Очнувшись, Соррел услышала приятный мужской голос, ободрявший ее:
– Вот и хорошо. Сейчас вам станет легче.
Кто-то заботливо растирал ей руки, и, на мгновение забыв, где она находится, Соррел радостно спросила:
– Вильям?
Однако стоило ей это сказать, как она вздрогнула, словно ее облили холодной водой. Она же в Англии, а Вильям умер. Глупо-то как!
Мужской голос заботливо произнес:
– Тихо, тихо. Не надо разговаривать. Будьте паинькой и отпейте глоточек.
Соррел открыла рот и неосторожно хлебнула добрую порцию обжигающей жидкости, в которой узнала бренди. От неожиданности она задохнулась, закашлялась и, отвернувшись, с трудом разлепила веки.
Оказывается, она лежала на земле и ее держал в объятиях совершенно незнакомый мужчина, низко склонившийся над ней. Его лицо выражало живейшее участие.
Соррел сразу же и совершенно не вовремя подумала о том, что никогда не встречала подобного красавца и он куда больше подходит ее кузине, чем неведомый маркиз. Оба они под стать друг другу – золотые божества из греческого мифа. У него необыкновенные голубые глаза, благородный профиль и неотразимо обаятельная улыбка.
– Ну, так-то лучше,– заметил он, улыбаясь. – Только лежите спокойно и не пытайтесь встать.
Говорить это не было необходимости, потому что Соррел чувствовала себя разбитой, опустошенной, и голова у нее кружилась, несмотря на бренди. Однако она уже почти вспомнила, что произошло, и произнесла с изумлением:
– Помню. Я упала. Не удержалась на лошади!.. Это я-то!.. А где моя лошадь? С ней все в порядке?
– Думаю, да, судя по тому, как она промчалась мимо нас,– с улыбкой ответил ее спаситель. – Мой друг как раз сейчас ловит ее. Но вам нельзя разговаривать. Вы ударились головой и были несколько минут без сознания.
Соррел подняла руку и, нащупав рану, поморщилась от боли. Кровь на пальцах ее не слишком встревожила, так как в этом месте, стоит чуть пораниться, крови всегда целый поток. Но зато опять сильно закружилась голова, и она смежила веки.
Заметив ее слабость, он вновь забеспокоился и предложил озабоченно:
– Может быть, сделаете еще пару глоточков? Увы, у меня нет с собой нюхательной соли, но, уверяю вас, бренди ничуть не хуже.
– Нет, не нужно,– пробормотала она, не открывая глаз, – голова уже почти не кружится, и кроме того, я не люблю бренди. Почти так же, как соль, уж если на то пошло.
Он засмеялся и, казалось, успокоился.
– Очень хорошо. Но, пожалуйста, не сердитесь на меня, выглядите вы пока еще не совсем хорошо. Честно говоря, вы меня всерьез напугали, когда я увидел, как вы тут лежите. Я даже подумал, а вдруг вы никогда не очнетесь.
Соррел открыла глаза, уже не сомневаясь, что выглядит по-дурацки со своей окровавленной головой и в грязном порванном платье. Зато ее спаситель, с досадой отметила она, одет на редкость элегантно, в куртку и сапоги из оленьей кожи, и совсем не похож на тех франтов, которых она видела в Лондоне. Это наблюдение никак не улучшило самочувствие Соррел.
– Мне уже хорошо, правда, голова болит… Но это я заслужила,– окрепшим голосом произнесла она.– Не могу понять, как такое могло случиться.
– О, все мы время от времени падаем. Но если вам от этого будет легче, то вы не виноваты, вас подвело седло. Мой друг и я все видели, и, уверяю вас, никто не удержался бы в седле при подобных обстоятельствах.
Соррел смутно помнила, что будто бы видела на дороге двух всадников. В ответ на его слова она резко выпрямилась и тотчас пожалела об этом. Опять сильно закружилась голова, и Соррел с благодарностью приняла его помощь.
– Господи, теперь я вспомнила,– прошептала она. – Придется конюху моей тети ответить за свою невнимательность.
– Думаете, он плохо затянул подпругу?– Спаситель, задумавшись, помолчал. – Что ж, логично, – медленно проговорил он.– Но вы ведь уже долго катались, а седло сорвалось неожиданно. Раньше вы ничего не замечали?
Соррел помрачнела. От головной боли она никак не могла сосредоточиться.
– Н…нет. Но, по правде говоря, я думала совсем о другом. Наверное, я должна была заметить раньше? Вы правы, все случилось внезапно, когда я уже была над оградой.
– Пожалуй, – проговорил он рассудительно,– ответы на вопросы надо отложить на потом. Теперь меня больше заботит, как вас везти обратно. Ваша тетя живет в деревне?
Она уселась поудобнее и подложила руку под голову, изо всех сил мечтая, чтобы земля перестала кружиться.
– Да… Но я еще беспокоюсь о лошади. Никогда не прощу себе, если она покалечится. А уж муж моей тети, боюсь, этого не переживет. Лошадка– его радость и гордость, и я, признаюсь, взяла ее без спроса. Вы сказали, ваш друг отправился на ее поиски?
