Что радовало генерала в его нынешней службе, так это то, что ему больше не нужно было мотаться по всей стране, самолично затыкая дыры и решая проблемы. Теперь он отдавал приказы и следил за результатом, словно паук в центре своей паутины, которым стал Михайловский замок.
Ему не нужно было ездить по расположениям частей, гонять из Ставки в Петроград и обратно. Все, кому это было нужно, приезжали к нему сами. И те, кого он вызывал на ковёр, тоже. А тех, кто игнорировал такие вызовы, доставляли силком, но таких почти и не бывало. Никто не смел перечить Верховному Главнокомандующему, зная, чем это может быть чревато.
Здесь у него имелись телеграфная и телефонные линии, и даже станция беспроволочного телеграфа на случай, если какой-нибудь диверсант вдруг задумает обрезать провода, в общем, оборудовано всё было по последнему слову техники, но генерал всё же скучал по видеосвязи. Будь у него видеосвязь и возможность провести прямую линию с народом, которую, не отрываясь, смотрели бы миллионы граждан, может, и не пришлось бы отправлять Унгерна за скальпами несогласных.
И на этот раз к нему на личную аудиенцию прибыл Густав Карлович Маннергейм, тот самый, спаситель финской нации, регент, фельдмаршал, президент и строитель линий в одном лице. В кабинет Густав Карлович вошёл, опираясь на трость и изо всех сил делая вид, что хромает.
— Доброе утро, Густав Карлович, — произнёс Корнилов. — Будьте добры, присаживайтесь.
— Благодарю, — на чистейшем русском языке ответил генерал-лейтенант Маннергейм, усаживаясь на стул напротив Верховного.
— Не больно-то вы спешили вернуться на службу, барон, — с хитрым прищуром произнёс Верховный.
— Я находился на лечении, Лавр Георгиевич, — ответил Маннергейм и приподнял трость, показывая её собеседнику. — Неудачно упал с лошади.
— Очень злая, наверное, была эта лошадь, — хмыкнул Корнилов. — Но это не так уж и важно. Вы, наверное, гадаете, для чего я вас вызвал из Одессы.
— Есть несколько версий, — произнёс Маннергейм.
— И все из них, я полагаю, ошибочны, — улыбнулся генерал Корнилов. — Скажите мне, вы патриот России или патриот Финляндии?
Генерал-лейтенант, который по крови был шведским бароном, женатым на русской дворянке и сражавшимся во всех войнах за Российскую империю, только усмехнулся.
— Вы сильно изменились с нашей прошлой встречи, Лавр Георгиевич, — мягко произнёс он.
— Людям свойственно меняться, — пожал плечами Корнилов, пытаясь одновременно вспомнить, где и когда происходила упомянутая встреча. Если она закончилась не совсем гладко, то это может сильно навредить делу.
Скорее всего, они виделись на Юго-Западном фронте, когда Маннергейм командовал 12-й кавалерийской дивизией, но вспомнить точнее Верховному никак не удавалось.
— Я — патриот своей Родины, — ушёл от ответа Маннергейм.
— Точно как и я, — кивнул Верховный. — И именно поэтому у меня есть к вам предложение.
Густав Карлович молча поднял взгляд на генерала Корнилова, ожидая продолжения.
— Возглавить Финляндию, — произнёс тот, пристально глядя в глаза собеседника. — Независимую республику Финляндию.
Маннергейм удивлённо вскинул брови. Когда ему передали о том, что диктатор желает его видеть в Петрограде, его посетили самые разнообразные предположения, но он даже и мечтать не смел о том, что ему предложат встать во главе целого государства.
— Независимую? — только и сумел выдавить он.
— Так точно, — кивнул генерал. — Независимую, но союзную.
Это было довольно опасным шагом, вслед за Финляндией потребовать такого же статуса могли и все остальные, но у Финляндии было преимущество. Великое княжество никогда не входило в состав России, как губерния или генерал-губернаторство, оно было связано с Россией исключительно за счёт присяги русскому императору. Финляндия всегда была отдельным государством де юре. В отличие от всех остальных желающих независимости.
