блестящие черные глаза и толпа вокруг просто перестала существовать. — Если бы я хотела тебе понравиться, что бы мне нужно было делать?
А что, так можно было? Просто взять и спросить? И не пытаться воспроизвести какое-то подобие местных ритуалов, о которых ты понятия не имеешь, и ночей не спать, панически боясь, что это не сработает? Обалдеть!
— А-э… — растерянно протянул он. — Ничего.
Но это неправда. Ему нужно чертовски много — ему нужна вся ее жизнь! Для женщины, которая провела десять лет в попытках ни к кому не привязаться это может быть слишком.
— То есть… ты могла бы делать то же, что и всегда… мы могли бы охотиться вместе. На кого-нибудь, знаешь, покрупнее кабана, — нервно усмехнувшись, он мотнул головой на запад, туда, где остался храм Паллары, и почувствовал, что в легких не хватает воздуха. — И ты — ох — могла бы как-нибудь остаться на ужин. И, может, помочь мне его приготовить. И я был бы счастлив, если бы однажды, когда ты действительно захочешь, ты решила остаться навсегда.
— Хм, — протянула она, очень серьезно обдумывая услышанное. — Думаю, я справлюсь.
* * *
На то, чтобы Зимнему Солнцу больше не требовалось их постоянное присутствие, пришлось потратить полтора года, причем первый год ушел на то, чтобы Ланн приучился не помогать людям слишком сильно. Оказалось, что это непросто! Проблемы селения не нужно было решать, как десять лет до этого делала командор, нужно было сделать так, чтобы люди решали их сами. А для этого они должны были получать по морде от заезжих разбойников до тех пор, пока не задумаются о том, что им нужно учиться сообща обороняться.
И после очередных гастролей дрезенских бандитов, которым не жаль потратить три дня, чтобы добраться до деревни и вынести последние пожитки из домов, где отпор даст разве что три-четыре охотника, деревенские собрались и решили, что с них хватит. Ополчение было организовано в кратчайшие сроки, и не в последнюю очередь потому, что недалеко от деревни вдруг обнаружился довольно обширный склад оружия, к которому женщина по имени Ясмин не имела абсолютно никакого отношения. Зато она могла руководить обучением, но только время от времени, потому что все еще много внимания уделяла торговле, а деревню навещала только ради одного рогатого охотника.
И когда деревенские наконец-то начали бить бандитам морды, а не наоборот, Ланн смог отправиться в путешествие вместе с ней. По возвращении Ясмин осталась в его доме насовсем. Следующим летом они поженились.
Кроме демонов земли Язвы были богаты и другими диковинными существами, но все же самыми опасными и многочисленными всегда оставались люди. Раз в несколько недель приходилось осматривать опасные места вроде Пещер Темной Воды, чтобы ни один искренне увлеченный исследователь не раскопал то, что там сокрыто. Дрезен, по сравнению с остальными селениями, всегда оставался огромным муравейником, в котором что-то да случалось, так что его приходилось посещать чаще всего.
Отмахнувшись на рынке от мальчишки-тифлинга лет семи, который пытался срезать ее кошелек, Ясмин тут же забыла о нем, но через две недели он попытался сделать это снова. А затем еще раз. И еще. Неудачи его не останавливали, ругань не пугала, тюрьма не грозила. И это не было нормальным поведением уличной крысы: Ясмин точно знала, что всегда лучше найти новую жертву, чем испытывать судьбу там, где раз за разом не везет. В следующий раз она схватила его, чтобы узнать, какого черта он делает, но мальчик заорал так громко и пронзительно, что обернулась вся площадь. Пришлось отпустить и еще через две недели иметь с ним дело снова. С тем же успехом.
— Я видела таких. Он не говорит не потому, что не может, а потому, что не умеет. Даже если учить такого, все равно останется идиотом…