Крепость Рубеж крошилась, как корка черствого хлеба. Разрывы пространства, открывающие один за одним проходы на другие планы, отсекали от нее кусок за куском и те падали в бездонную пропасть. Арилу Ворлеш так и осталась смотреть на это безумие и вспышки света, сгустки тьмы и всполохи огня вскоре совсем поглотили ее одинокую фигуру.
Ланн не помнил даже, как отряд добрался до лагеря — Дейран и Уголек позаботились о том, чтобы он не сопротивлялся. Но в общей суматохе поспешных сборов, которыми железной рукой командовал Регилл, о Ланне просто забыли. Или предпочитали не трогать лишний раз до тех пор, пока он не попытается сигануть в разлом снова.
Но он и не пытался. Ланн и сам понимал, что поступил глупо — это ведь всего лишь шутка, а он повелся как последний идиот. Сайдири скоро вернется и они отправятся домой вместе. Навстречу жизни, которую заслужили.
— Пора уходить.
Вольжиф, усталый и растрепанный, с волосами, испачканными в саже, крови и одни Боги ведают в чем еще, тронул его за плечо и кивнул в сторону. Ланн даже не пошевелился.
— Идите, мы вас догоним, — проговорил Ланн и, заметив, как тифлинг застыл в замешательстве, добавил: — Она вернется. Это просто очередная дурацкая шутка.
Вздрогнув от грохота, с которым рухнул мост, соединявший Рубеж с поверхностью, Вольжиф втянул голову в плечи и зашипел:
— Дурацкой шуткой было всё, что мы делали до этого! — в уголках его янтарных глаз блеснули злые слезы. — Всё!
Ланн покачал голов ой. Многие поступки командора казались глупыми и лишенными смысла поначалу. Но армия пропойц короля Табердина заставила демонов лопнуть от смеха при возвращении Дрезена, Лорд демонов Дескари споткнулся и упал на ровном месте, хотя у этой твари отродясь не было манжет, чтобы на них до такой степени отвлечься… объяснить все это он не успел — Вольжиф уже убежал к остальным, размахивая руками.
Ланн снова повернулся к обломкам крепости. Должно быть, для всех это сейчас выглядит как предательство, но когда Сайдири вернется, все встанет на свои места. Потому что довести их до Рубежа, преодолев множество опасностей и едва не расставшись с собственной жизнью, а затем просто бросить, увеличив Язву в десятки раз — вот в чем нет никакого смысла!
Краем сознания отметив, как дрожат руки, Ланн поднял их и сложил на груди. Ерунда, это просто усталость — вдохни поглубже и думай о хорошем.
Это какой-то трюк. И он вскоре раскроется. Вот-вот.
— Не бойся, она в порядке, — остановившись в шаге от него, светло улыбнулась Уголек. Ланн согласно кивнул и девочка продолжила: — В таком, который никто из нас не в силах даже вообразить. Она оставила все, что заставляет смертных страдать — личность, тело, привя…
Договорить она не успела, потому что вспыхнувший за ее спиной в вихре фиолетового дыма Вольжиф рванул девочку за одежду назад за секунду до того момента, как кулак Ланна достиг ее лица. Рыча что-то о том, что поехавшей командора им всем было мало, тифлинг потянул Уголек прочь, та не сопротивлялась. Ланн остался смотреть на свою руку в полном недоумении.
Уголек постоянно говорила глупости, и он не злился на нее ни раньше, ни теперь. Как это могло произойти?
Единственным более или менее здравомыслящим человеком во всей этой толпе оказался Дейран. Со своей обычной усмешкой он заметил, что когда бы не вернулась командор, оставившим ее драгоценного супруга умирать посреди Язвы в одиночестве не поздоровится, так что лучше бы им всем добраться до Дрезена и подождать там. Если, конечно, Ланн не хочет, чтобы всем досталось из-за него по первое число.
Губы Дейрана улыбались, но глаза блестели холодным зеленым стеклом.