— Любопытно, — Маннергейм быстро смог взять себя в руки, но скрыть волнение полностью не удалось. — И почему именно я? В финском Сенате найдётся достаточно желающих.
— Потому что мне необходим боевой генерал, говорящий со мной на одном языке, если вы понимаете, о чём я, — произнёс Корнилов.
Барон побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Предложение Верховного застало его врасплох.
— Младофинны и Сенат лягут под кайзера, как только почувствуют свою независимость, — пояснил Корнилов. — А вы, барон, сумеете их образумить. Россия и Финляндия очень тесно связаны, и рвать эти связи будет очень опрометчиво.
Если бы Верховный мог, он бы привёл в пример тесную связь России и Белоруссии из его времени. Союзные государства, фактически, проводящие одну политику, но всё же достаточно независимые друг от друга.
— Я не политик, Лавр Георгиевич, я, как вы заметили, боевой генерал, — произнёс Маннергейм.
— Генеральские должности это и есть в большей степени политика, — возразил Корнилов.
— Мне потребуется помощь, — заявил барон.
— И вы её получите, — кивнул Верховный. — Тайно. Никто в Финляндии не будет знать, откуда вы получаете финансирование. Хотя догадаться будет несложно.
— Понадобятся не только деньги, — покачал головой Маннергейм. — Вооружение, боеприпасы, обмундирование. Мне придётся сформировать финскую армию, лояльную лично мне.
— Разумеется, — согласился Корнилов.
Можно было бы раздуть конфликт, потребовать, чтобы финские вооружённые силы оставались чисто номинальными, но Корнилов знал, что финны так или иначе будут вооружать народ. Просто это будет называться не армией, а вооружёнными отрядами, гвардией, полицейскими силами или силами самообороны Финляндии. Лазейку в таком требовании всегда можно отыскать. Главное, чтобы финская армия и думать не смела о войне с Россией, оставаясь верным союзником.
— Насколько Финляндия будет независимой? — спросил вдруг Маннергейм.
Вопрос, на который чёткого ответа генерал Корнилов дать не мог. Всё зависело от самого Маннергейма и финского Сената. От того, насколько успешно барон будет справляться с Сенатом и прочими товарищами.
— Настолько, насколько это возможно без ущерба России, — после некоторой паузы ответил Корнилов. — Если Финляндия будет вредить, тайно или явно, я буду вынужден принимать меры. Ну и в вопросах внешней политики вам придётся консультироваться с нашим МИДом.
— Я вас понял, Лавр Георгиевич, — кивнул Маннергейм. — Это очень щедрое предложение. Мне нужно всё обдумать.
— Разумеется, — сказал Корнилов. — Вас разместят в Михайловском дворце на любой необходимый срок. Покидать дворец, прежде, чем вы примете решение, не рекомендую. Опасно.
— Опасно? — удивился Маннергейм, которому такая забота совершенно не понравилась.
— Так точно, — прищурив глаза, сказал Корнилов. — Террористы и диверсанты не дремлют.
Барон Маннергейм задумчиво покрутил короткие усы, обдумывая предложение Верховного. Он чуял какой-то подвох, но никак не мог выразить его суть. Слишком шикарные условия предложил Корнилов. Сказочные. Ему, провинциальному шведскому барону, причём даже не самому родовитому, и в самых смелых мечтах не приходило то, что только что озвучил ему Верховный. Нет, о независимой Финляндии он думал частенько. Но не о том, что ему придётся независимую Финляндию возглавить.
— Это будет республика? — спросил Маннергейм.
— Форму государственного устройства решит финский народ. Сенат, совет, неважно, — сказал Корнилов. — Так или иначе, но государство должны возглавить именно вы, Густав Карлович.
Маннергейм снова побарабанил пальцами по подлокотнику, схватился за трость, поставил её на место. Он изрядно нервничал. Не каждый день получаешь подобные предложения, и это изрядно выбило его из колеи.
— Я согласен, Лавр Георгиевич, — произнёс барон Маннергейм. — Обсудим детали?