Соррел ударило волной, и она упала на гравиевую дорожку, в кровь исцарапав себе руки и колени под легким платьем. Она еще не поняла, что произошло, как маркиз уже оказался рядом и поднимал её с земли.
– Соррел! Господи, вы не ушиблись?
– Не очень, – едва слышано ответила Соррел. – Ради Бога, что это было?
Она не обратила внимания на то, что маркиз назвал ее по имени, как не замечала пока крови на руках и грязи на платье и щеке.
Зато от маркиза ничто не укрылось.
– Было то, что одна из труб чуть не упала на вас. Вы и теперь будете изображать из себя упрямую дуру и настаивать на моем извращенном воображении? Только не говорите, что никому ваша смерть не нужна. Если бы меня случайно не оказалось рядом, где бы вы сейчас были?
Соррел с ужасом огляделась, не желая верить ему и не находя слов для возражений. Одна из красивых елизаветинской эпохи труб в самом деле упала и разлетелась на куски. Если бы маркиз не оттолкнул Соррел, ей бы не отделаться легкими ушибами. Наверное, она была бы уже мертвой…
– Нет… Трубы старые. Дом тоже разваливается,– пролепетала Соррел, чувствуя, что не может сдержать дрожь.– Тетя Лейла все время говорила об этом.
Маркизу тоже, судя по его виду, изменило его обычное благодушие.
– Господи, дай мне терпение! Вы что, до сих пор ничего не поняли? Не кажется ли вам, что вы слишком долго играете американскую дурочку?
Приглядевшись к Соррел, маркиз понял, что она не в себе, и, выругавшись вполголоса, снизил тон:
– Простите меня! Вы вся дрожите, и это неудивительно. У меня тоже нервы разыгрались, ведь я испугался за вас. Ради Бога, дорогая, возьмите себя в руки!
Соррел не представляла, как она выглядит, но уже презирала себя за слабость.
Скорее всего, в ней виноват очень похожий на взрыв грохот, с каким упала труба. А ведь Соррел думала, что никогда больше не услышит взрывов. Как бы то ни было, она вдруг почувствовала, что у нее зуб на зуб не попадает, словно стоял не жаркий июньский день, а холодная зима.
– Н-н-ничего! С-с-сейчас пройдет!
Однако маркиз ей не поверил, ибо сильнее сжал ей оцарапанные руки.
– К черту! Хотя мне, по крайней мере, приятно видеть, что у бескомпромиссной мисс Кент нормальная реакция на события. Позвольте мне проводить вас к вашей тетушке?
Вот этого-то Соррел как раз и не могла позволить, потому что меньше всего хотела, чтобы тетя узнала… Или маркиз стал задавать ей вопросы. Ей нужно время все обдумать. Пока же она не в состоянии рассуждать здраво. Соррел даже не представляла, что может так расклеиться, но ведь и опасность ей грозила нешуточная. Слава Богу, маркиза не подвела реакция, и она осталась в живых, даже почти не пострадала. Но ей еще нужно успокоиться.
– Н-нет! – резче, чем ей бы этого хотелось, возразила Соррел.– Не будьте смешным! Мне уже лучше. И вообще ничего страшного. Только шума много. Глупо получилось, я знаю, но на мгновение мне показалось, что взорвался снаряд.
Маркиз внимательно посмотрел на ее побледневшее лицо, на круглые от страха глаза и, неожиданно обняв ее, принялся гладить ее по голове, словно она опять стала маленькой девочкой.
-Знаю, знаю. Это не глупо. Мне до сих пор снится, что рвутся снаряды.
Соррел была благодарна ему за участие, хотя понимала, что должна высвободиться из его рук, пока не поздно, но вместо этого она задрожала еще сильнее, и он покрепче прижал ее к себе.
– Значит, вот что способно поколебать ваше хваленое спокойствие,– прошептал он, зарывшись в ее волосы и ощутив странное волнение, какого никогда прежде не испытывал.– Не хочу пугать вас еще больше, хотя ваша слабость доставила мне несказанное блаженство, но, может быть, теперь, дорогая, вы отнесетесь серьезнее к моим словам? Нет, нет! Даже не пытайтесь высвободиться! Если вы в порядке, то мои нервы совсем никуда не годятся, и мне нужно реальное подтверждение, что вы живы и здоровы. Не представляете, когда я глянул наверх и увидел трубу, которая падала прямо на вас… Я потерял год жизни, можете не сомневаться.
