Пиркей Авот 1:5, изучается в Шаббат днем между Песахом и Рош ha-Шана
Мудрецы предупреждают нас об опасности сплетен – лашон ha-ра, - что буквально означает «злой язык». Разумеется, распространять неправдивые слухи запрещено. Разве это не то же самое, что и давать ложные показания – запрет в одной из десяти заповедей, полученных на горе Синай? Точно так же, как запрещено распространять сплетни, запрещено и слушать их, и оба – тот, кто рассказывает, и тот, кто слушает, - грешат против имени Бога. Помимо этого, нельзя рассказывать или слушать любые, даже правдивые, истории, которые могут привести к тому, что человек потеряет благосклонность и уважение.По сути, желательно вообще не говорить о других, даже не делиться хорошими новостями.
Несмотря на это, соблазнам лашон ha-paтрудно противостоять. Тора рассказывает, что во времена, когда Божье присутствие не было скрыто из этого мира, те, кто говорил лашон ha-pa, были тут же наказаны цараат – вирулентной проказой. Когда Мирьям, сестра Мойше, плохо отозвалась о его жене, болезнь тут же поразила ее. Написано, что разрушение Храма в Иерусалиме, о котором мы непрерывно и горько скорбим, было вызвано тем, что народ Израиля постоянно говорил лашон ha-pa. Лашон ha-pa – запрет, против которого труднее всего устоять, и нам необходимо от него воздерживаться.
Один из наших мудрецов упрекнул женщину в распространении сплетен. Он дал ей подушку и приказал вытряхнуть из нее перья с крыши самого высокого здания в округе. Женщина так и поступила. Мудрец сказал: «Теперь подбери все перья, что ты разбросала». Женщина воскликнула, что задача невыполнима. «А-а, - сказал мудрец, - все же легче, чем подобрать все распространенные тобой сплетни».
***
Хендон – деревня. Она существует внутри города, одного из величайших городов в мире. Из нее легко можно добраться в город и обратно. Но это деревня. В Хендоне все знают все про дела друг друга. В Хендоне женщина не может пройти из одной стороны улицы в другую, не встретив знакомую или знакомого, или не остановившись поздороваться с мясником, пекарем, продавцом магазина. В Хендоне в супермаркетах покупают только замороженные овощи и стиральный порошок – все остальные продукты покупают в маленьких магазинах, в которых продавцы знают покупателей по именам и помнят их любимые товары. Внешний мир тоже существует, но все необходимое доступно в Хендоне: школы, посвященные изучению Торы, кошерные магазины, синагоги, миквы, компании, не работающие в Шаббат, сваты, погребальные общества. Мы научились так жить давно, когда другого выбора не было. У нас неплохо это получается. Мы, как черепахи, носим дом с собой. Мы верим, что нам скоро придется отчалить к другим берегам. Также это придает нам независимости.
В воскресенье, первый день месяца Хешвана, луна показала крохотный проблеск своей бледной плоти, и неделя скорби о Раве подошла к концу. В «Еврейской хронике» написали некролог на полстраницы, кратко описав жизнь мужчины. Его детали были слегка смутными. «Еврейская трибуна» опубликовала яркий, преувеличенный доклад о достижениях Рава в сопровождении большой фотографии его в зрелом возрасте. Смерть Рава, писали они, была как удар молотком, разрушивший сердце британского еврейства. Эта потеря оставила пустоту, которую никогда не заполнить. Рав был великим праведником своего поколения, заключила «Трибуна», и уже сидит за столом праведников в будущем мире. Нам, обитателям земли, не дано знать, было ли это высказывание более правдивым, чем скромное заявление «Хроники», что Рав умер бездетным.
Для членов других синагог и общин Хендона неделя скорби прошла непримечательно. Равы в них упоминали поступки и события из жизни умершего в своих лекциях. Они знали его ребенком или юношей. Он был лидером, наставником, другом. Их общины торжественно слушали, но после обеденной трапезы, шаббатних песен и дневного сна их скорбь уже была забыта. Прихожане из больших синагог, находящихся в пригородных улочках, читали «Хронику», пожимая плечами или вздыхая. А молодые мужчины и женщины, посещающие «альтернативные» службы, сплоченные оживленными дебатами и ежемесячными вегетарианскими обедами? Сказать, что они радовались, будет слишком. Вместо это скажем, что с его смертью они почувствовали лишь легкое чувство облегчения в связи с исчезновением чего-то, что не было ни либеральным, ни современным, и, следовательно, не заслуживало внимания.
