— В позвоночнике у вас осколок, его надо удалить, и тогда появится шанс на то, что сможете ходить.
Только после этих его слов, я осознала что произошло. Но, как ни странно, я не заплакала.
— Через пару дней, мы вас переведем из реанимации в общую палату, — продолжил доктор.
Я кивнула и прошептала:
— Я хочу быть одна.
Доктор написал в моей карте что-то, и кивнув, вышел из палаты.
Лежа на кровати, я тупо смотрела в потолок. Я вообще ничего не чувствовала. Я вдруг осознала, что мне все равно. Только недавно, я строила планы на будущее, а сейчас, я разбитое создание. Все мои мечты и планы рухнули в тот момент, когда эта злосчастная машина въехала в меня. Бизнес без моего контроля будет работать без проблем. Раны, конечно, тоже заживут, но вероятность, что я буду ходить, крайне мала, а это значит, что между нами с Русланом, все кончено. Зачем ему я? Мы слишком мало знакомы, чтобы я позволила ему обременять себе жизнь. Черт, да почему же меня это волнует то? Мне надо сосредоточиться на выздоровлении, а я думаю о нем. Все мои мысли о нем, и я не знаю, как отпустить его. Я была уверена, что он придет. Не в его характере бросать что-либо, и он будет со мной, даже если я буду в инвалидном кресле. Просто он настоящий мужчина. Но я не могу. Я не хочу, чтобы он оставался со мной, жалея меня. Я не та женщина. Два дня я морально готовилась к нашему разговору. Я постоянно прокручивала наш диалог. Как я ему все это скажу, и как он поняв меня уйдет, потому, что это правильно. И вот этот день настал. Руслан вошел в палату и наши взгляды встретились.
Глава 37. Руслан.
То, что я увидел, мне не забыть никогда. Мара лежала на кровати и выглядела просто крошечной. Правая рука и правая нога были в гипсе, голова обмотана бинтами. Из-под больничной ночнушки, так же проглядывали бинты, по всей видимости, ребра тоже были зафиксированы. На лице был огромный синяк, который, за неделю, начал понемногу зеленеть, один глаз был красный. Мара лежала и ничем не выказывала, что ей больно. Когда я вошел, она посмотрела на меня, и медленно отвернулась к окну.
— Привет, — сказал я, и почувствовал себя полным идиотом, но Мара снова посмотрела на меня и сказала.
— Привет, — губа ее была разбита, и я увидел, что передний зуб у нее сломан.
Господи, мне было так тяжело смотреть на нее, мое сердце разрывалось от жалости к ней, и гнева на этого урода, который это с ней сотворил.
— Как ты? — спросил я, подошел к кровати, и подтащив стул, сел рядом с ней.
— Руслан, — ее голос был слабый и хриплый, как будто она не разговаривала много дней, — В тумбочке вещи, в которых я была, можешь подать?
— Конечно, — я встал, достал из тумбы вещи и аккуратно положил их на кровать, что бы она смогла взять их левой рукой.
Мара, с трудом, я видел, как тяжело ей даются все действия, но достала из вещей кольцо, которое я ей подарил на нашу помолвку, и молча протянула его мне.
— И зачем мне оно? — не сразу понял я.
— Все кончено, — тихо сказала она.
Гнев разлился по моим венам, как кислота, но я не показал и вида, спокойно взял кольцо, запихнул его в пакет, куда собрал и остальные вещи, которые лежали на кровати, и положил пакет обратно в тумбу.
— Руслан, — начала она, но я ее перебил.
— Мара, любимая, доктор сказал, чтобы ты не волновалась, поэтому этот эмоциональный разговор мы начинать не будем, я дал доктору слово не расстраивать тебя. А если мы его начнем, это плохо кончится, — затем я наклонился к пакету, который принес с собой и продолжил деловым тоном, — Я принес тебе телефон, правда, он с новой симкой, как выйдешь, восстановим твой старый номер. Я уже вбил в память все номера, которые знал. Кот твой в порядке, жил у меня неделю, сейчас я его к тебе домой привез. Операция, как мне сказал доктор в понедельник, я буду здесь. Что тебе еще привезти? Может, ты что-то хочешь?
Она смотрела на меня, не моргая, и вдруг по ее глазам потекли слезы.
Она начала плакать, я аккуратно пересел к ней на кровать, осторожно взял ее руку в свою и поцеловал.
— Я не уйду, — тихо сказал я, — Ты поняла меня?
Она смотрела на меня, а слезы ее капали и капали.
— Если ты меня и бросишь, то только когда поправишься. Ты поняла меня?
— Я не чувствую ног, — сквозь слезы сказала она.
— Я знаю, для этого и будет операция, — спокойно сказал я, и вытер ей слезы.
— Зачем я тебе? — вдруг спросила Мара.
— Ты так и не поняла? Я тебя люблю. И я тебя не оставлю. Пройдем через все вместе. Ты жива, а мне этого достаточно. Синяки и переломы заживут, зуб вставим. Будем надеяться, что и операция пройдет хорошо. Тогда появится шанс на то, что будешь ходить. А пока лечишься, я буду рядом, и буду тебе помогать Хорошо?