В отличие от той лачуги у самых ворот Дрезена, где ютилась добрая половина племени, дом в Зимнем Солнце был слишком велик для одного. Основательный, крепкий, с просторным чердаком, толстыми стенами, сложенными из бревен, и коньковой крышей, украшенной замысловатой северной резьбой, он был красивым, но большую часть времени очень холодным. Ланн уходил на несколько дней, а то и на целую декаду, а когда возвращался, приходилось топить камин, чтобы стало хоть немного теплее. Едва наступившие летние дни сделали это необязательной частью домашних дел, но то ли по привычке, то ли от скуки, вернувшись в этот раз, он снова сел у камина.
Может, зря он ушел? Хотя какое там ушел, он просто сбежал, не выдержав ни пылающего гневом взгляда командора, ни собственного стыда. Может, стоило попытаться убедить ее, что он не так плох и, честное слово, не даст себя убить в следующий раз? Ну да, и выглядеть при этом еще более жалким… Да и не умел он никогда убеждать, он же не чертов благородный аазимар с ангельским лицом и безупречными манерами!
Со злостью швырнув очередное полено в камин, Ланн некоторое время следил за вылетающими в трубу искрами, а затем поднял руки к лицу и потер глаза.
Напрасно, все было напрасно. Все это время… чертовы десять лет!
Отец говорил, что нет ничего невозможного, если приложить достаточно усилий. Главное — стараться, не опускать руки, и Ланн верил в это большую часть жизни, но сейчас…
Десять лет — это слишком долго. Он должен был остановиться, отказаться от поисков, жениться на доброй и заботливой женщине из монгрелов или на любой, которая его примет, и попытаться воплотить свою мечту. Но беда в том, что мечта о семье, о доме и детях никогда не была единственной! Ланн прекрасно понимал, что любой другой женщине он нужен не больше, чем любой другой мужчина. И он не хотел быть чьим-то сносным вариантом, он хотел быть самой большой удачей в чьей-то жизни. Незаменимым. Единственным. Необходимым.
Ланн в последнюю очередь подумал бы о себе, как о человеке, избалованном чем-то, но похоже, что это действительно так.
Даже когда он жил с племенем, всем прочим девушкам предпочитал Вендуаг — жестокую, сильную и безбашенно-смелую, хотя всегда мог найти кого-то… попокладистее. Кого-то, кто ждал бы его дома, когда он вернется с охоты. Но он выбирал Вендуаг даже несмотря на то, что вместо любви она могла предложить лишь странную смесь похоти и боли. Другие его просто не интересовали…
Ему не нужен кто-то, кто будет ждать его дома, ему нужен кто-то, кто будет охотиться вместе с ним. Сражаться вместе с ним. Преодолевать трудности вместе.
И в то же время он мечтает о собственной семье с тех пор, как мать оставила их с отцом. Так сильно мечтает, что попытался получить желаемое всего раз и то неудачно…
Было бы неплохо знать, что ему нужно больше, потому что идилистические картины мирной жизни на самом деле не накладываются на подвиги и сражения.
* * *
— То есть как это ты уходишь? — растерянно уставился на него Ярек, как только Ланн объявил, что его дом скоро освободится. — Сейчас разгар сезона и День Лучника через месяц! Орсо вернулся, дичи полно… — жрец с беспокойством вгляделся в его лицо. — Мы чем-то тебя обидели?
Вздохнув, Ланн покачал головой. Ему здесь больше нечего делать, и несмотря на то, что к нему действительно относятся гораздо лучше, чем в большинстве мест, где он побывал, у Зимнего Солнца своя жизнь, а у него — своя. И, если честно, он не знает, куда идти, но…
— Охотники говорят, лучше тебя никто не стреляет, — продолжал Ярек настойчиво. — Останься хотя бы до середины Эрастуса, не гневи Старика — встретишься с лучниками из других поселений, покажешь себя, посмотришь на других…
Ну да, а еще в День Лучника принято ухаживать за женщинами и заключать помолвки — вот уж чего ему сейчас не хватает! Конечно, заставлять его участвовать в матримониальных традициях против воли никто не станет, но если бы он хотел посмотреть на чужую счастливую семейную жизнь — остался бы дома с монгрелами.
— Да брось, не так уж я вам и нужен, — лениво натянув свою обычную полуулыбку, проговорил Ланн. — Среди целой деревни охотников уж точно найдется кому пострелять.