Но в общине самого Рава потеря чувствовалась более глубоко. Во всех этих домах в неделю скорби присутствовало беспокоящее ощущение искажения и необъяснимости. Первый день Хешвана принес с собой некоторое ослабление давления. Неделя скорби окончена. Рав мертв. В этом факте не было ни зерна милосердия, но появилась новая мысль: все же он был стариком, и его уход был естественен. Как только люди позволили этой мысли поселиться в их сознаниях, они поняли, что всегда это знали. Это происшествие не было трагичным. Оно даже не было удивительным. И, почувствовав себя свободнее, члены общины Рава Крушки начали говорить.
Все началось с лавки мясника Левина утром первого дня Хешвана. Магазин был переполнен. Мистер Левин, сын старика Левина, взвешивал за прилавком рубленое мясо и измельченную печень, выкрикивая своему сыну, младшему Левину, чтобы тот принес еще куриных бедер. Это у мистера Левина миссис Блум заметила, как миссис Коэн доставала из холодильника порезанный язык. Миссис Блум и миссис Коэн были покупательницами Левина еще с тех пор, как старик Левин продавал дешевую, еще не кошерную курицу, которую нужно было посолить и осушить. В общем, беседа в мясной лавке Левина – простая и безобидная вещь.
От расспросов про семью и друзей разговор между двумя женщинами перешел на тему Рава, а оттуда к его бедной семье, которая, должно быть, сейчас так тяжко страдает, а оттуда, конечно, к той женщине, что сидела рядом с Эсти в синагоге в прошлое утро. В этот момент обе замолчали, ни одна не решалась озвучить свою мысль. Но, ободренные магазинным шумом, они продолжили. Это могла быть она? Ни одна из женщин не осмелилась приблизиться и спросить, потому что она казалась настолько другой, но, может, это была она? Конечно, она постриглась и выглядела как-то тоньше и жестче, но это мог бы быть кто угодно другой. Что она делала все это время? Может, она жила в Манчестере с семьей? Нет. У нее был разрез на юбке. Разве что стандарты в Манчестере не поменялись радикально. Так что, это была она? Дочь Рава, та самая, кто… Ну, все это время ходили кое-какие слухи. О какой-то размолвке с отцом, о неподобающем поведении с ее стороны. Нельзя знать наверняка. Беседа стихла, и, не удовлетворив любопытство, женщины разошлись.
Правда, их подслушала миссис Стоун, жена ортодонта Стоуна, ненамеренно прячущаяся за большими морозильниками. Мистер и миссис Стоун-ортодонт ходили в синагогу Рава только три года. Будучи новичком, миссис Стоун не заметила на удивление современную молодую женщину, сидящую в синагоге рядом с Эсти Куперман. Но так получилось, что в этот Шаббат была ее очередь помогать Фруме Хартог накрывать на стол для кидуша: печенье, чипсы, рыбные шарики, нарезанная селедка, маринованные огурцы и маленькие бокалы красного вина – все это последовало за утренним служением. Миссис Стоун заметила, что Фрума, не самая любезная из всех поставщиков провизии, была определенно односложной. Миссис Стоун, любительницу поболтать, это не остановило. Пока они раскладывали печенье на тарелке, покрытой салфеткой, она сделала еще одну попытку.
- Ну что, Фрума, у тебя вчера были гости?
Рука Фрумы затряслась, и поднос с маленькими бокалами вина нервно покачнулся. Она ответила, поджав губы:
- Эсти и Довид Куперман. Но не то чтобы тебя это касалось.
Миссис Стоун спрятала улыбку, раздумывая, что, возможно, Фрума была бы более склонна улыбаться, если бы ей выпрямили клык с правой стороны. Сейчас, стоя возле большого морозильника в лавке Левина, она начала думать о том, не было ли настроение Фрумы целиком связано с ортодонтическими проблемами.
***
Миссис Стоун высказала свои подозрения подругам, миссис Абрамсон и миссис Бердичер, когда встретила их в пекарне чуть позже тем утром. Миссис Стоун пыталась говорить тихо, но покупатели, требующие «две буханки ржаного, тонко нарезанного!» или «два десятка рулетов – больших, не маленьких!», вынудили ее повысить голос. Женщины кивали, когда она говорила. Возвращение дочери Рава, загадочная злость Фрумы Хартог, ее отказ упомянуть Ронит как одну из гостей на шаббатней трапезе. Казалось, все это что-то значит. Но что именно?
