Внезапное восстание на Украине заставило генерала поменять все планы. Умом-то он понимал, почему так происходит, но вот понять и принять факт того, что простой народ спит и видит себя независимым — никак не мог. Простому народу, в общем-то, плевать, лишь бы на столе всегда была еда, дети одеты, обуты и с уверенностью смотрят в будущее.
Сейчас, конечно, никакой уверенности не было, и люди шли за теми политиками, кто кормил народ красивыми обещаниями. Насквозь лживыми, разумеется, но это тоже никого не интересовало. Громкие лозунги воспринимаются охотнее, чем доводы разума.
Киров, впрочем, тоже широко раздавал обещания и сыпал громкими словами, до хрипоты выступая на митингах и собраниях, с каждым днём привлекая в народно-республиканскую партию всё большее народа. В неё мог вступить любой, никакого образовательного, имущественного или другого ценза тут не было, только возрастной. Минимальный возраст для вступления в партию установили восемнадцать лет, хотя совершеннолетие здесь считалось с двадцати одного года.
А если в партию хотел вступить человек младше восемнадцати, то его отправляли в молодёжную организацию, созданную по образу и подобию ВЛКСМ.
Работал Сергей Киров со всей отдачей, старательно выстраивая партийную организацию, убеждая людей и открывая отделения НРПР в бесчисленных городах бескрайней империи.
Вскоре латунные значки с символикой партии можно было встретить почти на каждом шагу. Меч и терновый венец, символизирующие теперь готовность сражаться за Россию и стойко переносить все тяготы этой борьбы, можно было увидеть даже у многих офицеров штаба. Ледяного похода не будет, и эти символы пока ассоциировались исключительно с партией. Во всяком случае, Корнилов на это надеялся.
Своё отделение НРПР было даже в Киеве, малочисленное и не слишком популярное, и в одиночку противостоять националистам и Раде оно точно не могло. Но вот послужить пятой колонной в тылу мятежников оно наверняка сумеет, надо лишь каким-то образом передать им приказы.
Так что генерал решил посетить Сергея Кирова, выслушать отчёт о проделанной работе и выдать новые указания. Штаб НРПР находился за городом, в самом центре Царского Села, и туда пришлось ехать на автомобиле.
На этот раз генерал всё же согласовал маршрут с безопасниками, и добираться туда пришлось едва ли не полтора часа, старательно объезжая все места возможных засад.
Теперь, когда ситуация немного устаканилась, можно было особо не прятаться и не скрывать связь Верховного и народно-республиканской партии. Всё равно эта связь всплывёт рано или поздно, в прессе или благодаря сарафанному радио. Но генерал Корнилов всё равно продолжал делать вид, что он всего лишь поддержал существующую партию патриотов, не связанную ни с каким зарубежным капиталом или интернационалом.
В голове вдруг всплыли чужие воспоминания о том, как генерал Корнилов, будучи командующим войсками Петроградского округа, ехал в Александровский дворец, чтобы арестовать императорское семейство. С гражданином Романовым тоже было бы крайне интересно пообщаться, но бывший царь вместе с семьёй и свитой отбыл в Тобольск несколько недель назад, жить в тишине и покое вдали от мира.
Штаб народно-республиканской партии расположился в Запасном дворце, и для этого пришлось прогнать оттуда Совет рабочих и солдатских депутатов. Дворец заняли со всей основательностью, и генерал удовлетворённо отметил вооружённую охрану на воротах и оборудованные огневые точки в окнах дворца. Несмотря на сравнительную популярность в народе и среди солдат, руководство НРПР понимало, что в такое смутное время может произойти что угодно. Штурм Смольного многих заставил пересмотреть взгляды на собственную безопасность.
Завидев выходящего из автомобиля генерала, охрана встрепенулась. О прибытии диктатора тут же доложили наверх, и солдаты-отставники, инвалиды и юнкера, добровольно несущие службу в штабе партии, теперь настороженно глядели, как генерал Корнилов разглядывает закрытые ворота и фасад дворца в стиле классицизма.
— Ваше Высокопревосходительство! — юнкер у ворот взял винтовку на караул. — Без пропуска никак не могу впустить!