Несмотря на его слова, скорее, из-за его слов Соррел, почувствовав себя на минуту в полной безопасности в его объятиях, поняла, что слишком искусительно и дальше оставаться в них, давая волю охватившей ее презренной слабости. Ей было так же хорошо, как в детстве в объятиях отца. Но, пожалуй, объятие маркиза будет поопаснее упавшей трубы. Соррел не знала, связано ее волнение с пережитым страхом или с близостью спасшего ее мужчины.
Она попыталась высвободиться, и он неохотно ослабил объятие, чтобы заглянуть ей в лицо. Соррел же только теперь заметила, что он тоже весь в пыли и у него порван рукав.
– Мне бы надо было знать, что вы не замедлите вновь возводить ограждение, – печально проговорил маркиз. – Скоро вы снова залезете в свою раковину, и я буду думать, что мне на минуту пригрезилось ваше доверие.
Соррел же как раз боялась, что ей не удастся вновь огородить себя, поэтому она резко проговорила:
– Отпустите меня. Мне лучше.
– Ну конечно. Вы уже почти вернулись к своей роли. Независимая мисс Кент – спокойная, самоуверенная и бесстрашная. Поздравляю вас со скорым выздоровлением. А вот у меня сердце все еще колотится, должен признаться.
Соррел не могла представить, что это он говорит о ней.
– Самоуверенная? Вы сошли с ума?
– Совсем нет. Не забывайте, что я уже неделю наблюдаю за тем, как вы посиживаете в своем углу и свысока поглядываете на наши глупости. Правда, ваши глаза выдают вас. Вы это знаете? У вас очень красивые глаза, в которых отражается все, что вы чувствуете. Вы только и делаете, что судите нас и находите ужасно легкомысленными.
Теперь Соррел точно знала, что он сошел с ума… или переволновался из-за трубы.
– Вы шутите?
– Ну нет. Меня так и подмывает надерзить вам, припомнить вам ваше падение в день нашего знакомства, но вы меня предупредили своей улыбкой. Вы знаете, что вы совсем другая, когда улыбаетесь? Даже Фитц это заметил, а он редко видит что-нибудь дальше своего носа. Но вы не часто балуете нас такими «ошибками». С тех пор, мне кажется, вы больше ни разу не улыбнулись. Слишком вы поглощены тем, чтобы держать нас всех на расстоянии. Упорно кладете камень на камень в стене, которую воздвигли между собой и всеми остальными людьми. За ней вам спокойно. Вы о чем-то думаете себе, играя вторую, нет, третью скрипку при вашей кузине и замораживая взглядом каждого, кто осмеливается подойти к вам поближе.
Соррел была потрясена до глубины души и точно так же рассержена.
– Н-нет! Это неправда!
– Неужели, мисс Кент?– Он не сдавался.– А почему же тогда вы сидите в уголочке, если не уступаете своей кузине ни в уме, ни в образовании, да еще глотаете всякие гадости, даже не пытаясь постоять за себя? Я же знаю, какая вы! Ведь вам ничего не стоит сразиться со мной, например. А в ее присутствии вы меняетесь. Почему?
– Вы забываете, – с горечью проговорила Соррел,– что я не совсем ровня моей кузине в… во всем.
Но маркиз сразу все понял.
– А! И это все? Вы, правда, верите, что все мужчины сходят с ума, едва завидев красивое личико?
– Большинство.– Однако Соррел и так уж слишком много сказала, чтобы продолжать в том же духе. – Послушайте, вы же собирались быть добрым. А я…
Он рассмеялся.
– Добрым? Ну нет. Я хочу выбить из вас всякую чепуху и заставить вас мыслить здраво. Впрочем, я, кажется, начинаю вас понимать. Вы играли вторую скрипку при своей красавице матери, а теперь кузина, и в вас, по-видимому, уже ничего не осталось от нормальной хорошенькой девицы. Вам никогда не приходило в голову, что вы можете нравиться мужчинам? А Вильям? Ваш жених?
