Толпа наводнила привокзальную площадь, транспаранты и флаги мелькали красными кляксами, как кровавые пятна, взгляды горожан, ничего не выражающие, оказались прикованы к Верховному, который возвысился над толпой, как неприступный утёс над бушующим морем. Тонкая линия охранников-туркмен жалась к автомобилю, мягко оттесняя наседающих демонстрантов.
— Товарищи! Я рад приветствовать вас всех сегодня! — громогласно объявил генерал Корнилов, стоя на заднем сиденье автомобиля и высматривая возможных террористов.
Митинг настроен был скорее враждебно к генералу, но открыто выражать своё отношение никто пока не осмеливался, все ждали, что он вообще будет говорить.
— Я приветствую вас, рабочих Петрограда, революционный пролетариат, и верю, что вместе мы сможем пройти верным курсом к по-настоящему народному социализму! — продолжил генерал.
Ответом ему стали жидкие аплодисменты. Выступать перед такой нелояльной аудиторией труднее всего, но Верховный не собирался сдаваться. И убегать отсюда, поджав хвост, тоже будет не лучшей идеей, хоронить свою репутацию таким образом будет очень глупо.
— Вы недовольны! Я вижу это и знаю это! — продолжил генерал. — Я и сам недоволен!
Он сжал кулак и рубанул им по воздуху.
— Наше прежнее правительство наделало кучу ошибок! И мы с вами теперь вынуждены их разгребать! Да, именно мы! Все вместе! — активно жестикулируя, кричал Верховный.
Нужно было заставить толпу думать, что они с Корниловым не противники, а, наоборот, вынужденные союзники. Переместить их всех на свою сторону баррикад. После такого обычно бывает трудно пойти на какие-то враждебные действия.
— Но Александр Фёдорович мудро вышел в отставку, прежде, чем ситуация стала совсем неуправляемой! — заявил Верховный. — Керенский лично возложил на меня ответственность за судьбу России, и я сделаю всё, чтобы вытащить страну из кризиса!
Толпа зашумела. У них имелась другая версия событий, гораздо более близкая к правде. Что Керенский отдал власть под дулом пистолета и теперь кормит рыб в заливе, как писали жёлтые левацкие газеты. Керенский был жив, но жил теперь под охраной вдали от мира, прямо как царь Николай. По официальной версии, обнародованной во всех газетах, он просто решил уйти из политики, осознав свою некомпетентность, и не желал встречаться с газетчиками, хотя в одной из газет Завойко интервью с ним всё же появилось, практически полностью выдуманное.
— И вы, товарищи, помогаете мне побороть всё то дурное наследие, доставшееся нам от царя и временщиков! Да, именно вы! Своим неравнодушием, своим участием вы берёте на себя ответственность за судьбу страны! — указывая рукой в толпу, прокричал генерал. — Только вместе мы сможем вывести её из этой тяжёлой ситуации! Вместе мы сила!
Аплодисменты прозвучали куда более слитные.
— Товарищи! Не слушайте его! Это узурпатор и тиран! — выкрикнул вдруг некий гражданин в чёрной кожанке, черноволосый и кудрявый. — Этот золотопогонник лишь на словах примазывается к революции, а сам хочет вернуть всё, как встарь! Помещиков! Царя!
Митингующие начали оборачиваться к нему, загомонили, высматривая, кто это кричит, перебивая оратора. Лицо этого наглеца казалось смутно знакомым генералу Корнилову, но вспомнить имя он и не надеялся, слишком уж много подобных товарищей характерной внешности участвовали в постоянных митингах и демонстрациях, заседали в ЦК различных левых партий и вообще старались массово проникнуть в структуры власти.
— Никто никогда не вернётся в тринадцатый год! Никто и никогда не сможет вернуть, как было при царе! — громко заявил Корнилов. — Революция уже свершилась, и наш с вами долг — удержать её завоевания! Нашу свободу!
С соседних улиц и набережных к митингующим присоединялись люди, прохожие задерживались поглазеть на плакаты и транспаранты, пообщаться со случайными знакомыми, и далеко не все из них поддерживали левые идеи. К Балтийскому вокзалу потихоньку подтягивались отряды Кирова, местные ячейки НРПР и им сочувствующие.