Она кивнула, а у меня отлегло от сердца.
— Лидия волнуется, да и Вадим тоже. Все на твоей работе ждут тебя. Думаю, ты должна написать им, или позвонить. Если будет нужен ноут, я принесу, думаю еще пара дней, и ты захочешь начать работать.
Мара откинулась на подушку.
— Ты устала? — спросил я и встал, что бы поправить ей ее.
— Я не успела ничего сделать, — начала она, — Он вылетел на встречку, и мы столкнулись. Я помню, только, как машина кувыркалась по дороге, это было жутко громко и жестко.
Я не перебивал ее, решив, что нужно, чтобы она осознала все, что с ней произошло, но слышать это было ужасно тяжело.
— Знаешь, никакая жизнь у меня перед глазами не пронеслась и я подумала, что и Слава Богу, потому, что я не хочу этого видеть, только последние пара — тройка лет стали по настоящему хорошими.
Я молчал, давая ей возможность открываться дальше.
— Лидия сказала тебе, что я их забрала себе, как только появилась такая возможность?
Я кивнул.
— Я так и знала, — беззлобно сказала Мара.
Она закрыла глаза, внутренне собираясь с силами, чтобы рассказать мне, то, что она годами носила в себе. Потом посмотрела на меня и начала:
— Наш папочка видный военный. Все его любят и уважают, потому, что на людях он всегда был образцовый муж, и многодетный отец. Я же все свое детство ходила в синяках, потому, что он постоянно бил меня, но бил по тем местам, где никто не увидит. Я, все детство, старалась быть самой лучшей, но этого никогда не было достаточно для него. Он бил меня за все: сижу неровно, получила четверку в школе, получаю недостаточно пятерок, одежда не достаточно выглажена, или помялась за день. Трудно вспомнить, за что я не получала. Когда наша мать не выдержала и сбежала, оставив нас с этим извергом, он стал бить меня еще больше, так как я похожа на нее, а еще, я всегда заступалась за малышей. Когда мне исполнилось восемнадцать, я уже училась на втором курсе универа, так как закончила школу, экстерном. Кроме учебы, я уже вовсю работала. Делала всем курсовые, писала дипломы заочникам, решала задачи. И все это время, я копила деньги. Я мечтала сбежать, как и мать, но не могла бросить ребят, так как знала, что будет с ними без меня. Даже когда я выросла, он не останавливался, и продолжал распускать руки, хотя теперь он не мог просто избивать меня, я стала давать сдачу, и мы уже просто дрались. Я не оставляла ребят с ним наедине ни на минуту, запрещая Лиде и Вадику приходить домой, если меня там не было. Как только я смогла, я сразу подала в суд на папашу, и отсудила ребят у него. Его лишили родительских прав, а я сняла нам квартиру, и мы стали жить одни. Было конечно нелегко, но зато спокойно, и мы справились. Я закончила универ с красным дипломом, поработала психологом год, но поняла, что не могу. Не хочу решать проблемы людей, когда у самой их столько, и еще я не могла жить в квартире. У меня начались панические атаки. Заходя в ванную, меня сразу настигали эти воспоминания, так как бил меня отец всегда в этой долбанной ванной.
Мы переехали в пригород, я взяла кредит, и купила старый домишко. В это время, я уже училась на зоотехника, так как с животными мне всегда нравилось возиться. Я устроилась на ферму к местному фермеру, и понемногу начала осваивать профессию, продолжая параллельно учиться. Михаил Сергеевич, мужик на которого я работала, был не очень успешным фермером, так как забивал на бухгалтерию, и на много чего еще, поэтому предприятие его продержалось недолго. Он решил продать его, но никто не хотел покупать, — на этом моменте Мара грустно усмехнулась, — Я набралась смелости или наглости, не знаю, и подошла к нему, попросив отдать ферму мне, и пообещала отдать за нее деньги в течение трех лет. Так как выбора у него особо не было, он согласился. Мы заключили договор, и я приступила к работе. Я рассчиталась с ним за год, а на следующий год, вышла в прибыль. Я пахала на этой ферме, как сумасшедшая. То, что ты видел, результат семи лет тяжелого труда. Я, наконец, добилась всего, чего хотела. Ребята выросли, я состоялась, много путешествовала, но ночами…
— Кошмары? — спросил я.
— Да, я все в той же ванной, и он вымещает на мне всю свою злобу. Причем он не пил, он все это творил на абсолютно трезвую голову.
Я сжал руку Мары, а вторую руку поднял к ее лицу, аккуратно погладил по щеке и сказал:
— Больше тебя никто не тронет, я этого не допущу. Спасибо, что рассказала. Я знаю, это тяжело для тебя.
— Руслан, ты просто должен знать, во что ты впутываешься. Я не просто сломана физически, я еще и сломана морально. Подумай, зачем тебе это, перед тобой открыт весь мир. Я буду постоянно тебя задерживать, — Мара говорила совершенно спокойно, но решительно.