Он рассмеялся.
– Неужели без спроса? Ничего, не беспокойтесь. Она умчалась с такой скоростью, что, готов спорить, она-то не покалечилась. Ну а Фитц поймает ее без труда. Однако прошу меня извинить, но где же ваш конюх? Как вас отпустили одну, да еще верхом?
Соррел совсем забыла о глупых английских предрассудках, а так как она все еще чувствовала себя по-дурацки, то ответила гораздо резче, чем позволяла себя обычно:
– Дома! Где же еще? А почему вы один, если, конечно, позволите спросить?
– Ну, это совсем другое дело,– возразил он, не скрывая своего удивления.
– Значит, раз вы мужчина, вам все позволено, – запальчиво проговорила она. – А вам бы понравилось, если бы вас сопровождали каждый раз, когда вам хочется побыть одному?
Соррел заметила насмешливую искорку в его голубых глазах.
– Нет, мне бы это, конечно же, не понравилось,– охотно подтвердил он.– Неужели все американки так независимы?
Соррел уже привыкла, что стоит ей открыть рот, как все тотчас узнают в ней американку, поэтому вопрос незнакомца не застал ее врасплох.
– Не имею ни малейшего представления. А английские мужчины все одинаковые?
Он усмехнулся.
– Вы правы. Но я вовсе не хотел вас обидеть. Что вы! Но все-таки мы не в одинаковом положении. Если бы я и мой друг не проезжали мимо, вам бы пришлось куда хуже. Вы очень неудачно упали и наверняка крепко ушиблись.
– Совсем нет! Если бы по эту сторону не валялись камни, я бы, конечно, огорчилась, но и только. Ну, пришлось бы еще пешком добираться до дому. Прошу вас, помогите мне встать. Мне ужасно неловко, а голова кружится гораздо меньше.
Он с сомнением посмотрел на нее, но все же исполнил ее просьбу.
– В самом деле, не стоит лежать на сырой земле. Вы не возражаете, если я посажу вас на стенку, из-за которой вы упали? И тогда мы спокойно обсудим, что делать дальше.
– Ну, конечно, только не надо меня носить и сажать,– с раздражением продолжала она отстаивать свою независимость.
Она могла бы этого и не говорить, потому что ее спаситель был другого мнения и, кстати, оказался человеком властным, видимо, благодаря своей красоте, а также куда более ловким и сильным, чем можно было предположить по его виду. Крепко держа ее за талию, чтобы она опять не упала, он помог ей встать на ноги, а потом, она не успела и слова сказать, поднял ее на руки и осторожно усадил на стену.
Соррел удивилась и смутилась, когда он поднял ее легко, как перышко. Во-первых, она не так уж мало весила. И, во-вторых, по опыту знала, что не принадлежит к хрупким и беспомощным созданиям, вроде кузины и ее матери, которые вызывают в мужчинах покровительственный инстинкт. Она ощутила необходимость вернуть себе контроль над ситуацией и сказала медленно, стойко сопротивляясь непроходящей головной боли:
– Дорогой сэр, самое печальное для меня– головная боль… И самое унизительное. Ведь когда падаешь с лошади, тотчас садишься на нее опять. По крайней мере я так всегда делала.
– Ну, конечно,– торопливо ответил он, все еще с удивлением поглядывая на упрямую девицу. – Но, если бы я ударился головой о камень и получил сильное сотрясение, я бы не был таким гордым и не отрицал бы, что мне больно, лишь бы не показаться слабым. Наверное, в Америке на это смотрят иначе.
От этих слов ее губы, помимо ее желания, растянулись в улыбке.
– Да нет, –возразила она. – Но мы не так связаны соблюдением приличий, как вы. Уверяю вас, я не фарфоровая и, даже если бы вас не оказалось рядом, нашла бы выход из положения. Знаете, вам ни в коем случае не следует думать, будто вы несете за меня ответственность.
– Понятно. В вашей независимой Америке вы не любите обязываться и не любите от кого бы то ни было зависеть, – подвел он итог.– Неужели все американцы так неохотно признаются в том, что им нужна помощь?
Прежде чем она успела придумать ответ и как раз вовремя, ибо ее мозги отказывались ей подчиняться, подъехал второй джентльмен на черном красавце, ведя на поводу ее гнедую лошадку, которая была без седла и, как она с тревогой заметила, немного прихрамывала.
Соррел забыла обо всем на свете, увидев лошадь.
– О, слава Богу, вы нашли ее! – благодарно воскликнула она, с трудом вставая на непослушные ноги и не обращая внимания на протесты своего спасителя. – Она не ушиблась? Как вы думаете, ее хромота пройдет?
Она бы сама отправилась осматривать лошадь, если бы не ее спаситель.
– Не ходите, мисс,– остановил он ее. – Фитц сейчас все вам расскажет о вашей лошади. Фитц, ты ведь ее осмотрел? Что ты думаешь?