— Но есть те, кто против нашей революции! И я говорю не только про тех, кто хочет вернуть монархию, я говорю про тех, кто мнит себя борцом за справедливость, но на самом деле служит вражеским интересам! — прорычал Корнилов. — Те, кто снова начал кошмарить мирное население, кто вернулся к террору!
Толпа возмущённо загудела.
— Эти радикалы! Они гораздо ближе к контрреволюционерам, чем к достойным членам общества, желающим своей стране только добра! — каждое слово падало в толпу как чугунная гиря. — Кровопролитие это не наш метод! Это не способ изменить страну к лучшему! Только планомерной работой и совместными усилиями правых и левых мы сможем построить социализм в отдельно взятой стране!
На этот раз аплодисменты прозвучали гораздо более уверенные, несколько одобряющих криков прозвучали из разных частей толпы, генерал перехватывал инициативу и завоёвывал публику.
— Верно! Так и есть! Даёшь! — выкрикивали с разных сторон очарованные работяги.
Всё потому что генерал не сказал ни слова неправды. Толпа, особенно настроенная негативно, хорошо чует ложь, и врать ей нельзя. Да и Корнилов сам верил в то, что говорил, и выступал сейчас вполне искренне.
Толпу можно сравнить со зверем. Диким, беспокойным. Опасным. И если ты не уверен в себе или в своих речах, лучше не подниматься на трибуну. Толпа почувствует твою неуверенность и не станет тебя слушать.Это в лучшем случае. В худшем — тебя стащат с трибуны, набьют морду или вовсе убьют. На митингах семнадцатого года бывало и такое.
Но если этого зверя укротить, он будет есть с твоих рук и лизать тебе пальцы.
— Да здравствует революция, товарищи! Да здравствует Россия! — прокричал генерал. — Ура!
— Ур-ра! Да здравствует! — отозвалась толпа, наперебой выкрикивая слова поддержки.
Разбавленная теми, кто изначально был не против поддержать Верховного, толпа поменяла своё изначальное мнение.
— Узурпатор! — взвизгнул кто-то из демонстрантов, но его быстро заставили умолкнуть соседи.
Генерал Корнилов окинул митингующих властным хозяйским взглядом и медленно опустился на сиденье автомобиля, надеясь, что у эсеров хватит ума не взрывать бомбу в такой толпе и не делать из него мученика.
— Трогай, — тихо произнёс он шоферу.
Двигатель не глушили специально, чтобы в случае неприятностей можно было быстро сдёрнуть отсюда, и автомобиль потихоньку начал движение, снова рассекая толпу бампером. Теперь митингующие не чинили никаких препятствий генеральской машине, люди расступались, дёргали друг друга за рукава, убираясь с дороги, отходили от текинцев, в пешем порядке сопровождавших генерала.
Сам Корнилов сидел, откинувшись на сиденье назад с максимально равнодушным видом, прямой, как палка, в любую секунду ожидая нападения, броска бомбы, пистолетного выстрела, чего угодно.
Но, судя по всему, нападение в планы зачинщиков демонстрации не входило. Хотя генерал ожидал именно этого. Что какой-нибудь экзальтированный юноша с горящим взглядом вытащит револьвер и выпустит несколько пуль в такую отличную мишень, или метнёт саквояж со взрывчаткой или ещё что-нибудь. Способов, чтобы прикончить неудобного политика на митинге, можно придумать бесконечное множество.
Люди заглядывали в салон, с любопытством смотрели на бесстрастное лицо генерала, улыбались, шептались о чём-то друг с другом, провожали автомобиль взглядами. Но никто даже не пытался как-то навредить Верховному или его сопровождающим. Хотя возможность явно была.
Хан, сидевший рядом, снял папаху и утёр лоб платком, едва только автомобиль выбрался из толпы и покинул привокзальную площадь, устремившись к Михайловскому замку по набережной Фонтанки.
— Лавр Георгиевич, — глухо произнёс он, закрывая кобуру с револьвером. — Не делайте так больше.