Толстяк нахмурился и ничего не ответил, но тем же вечером на пороге дома Ланна появился соседский парень с просьбой помочь его родственникам с постройкой нового дома. Деревня понемногу росла и дом этот они строили не первый день, но это был первый раз, когда его пригласили поучаствовать.
И только влившись в толпу работающих над домом мужчин и женщин, он понял, как сильно соскучился по людям. Переворачивая бревна и перешучиваясь с другими работниками, многих из которых он и раньше знал, Ланн прекрасно понимал, что это житейская хитрость и мальчишку прислал жрец, но если ему стало лучше, то какая разница от чего?
И если он может снова задвинуть подальше собственное отчаяние, помогая кому-то другому, то сейчас самое время, потому что есть еще кое-что, о чем он не подумал сразу.
В этом отражении нет Перекрестка Миров.
Это тупик.
* * *
Время застыло, превратившись в один долгий пустой день, кусающий себя за хвост. То есть пустым он, разумеется, не был — Ланн мог найти себе занятие даже в постоянно страдающем от голода и болезней Натхолме, что уж говорить о процветающей деревне на поверхности. Но слова благодарности жителей Зимнего Солнца и обещания помочь в ответ в случае чего падали в сердце, как в бездонный колодец, не принося радости.
Эти добрые люди не могут ему помочь. Хотя, конечно, очень стараются.
В какой-то момент уворачиваться от сердобольных старушек, пытающихся накормить одинокого молодого человека собственной стряпней, стало сложно, потому что их количество возрастало с пугающей скоростью. Поразмыслив немного, Ланн решил, что и ему самому стоит умерить пыл, потому что здесь никакое добро не остается безнаказанным.
Ввалившись домой в обнимку с очередным пирогом, Ланн поставил его на стол и наградил уничтожающим взглядом единственного глаза, который способен хоть как-то выражать недовольство. Желтый глаз рептилии смотрел на все одинаково равнодушно.
— Я разберусь с тобой позже, — ткнув в пирог когтистым пальцем, со зловещим присвистом прошипел Ланн. — Я таких, как ты, на завтрак ем.
Бросив еще один ненавидящий взгляд на выпечку, он собрался уже отправиться спать, но заметил на столе кожаный мешочек.
Деньги? Ну это уже ни в какие ворота! Надо найти того, кто их оставил и вернуть обратно. И двери начать закрывать.
Шнурок, скрепляющий края кошелька, оказался завязан слабо, и стоило взять мешок в руки, наружу посыпались белые камешки. Восемнадцать штук. Ланн знал это не потому, что успел пересчитать их в полете, а потому, что сам их собирал и обрабатывал много лет назад. Отскочив от стола, бусины покатились по полу, обгоняя друг друга, но одна из них вдруг столкнулась с невидимой преградой и покатилась обратно. Из пустоты послышался вздох настолько тяжелый, что, услышав его, даже великомученик устыдился бы ничтожности собственных страданий.
Скинув капюшон маскировочного плаща и опустившись на колено, Сайдири принялась собирать бусины одну за одной. Ланн смотрел на нее, не в силах пошевелиться.
— Я все думаю, — пытаясь заполнить неловкую паузу, проговорила она, — вряд ли у вас под землей были сверла или какие-то сложные инструменты, а порода твердая… Как это сделано?
Ланн моргнул раз, другой и почувствовал, как волна стыда, которую ему удалось худо-бедно задавить в последние дни, поднимается из глубин сознания и накатывает снова. Почему она здесь? Как смотреть ей в глаза? И, самое главное: она что, видела, как он пытается запугать пирог?
— Когда отец заболел, я не отходил далеко от дома, так что у меня было очень много свободного времени, — он сглотнул и повернулся к столу, чтобы собрать остальные. — И ржавый гвоздь.
И отчаяние.
Если бы не Венду, которая то и дело подбрасывала ему еды, возвращаясь с охоты, он бы тоже долго не протянул. «Сам ешь, дурак! — шипела она, когда Ланн отправлялся в палатку, чтобы разделить еду с отцом. — Старик со дня на день хвост отбросит, а ты нам пригодишься!» Самое отвратительное, что отец был с ней согласен — его и так было сложно кормить, а против воли и вовсе невозможно.