Корнилов усмехнулся. Подобная исполнительность и точное следование приказу ему нравились, и многие об этом уже знали.
— Зовите начальство, может, выпишут мне временный, — хохотнул он.
— Уже доложили! — воскликнул караульный.
Верховный прошёлся вдоль закрытых ворот, заложив руки за спину и поглядывая на знакомые пейзажи Царского Села. Листва на деревьях в обширном парке уже начинала желтеть и облетать, осень широкими шагами приближалась вместе с Октябрём.
С крыльца Запасного дворца быстрым шагом спускался лично Сергей Киров, глава народно-республиканской партии, революционер и превосходный оратор. Корнилов на секунду вдруг задумался о том, расстреляли бы Кирова во время чисток 37–38 годов, если бы тот до этих чисток дожил. Скорее всего, расстреляли бы, так что Кирову повезло. В истории он остался невинной жертвой врагов народа, а не очередным троцкистом, бухаринцем или изменником Родины, как многие старые большевики.
— Лавр Георгиевич! — громогласно воскликнул Киров. — Впустите всех, что это такое?
Глава партии лично раскрыл ворота так, чтобы автомобиль мог проехать внутрь, а затем подошёл к генералу и крепко пожал ему руку.
— Какими судьбами к нам, Лавр Георгиевич? — тихо спросил Киров.
— Приехал, чтобы вы похвастались своими успехами, Сергей Миронович, — ответил Верховный.
— Тогда идёмте внутрь, — пригласил Киров.
Юнкер у ворот снова взял на караул, стараясь почти не дышать, и генерал одобрительно кивнул, проходя мимо него.
В основном, провожали диктатора восхищёнными взглядами, здесь его политику одобрял каждый или почти каждый. Многие задавались вопросом, что здесь вообще делает генерал, высказывая самые нелепые и безумные предположения.
Дворец был полон народа. Здесь громко спорили о политике, боевых действиях и судьбе страны, ходили с пухлыми папками, газетами, агитационными листовками и плакатами, сочиняли тексты и воззвания. Постоянно звенел телефон, топали каблуки, табачный дым висел коромыслом. Кипела работа. Каждый из собравшихся здесь искренне болел душой за свою Родину, и делал теперь всё, чтобы вытащить её из мрачной революционной действительности, в которую Временное правительство загнало страну.
— Чаю, Лавр Георгиевич? — предложил Киров.
— Не откажусь, — разглядывая кабинет, отозвался диктатор.
По рабочей обстановке, которую человек выстраивает вокруг себя, можно понять, что из себя вообще он представляет. И Сергей Киров окружил себя самыми лучшими вещами, какие только мог достать. Роскошь он любил, это было заметно, но все предметы в кабинете лидера партии были не просто красивыми безделушками. Малахитовая чернильница, золотое перо, пресс-папье в виде мраморной балерины, застывшей в изящном пируэте. Это наводило на определённые мысли, которые, впрочем, Корнилов решил оставить при себе.
В кабинет принесли чаю, политики расположились за столом. Генерал принялся размешивать сахар в чае, позвякивая крохотной ложечкой о китайский фарфор.
— Не возражаете, если я закурю? — спросил Киров, вытаскивая папиросу из пачки.
— Нет, не возражаю, — разрешил генерал. — Скажите, если бы прямо сейчас случились выборы. Сколько процентов набрала бы ваша партия?
— В России или в Петрограде? — уточнил политик, длинной спичкой зажигая папиросу.
— И так, и этак, — сказал Корнилов.
— Процентов двадцать, — пожал плечами Киров. — В столице чуть побольше. Эсеры по-прежнему пользуются широкой поддержкой.
— Нужно пятьдесят, — заявил генерал. — А лучше пятьдесят один.
Киров нервно хохотнул.
— Это что, шутка? Мне что, на избирательном участке у людей бюллетени отбирать? — возмутился он.
— Я не шучу, Сергей Миронович, — холодно заметил Корнилов. — Главное ведь это не как голосуют, а как считают.
— Нет, вы, право, шутите, — пробормотал политик.
— Я что, похож на юмориста? — генерал смерил его тяжёлым взглядом. — Я вас научу нескольким приёмам. Записывайте.