Второй джентльмен был не так красив, как его друг, но по его виду Соррел никогда бы не сказала, что он может что-то понимать в лошадях. Разнаряженный наподобие всех лондонских денди, он был черноволос и черноглаз и совсем не простодушен. Смерив Соррел критическим взглядом, отчего она еще острее ощутила свою неприглядность, он, тем не менее, ответил коротко и ясно:
– Порезов, содранной кожи нигде нет. Я ее осмотрел и думаю, она не пострадала. Нигде нет и следа ушиба. Мне кажется, она всего-навсего потянула ногу.
Его друг удовлетворился отчетом, в отличие от Соррел, которой он сказал без всякого намека на обходительность:
– Прошу прощения, мисс, но ваша лошадка выглядит куда здоровее вас. Зачем вы встали? Честно говоря, вы Бог знает на кого похожи.
– Благодарю вас! Почему же вы не говорите, что я вся в грязи и оборвана, что лицо у меня неприлично испачкано, да еще синяк под глазом для полноты картины? – язвительно парировала она. – Однако, уверяю вас, меня больше заботит лошадь. Она принадлежит мужу моей тети и очень дорого стоит. Я никогда не прощу себе, если она останется хромой или у нее отыщутся какие-то другие повреждения.
– В таком случае,– проговорил Фитц, совсем забыв об учтивости, – меня удивляет, как вам позволили взять эту лошадь! Не удивительно, что она сбросила вас, ведь она совсем не для барышень. А где ваш грум? Куда он делся?
– Тоже удрал,– рассмеялся его голубоглазый друг.
Соррел угрожающе вздернула подбородок, ибо угадала в тоне черноволосого джентльмена возмущение и неодобрение.
– Прежде всего, он от меня не сбежал! И не я упала, а седло соскользнуло. Это большая разница. А насчет подходящей для барышни лошади, зачем мне кресло-качалка, когда я хочу прокатиться верхом? Оставьте таких для ваших женщин. И вообще, знаете ли, меня удивляет, как англичанки позволяют себе быть столь безответственными… и нелепыми. В Америке мы более самостоятельны и привыкли уважать себя, не то что здесь.
Удивившись неожиданному нападению, он быстро взял себя в руки.
– О, не волнуйтесь, мисс,– проговорил он тоном, который она приняла за снисходительный.– Но вы же не будете возражать против того, что женщины слабее мужчин и нуждаются в защите, даже если не признаются в этом. Думаю, ваше теперешнее положение как раз подтверждает мою точку зрения.
Обычно она предпочитала держать при себе свои наиболее спорные мысли, особенно в Англии. Однако от пережитого унижения совсем забыла о смирении перед здешними правилами приличий и ринулась в бой.
– Вот это по-честному! – язвительно заговорила она.– Ну, конечно же, зачем женщинам какие-то там удовольствия! Мало ли чего они хотят. А вам понравится, если законы поменяются? Вы любите охотиться, сэр? Любите играть в проклятые азартные игры, смотреть на боксерские матчи или на петушиные бои? Этого женщины не одобряют! Полагаю, мы вправе запретить вам такие развлечения на более законном основании, ибо они приводят вас в сомнительные компании, где вы рискуете кошельком, здоровьем, а иногда и жизнью. Разве такое запрещение было бы вам не во благо?
– По-моему, юные американские леди куда храбрее наших, Фитц? – насмешливо воскликнул голубоглазый джентльмен.– Нет, нет! Не подливай масла в огонь! Сейчас, мне кажется, важней подумать, как мы будем добираться до дома. На гнедой не поедешь, даже если ее оседлать. Да вы и не в том состоянии, милая леди, чтобы ехать самостоятельно. Вопрос в том, позволите ли вы мне посадить вас на моего коня, или Фитцу лучше отправиться вперед и прислать за вами карету? Храбритесь не храбритесь, а он прав. Выглядите вы ужасно, что, однако, не имеет никакого отношения к вашему умению управлять лошадью или к вашей женской независимости.
Соррел хотела было с презрением отвергнуть предложение сесть на его коня, однако другая угроза – поездки в карете – испугала ее еще больше.
– Какая нелепость! Еще не хватает кареты. Да здесь всей дороги не больше мили.
Он улыбнулся, но согласился не сразу и с видимой неохотой.
– Пусть так. Поедем верхом. В конце концов, чем скорее мы приедем, тем лучше. Если вы уехали тайком, боюсь, ваша тетя уже беспокоится.
Он поднял ее на руки и посадил на своего терпеливого серого, причем с такой заботливостью, что она почувствовала себя непривычно слабой и беспомощной и до странности непохожей на самое себя. Ей даже пришло в голову, не перехитрил ли он ее.
Но когда он сел позади нее и чарующе ей улыбнулся, она решила, что ошиблась. Красивые мужчины, насколько она знала, очень похожи на ее кузину – такие же избалованные и не способные на уловки. По крайней мере, ради других.
Гораздо позже, когда уже было слишком поздно, она с горечью вспомнила, как была несправедлива в своем суждении, и удивилась, почему это она вдруг как будто ослепла.