Миссис Бердичер сделала вдох. Возможно, она что-то знает. Небольшие новости. Лезвия хлеборезки гремели, мерцая, когда женщина подошла ближе. Что? Что знает миссис Бердичер? Она потрясла головой. Нехорошо такое говорить. Она и мистер Бердичер, вроде бы, видели кое-что по дороге домой вчера после Шаббата. Но они могли ошибаться. Было темно. Они были далеко. Возможно, глаза их обманули. Хотя, зная, как изменилась Ронит, и эта ее короткая стрижка, напористые манеры, и она все еще не замужем в тридцать два! В этом был смысл. Но что? Что они видели? Хлеборезка зарычала, когда ей скормили четыре большие буханки. Миссис Бердичер запротестовала. Эти слова будут лашон ha-pa, а лашон ha-pa – вещь злая и нехорошая, как они учили много лет назад. Миссис Стоун и миссис Абрамсон услышали издалека слабый голос, просящий их отступить. Давайте, говорил он, возвращайтесь к покупкам. Продолжай, настаивали женщины, продолжай. Миссис Бердичер колебалась, но продолжила, говоря очень тихо.
***
Постыдное подозрение накрепко их сплотило. Каждая посмотрела на двух других подруг, чтобы убедиться, что они полностью поняли важность наблюдений миссис Бердичер. Они оглянулись. Ропот покупателей неустанно продолжался. Ни одна из женщин не хотела заговорить первой и показаться невежественной или наивной.
- Несомненно, это неправда, - наконец сказала миссис Абрамсон.
Миссис Бердичер не послушала тихий ноющий голос, который твердил, что она могла ошибаться, и сказала, что она уверена. Абсолютно. Ронит всегда была своенравной, даже будучи девочкой. Уже тогда ходили слухи о ее неподобающем поведении, миссис Абрамсон может подтвердить. Миссис Абрамсон глубокомысленно кивнула.
- Какое мнение об этом у haлахи, еврейского закона? – спросила она.
Наступила секунда тишины.
- Это определенно запрещено, - сказала миссис Бердичер.
Женщины кивнули.
- Про это не сказано в Торе, - сказала миссис Абрамсон. – Тора говорит только про мужчину, ложащегося с другим мужчиной.
- Думаю, это запрещено мудрецами, - сказала миссис Стоун. – Они называли это «занятиями египтянок». Кажется, это из Гемары.
Потом миссис Абрамсон, вероятно, услышавшая тихий голос четче всего, сказала:
- Ну и что, если это запрещено? Хинда Рохел, твои племянники едят трефовое мясо и не соблюдают Шаббат, и ты все равно приглашаешь их в гости. Чем это отличается?
Миссис Бердичер сначала выглядела пристыженной, а после разозленной. Она открыла рот, потом закрыла, потом, решившись, открыла снова.
- Это совершенно другое. Ты сама знаешь. Особенно, когда кто-то навязывает это кому-то другому.
- И ты уверена, что тебе не показалось? – спросила миссис Абрамсон.
Последовала еще одна пауза. Хлеборезка по-прежнему шумела; разговор можно было продолжать.
- Да, - сказала миссис Бердичер. – Я же сказала. Ронит держала ее. Она с трудом вырвалась. Она плакала. Я видела.
Она поправила свою шляпу, заправив под нее выбившиеся пряди волос.
Ассистентка магазина, скормив хлеборезке последние три буханки, нечаянно подставила под лезвия свои пальцы и одернула руку. На кончике ее среднего пальца появилась красная бусинка крови.
Миссис Абрамсон заговорила.
- Если это правда, мы должны предпринять меры. Эсти может быть в опасности. Мы должны что-то сделать.
Женщины одновременно моргнули. Требовались меры, но какие? Будь Рав жив, они проконсультировались бы с ним насчет этой дилеммы. Но к кому обратиться теперь?
- Одна из нас должна поговорить с Довидом, - сказала миссис Бердичер.
Тишина.
- Или с Эсти? – спросила миссис Стоун.
Две другие женщины покачали головой. С Эсти Куперман не стоило разговаривать о таких вещах.
- Может, - начала миссис Абрамсон, - может мне спросить у Пинхаса, что он думает? Это будет лашон ha-pa? Спросить мнение моего мужа?
Женщины кивнули и улыбнулись. Прекрасное решение. Пинхас Абрамсон завершил двухлетнее обучение в йешиве, где он учил Тору пять дней в неделю. Он будет знать ответ.
***
Если к тому времени, как миссис Абрамсон поговорит с мужем, ветер уже разнесет семена их подозрений по Хендону, женщины не могут считаться виновными, ведь беседа прошла в такой осторожной и почтительной манере - и исключительно ради блага. В воскресное утро пекарня – не лучшее место для проведения дискуссии, о которой никто не должен узнать. Нужно заметить, что некоторые мужчины и женщины все же отворачивались, говоря: «Нет, это лашон ha-pa». И такие люди заслуживают нашего восхищения и уважения, поскольку слушаться слов Всевышнего, когда желания внутри нас направлены на противоположное, - чрезмерно сложное испытание. Эти души будут щедро вознаграждены.