— Потому что биотоп, — снова прервал поток слов Николай Дмитриевич, — зависит не только от тех, кто населяет определенное место. Сам биотоп зависит от тех, кто его населяет. Понимаешь? К примеру, в степи живут дикие козы. Они вытаптывают подрост, только поэтому степь остается степью, а не покрывается кустарником. Что происходит, когда козы исчезают?
— Что, что, — сердито фыркнула Светлана Андреевна.
— А то, что подрост становится кустарником, потом лесом. И это уже совершенно другой биотоп…
— К чему ты клонишь? — вдруг рассердилась она.
— Я клоню к тому, что из-за нашего вмешательства биотоп Ивана Гришкина и его родных исчезает. Они вынуждены покидать его.
— Так что же?
— А то, что я сам, своими поисками нефти на его землях, толкаю его навстречу нашей дочери. Не он преследует ее, как ты только что сказала, я гоню его следом за ней. Поэтому нужно отнестись к нему и к чувствам дочери…
— Ага-а, ты испытываешь чувство вины за изменение биотопа, а дочь — плата за вину? Ты хочешь, чтобы твои внуки были наполовину манси?
— Почему нет? Главное в отце детей — талант. Я — живой тому пример.
— Ты-ы! — выдохнула Светлана. — Из-за тебя наша дочь училась в интернате черт знает где! А там…
— Погоди, не горячись. Если бы не мой талант, мы все жили бы до конца дней где-нибудь на буровой, в вагончике. Забыла, как там? — Он насмешливо посмотрел на жену.
— Ну… помню. Я все помню… Но ты же не манси.
— Нет, но моя бабушка кто? Не помнишь? Она башкирка. — Николай Дмитриевич с улыбкой посмотрел на жену.
— М-м-м… — что-то неопределенное пробормотала Светлана Андреевна.
— Так что, моя дорогая и прекрасная, я не имею ничего против, если Маргарита захочет слушать горловое пение до конца дней. Он на самом деле одаренный парень.
— Ты давно стал экспертом по горловому пению? — запальчиво спросила жена.
— Моя бабушка пела, причем, очень похоже. Но тогда эта техника пения была не в моде.
— А сейчас в моде? Можно подумать, ты разбираешься в музыкальных направлениях, — проворчала жена.
— Конечно. Я сказал — талантливый мужчина талантлив во всем. — Он захихикал, как школьник-ябеда. — Ладно, признаюсь. В машине я слушаю разные станции. Ребятишки-диджеи убедили меня: моя дочь знает, с кем иметь дело. Она, кстати, рассказывала тебе, что Иван уже пел в трех странах?
— Нет, — ответила жена и удивилась. — Может, говорила, но я так огорошена ее увлечением, что пропустила мимо ушей.
— Да говорила я тебе, говорила! — влетела в комнату Рита, которой больше не хотелось подслушивать. — Иван пел в Германии, Финляндии и Венгрии.
— А гонорары? — спросила мама.
— У-у, ему столько заплатили, что он купил своим сестрам и братьям цифровую фотокамеру.
— Зачем? — строго спросила мама.
— Затем, что они будут снимать и посылать ему по электронной почте картинки.
— Молодец, — похвалил папа. — Но он мог бы купить и видеокамеру. — Он сел в кресле поудобней, приготовился рассказывать о преимуществах разных моделей камер.
— Постой, — мама подняла руку, — сейчас это неважно. Он, этот твой Иван, на гастролях?
— Он поехал в Польшу. Там у него куча поклонников. И, я думаю, поклонниц, — закончила Рита.
— Да-а? Вот так? — папа с усмешкой посмотрел на нее. — Но, насколько мне известно, северные люди верные. Если в слове северные убрать две первые буквы, что получится?
— Верные, — удивилась Рита.
— Вот именно.
Она слышала весь разговор родителей, слова матери ее насторожили и огорчили. Дело в том, что подруги говорили ей примерно то же самое.
— Рита, у тебя со зрением все в порядке? — спрашивала подруга по команде.
— Бью без промаха, — бросала она весело.
— Да кто сомневается, — фыркали девчонки. — Но у тебя странное зрение — ты не видишь, как на тебя смотрит потрясающий бобслеист?
Не слова, сказанные против Ивана, не насмешки подруг, не мамины предостережения, а время и расстояние делали свое дело.
Иван жил в Новосибирске, Рита — уже в Москве. Они перезванивались, писали друг другу по электронной почте. Иллюзия присутствия была, но лишь иллюзия.
Иван писал ей о старых знакомых, о Любе, которая теперь живет в Венгрии. Он заходил к ней, когда гастролировал в тех краях. Она так здорово делает маски, они так хорошо расходятся, восхищался Иван. Люба подарила ему целый набор. Теперь, когда он выступает, всегда говорит, что маски — ее работа.
Конечно, думала Рита, читая эти строчки, они родные по крови. Не кровные родные, но по мансийской крови, которая в них течет.
С бобслеистом она познакомилась, он на самом деле красивый парень, из команды чемпионов. Интересно с ним было недолго, может, думала она, дело в слишком одинаковой крови? О чем с ним говорить — «голы, очки, секунды», как назвал его папа, перекинувшись с ним несколькими фразами по телефону. Он не сам придумал это название: когда папа был мальчиком, он любил спортивную передачу на радио с таким названием.
Вспоминая сравнение жизни с качелями, Рита думала, что ее качели никак не могут взлететь с тех пор, как она в Москве. Она хорошо бегала, хорошо стреляла, хорошо училась, но для взлета не хватало Ивана — рядом.
Наконец, он приехал, Рита пригласила его в гости, с тех пор родители не могут успокоиться…
Но что такое один приезд? Когда он жил рядом, у нее все получалось легко, а без него успехи давались с трудом. Она даже спрашивала себя, не бросить ли ей биатлон.
«Но на соревнования в финский город Тампере она должна ехать», — без всякой радости говорила она себе.
Глава 22. Кое-что о гармонии
Лыжи на ногах, винтовка за плечами такие тяжелые… Вчера на тренировке в Тампере Рита даже испугалась, что упадет под их тяжестью.
Упадет? Но… падение — не всегда… несчастье, неожиданно пришло в голову. Однажды она упала, а рядом шел Иван. Он поднял ее… Рита до сих пор помнит свежий запах его щеки. Она случайно коснулась ее, наклонившись, чтобы поправить шнурки на ботинках.
— Хочешь, я завтра пробегу вместо тебя? — спросил он.
— Но это будет не мой результат, — она покачала головой.