Соррел решила, что пора заканчивать далеко зашедший разговор.
– Я больше не хочу это обсуждать.
– Почему же? Мы еще не договорили. Но теперь я начинаю понимать,– задумчиво произнес маркиз. – А то все удивлялся, как это вы ослабили оборону.
Соррел испугалась, что он все о ней понял, и, горделиво запрокинув голову, с вызовом произнесла:
– Ну, говорите же! Вы так же, как все, думаете, что Вильям сделал мне предложение, потому что был очарован моей мамой.
– Ох, дорогая,– ответил маркиз.– Если это так, то он был дураком, причем, совершенно недостойным вас.
– Вы думаете, мне нужна ваша жалость!
– Жалость?– Он едва удержался от смеха. – Вы ведь умная девушка, моя дорогая Соррел, почему же вы такая слепая? Кажется, мне придется еще тяжелее, чем я предполагал. Урок мне. Нечего от скуки лезть, куда ни попадя, да еще жалеть себя, когда дают от ворот поворот. И все же не могу оставить вас в неведении. Ваша кузина очень красивая, и, не сомневаюсь, ваша мама тоже очень красивая. Не сомневаюсь также, что большинство знакомых вам мужчин – дураки. Но все же наверняка были… есть… такие, которые могут оценить вас по достоинству.
– Они меня ценят. Как сестру милосердия, как старшую сестру, как наперсницу. Разумная Соррел, которая всех может понять и которая никогда не лезет вперед.
Она сама не знала, зачем говорит это. В первый раз в своей жизни.
Маркиз вновь крепко сжал ей руки.
– Ну нет, я не позволю вам думать такое о себе.
Прежде чем Соррел успела что-то сказать, он наклонил голову и прижался губами к ее ладони.
Соррел вскрикнула и попыталась отнять руку. Тогда он заглянул ей в глаза, и они долги смотрели друг на друга, и Соррел не сумела спрятать от него ни своего страха, ни тех чувств, в которых вовсе не желала признаваться.
Сердце у нее билось, как никогда в жизни, и она не могла найти слов… Ей надо было бы бежать, пока не слишком поздно, но она уже поняла, что опоздала и теперь может делать что угодно, все равно ничего не изменить.
Потом он поцеловал ее в губы, и она ощутила на своих губах прикосновение его красивых губ, не давших ей ни малейшей возможности ускользнуть. Его поцелуй не был ни нежным, ни почтительным, в отличие от редких поцелуев Вильяма, он был властным, и хотя Соррел попыталась было высвободиться, у нее ничего не получилось. Маркиз положил руку ей на затылок и завладел ее губами, словно это была его собственность, забыв обо всех ее притязаниях на свободу и независимость.
Еще пытаясь сопротивляться, Соррел уже со стыдом понимала, что ее воля слабеет, а когда она оставила все попытки высвободиться, его губы стали мягкими и нежными, словно он только этого и ждал.
Соррел не сразу догадалась. Не сразу до нее дошло, что он пользуется ее слабостью, чтобы победить ее, но это уже не имело никакого значения. Она закрыла глаза и отдалась ему с удивившей его готовностью. Даже если он удивился, то вида не показал, лишь покрепче прижал ее к себе. Его губы требовали от нее ответа и были такими сладкими… В его объятиях Соррел чувствовала себя до смешного хрупкой, беспомощной и… да-да, красивой, о чем никогда прежде и не помышляла.
Соррел приоткрыла губы и, сама не помня как, принялась целовать его с испугавшей ее самое жадностью. Ее руки тоже действовали независимо от ее воли, потому что она не помнила, когда обняла его за шею, чтобы еще крепче прижаться к нему. Она даже и не думала никогда, что такое блаженство возможно.
Он ответил ей. Для Соррел все было новым, но самым замечательным было то, что он целовал ее, а не ее мать и не ее кузину. И целовал ее так, как будто вовсе не собирался отпускать ее и всю свою прежнюю жизнь только и ждал этой минуты.