Для тонкой работы вроде сбора мелких предметов годилась только одна рука — человеческая, из когтистой лапы бусины выскальзывали и приходилось все начинать сначала. То, что Сайдири подошла ближе, он скорее почувствовал, чем услышал.
— Я видела твое лицо, когда гробокопатели их достали — ты напал на них из-за этого. Я подумала, что они важны для тебя, поэтому принесла. Я ведь не прогадала?
Прогадала. Четки не нужны ему сами по себе — они лишь напоминают о счастливых днях, или о не слишком счастливых, но драгоценных. Его собственные четки лежат где-то на дне разлома рядом с тем, что осталось от солнца его жизни, если осталось хоть что-то… Как только Ланн увидел ее снова, он забыл о них и не вспоминал до сегодняшнего дня. Но если он ее снова потеряет, наверное, хорошо, если у него будут хотя бы они.
— Спасибо, а… — он запнулся, когда Сайдири взяла его чешуйчатую ладонь, в которую он складывал бусины, и высыпала туда те, что подобрала сама. — Это же не единственная причина… по которой ты здесь?
Проклятье, говорить было бы гораздо проще, если бы она сразу же отпустила его! Но она все еще стоит слишком близко и держит его за руку слишком осторожно, и он точно знает, что она смотрит на него, хотя сам не в состоянии поднять глаза.
— Я соскучилась по твоей болтовне.
И это было бы то, что он хотел услышать уже очень давно, если бы не отчетливая ирония в голосе. И если бы он не помнил от пяти до десяти случаев, когда она говорила «Пожалуйста, заткнись!» и вздыхала с облегчением, когда он это делал. Но Ланн улыбнулся все равно — притвориться веселым проще, чем объяснить, почему тебе грустно.
— Ты пожалеешь об этих словах очень скоро, — фыркнул он и наконец посмотрел на нее. Сайдири выглядела усталой, впрочем, как всегда. Но вот только на этот раз она выглядит усталой потому, что потратила десять дней, чтобы принести ему эту вещь. Неужели он настолько… важен? О, Боги, иногда половины улыбки так мало! — Буквально через раз… два…
— Можно мне кое-что сказать, пока тебя не понесло?
— Попробуй, но я не могу ничего обещать, потому что у меня очень долго не было повода подшутить над человеком, который меня недооценивает, потому что ты единственный такой человек на несколько миль в округе, — он сделал небольшую паузу, чтобы набрать воздуха в грудь и с сожалением отметил, как она отпустила его ладонь и, сложив руки на груди, выжидательно на него уставилась. — Ну, или медведь, это с какой стороны посмотреть… Не то чтобы я, конечно, очень хотел смотреть на тебя с медвежьей стороны, наверное, это невежливо, но откуда мне знать, я не так уж часто разговариваю с кем-то вроде тебя и… Ладно, я молчу. Что ты хотела сказать?
Сайдири развернулась, села за стол и принялась вытягивать шнурок из кошелька, в котором принесла четки.
— Не так уж много, — проговорила она, растягивая веревку между пальцами и проверяя на прочность. — Ты был прав, я переоцениваю свои силы и не справляюсь одна. Помоги мне.
— Помоги мне, Ланн, — назидательно подняв палец вверх, напомнил он.
Уронив руки на стол, Сайдири поджала губы.
— Да что ты имеешь против моего имени? — сев напротив, он протянул к ней руку и осторожно раскрыл ладонь. — Вы с тем мертвым парнем были близки?
— Нет, он сказал, я нравлюсь ему не больше, чем прочим.
Эй, он ничего подобного не…
А, ну да, он так и сказал. Но его будущая жена в это ни секунды не верила! Поначалу он отчаянно пытался убедить всех и в первую очередь ее в том, что ничего особенного не происходит и он вовсе не влюблен в командора по самый кончик своего единственного уха. Ну что же, видимо, тому мертвому парню это удалось.
Спасибо, Ланн! Ты такой классный парень, Ланн!
— Тогда что не так?
— Люди обычно не хвастаются такими вещами, но если ты настаиваешь, — усмехнувшись, она взяла одну из бусин с его руки и продела в нее шнурок. — Я покинула Кадиру не просто так…