— Значит, ты поешь один двумя голосами сразу? — Рита не могла понять, как это.
— Это называется горловое пение.
— А кто тебя научил?
— Моя мама, — ответил он. — Вообще-то считается, что женщина не должна петь в такой манере. Но если бы мама не нарушила запрет, я никогда бы не научился. Так, как поем мы с ней, умеют петь тувинцы, алтайцы, монголы, башкиры. Для манси такое пение непривычно. Ты правильно услышала двухголосое соло. Я беру две ноты одновременно. — Он усмехнулся. — Ты удивляешься, как европейские путешественники в середине позапрошлого века. Наше пение они описывали как чудо. А что такое чудо? То, что кажется невозможным.
Рита открыла рот, собираясь сказать что-то еще, но Люба, которая не отходила от них, протараторила:
— Иван знаешь кто? «Звенящий мальчик».
— Правда? — Рита посмотрела на Ивана. — Ты — «звенящий мальчик»?
— Ага, — сказал он. — Но не меня первым так назвали. Есть настоящие артисты, они выступают в больших городах, за границей. Там наше пение — экзотика.
— Всем привет, — услышала Рита энергичный голос директрисы. Галина Даниловна подошла, обняла Ивана за плечи. — Иван не только поет, он играет на особых музыкальных инструментах, которые обычно сопровождают такое пение. Напомни мне, Ваня, как они называются? — Галина Даниловна сняла свою руку с плеча, чтобы поправить узел на его темно-синем галстуке. — Вот так лучше. Наш самый талантливый молодой человек должен быть самым красивым, — добавила она.
— Комуз, скифская арфа, ядаган, но это не все, — предупредил Иван, спокойно принимая заботу директрисы.
— А техника, в которой он сейчас пел, — Галина Даниловна посмотрела на Риту, — наверняка ты никогда не слышала такого слова — называется «кай».
— Слышала, — сказала Рита. — Так зовут мальчика в сказке о Снежной королеве.
— Ах, ну да, конечно! Кай и Герда — герои замечательной сказки, — кивнула директриса. — Но в данном случае «кай» — название техники пения.
— «Кай» — стиль алтайского пения, — уточнил Иван, тоже глядя на Риту. На Любу никто не обращал внимания, но, похоже, это ее не задевало. Она разглядывала свои ногти, покрытые свежим лаком, отыскивая невидимый глазу изъян.
— Что ж, Ваня, — Галина Даниловна тронула его за локоть, — ты пел замечательно, как всегда. Сам знаешь, на тебя особые виды. — Потом, окинув взглядом девочек, заметила: — Я вижу, не у меня одной… — Она шутливо погрозила Ивану пальцем. — Ты должен быть в лучшем виде на концерте для спонсоров. Имей в виду!
— А ты тоже так умеешь петь? — Рита повернулась к Любе.
— Да что ты. Нет, конечно. Я вообще ничего не умею. Зачем? Я просто красивая, — Люба одарила ее одной из самых нежных улыбок. Рита сама видела, как Люба тренировалась перед зеркалом, отыскивая новые варианты улыбок.
Рита хмыкнула.
— Красивая, ну и дальше что? — спросила она.
— Ну и то. Правда, Иван? Я красивая, этого хватит. Ой, мне должны звонить, а я оставила телефон на тумбочке!
Люба умчалась из зала, Иван и Рита наконец остались одни.
Рите так хотелось, чтобы Люба исчезла. Но теперь, когда Иван молча смотрел на нее, она почувствовала неловкость. Рита пыталась придумать вопрос, который не показался бы слишком личным. Зачем Ивану знать, что она все время думает о нем? Что, собираясь на уроки, смотрит на себя в зеркало его глазами. А если она соберет волосы в хвост — Ивану понравится? А если заколет их на висках заколками — будет лучше?…
Зачем ему знать, что, когда он пел, у нее пересохло в горле, а все тело горело, как в огне, и дрожало, как от холода. Казалось, она — это еще один странный музыкальный инструмент, на котором играет Иван Гришкин. Играет, прикасаясь к ней только голосом.
— Скажи, как у тебя получается петь вот так? — наконец придумала она вопрос.
— Легко, — сказал он. — Хочешь, я научу тебя.
Глава 9. Хочу, хочу!
— Хочу, хочу! Я хочу научиться петь, как ты, — повторяла Рита.
Ну конечно, она готова учиться необыкновенному пению. И не только. Она готова прыгать с парашютом, если бы Иван умел и предложил ей. Она научилась бы запускать змея для первоклашек, если бы Иван предложил ей.
— Учи же! — нетерпеливо потребовала она, когда они вышли на пустую сцену. В зале никого. Впрочем, если бы кто-то и был там, сейчас Рита видела только Ивана.
— Быстро не получится, — предупредил Иван. — К пению надо подготовиться.
Он говорил, не сводя глаз с ее лица. Никто и никогда так долго не смотрел на Риту, разве что родители в детстве. Когда хотели узнать, правду ли она говорит. Папа уверял, что они с мамой читают по глазам все. Она улыбнулась. Это потом она догадалась, что ее лицо выдавало обман. А теперь… оно тоже ее выдает? Ну и пусть, пусть выдает… правду.
— Как? — спросила Рита. — Я училась в музыкальной школе два года. Потом мы переехали в Тюмень… Рядом с нашим домом школы нет.
— Я не об этом, — Иван покачал головой. — Когда уходишь в песню, ты уходишь из этого мира. Понимаешь?
— Нет, — призналась Рита. — Когда ты поешь, я вижу тебя. Я даже могу тебя потрогать. — Рита быстро коснулась его руки.
Он покачал головой.
— На самом деле меня здесь нет. Я — в песне.
— Ты это ощущаешь? Что ты не здесь? — Рита волновалась. А если он не вернется из песни?
Наверное, в ее лице что-то изменилось. Иван заметил и сказал:
— Я о том и говорю, ты можешь испугаться.
— Я-а? — Рита произнесла короткое слово с такой интонацией, что Иван засмеялся.
— Можно подумать, ты ничего не боишься.
— Нет, — энергично покрутила головой Рита. — Пугается тот, кто разрешает себе бояться, говорит мой папа.
— Гм… — Иван задумался, он смотрел поверх Ритиной головы. — Может, правда. Но когда я пою, я ухожу так далеко, что мне кажется, когда-нибудь не найду дороги обратно.
— Ты боишься заблудиться, — сказала Рита.
— Не совсем, — покачал головой Иван. — Старики предупреждали маму, когда слушали ее пение, как это опасно. Она может уйти с духом песни. А потом не сумеет найти свое тело.
— Не понимаю, — пробормотала Рита. — Ты же знаешь, с чего начал… о чем пел… — голос Риты звучал неуверенно. Так говорят с иностранцами, из языка которых знают всего несколько слов.
— Когда я пою, — продолжал Иван, — я подражаю голосам птиц, зверей. Они ведут меня за собой, куда хотят.
— Мистика какая-то, — прошептала она и поежилась.
Сейчас Иван не смотрел на нее. Он продолжал: