А потом она наконец включила комп.
Она читала мейл от Глеба, улыбалась и плакала. Плакала от переполнявших её чувств. Потому что он действительно стал родным и близким.
Пальцы сами застучали по клавиатуре, печатая ответ:
«Прости меня, пожалуйста! Хорошо?
Я была тогда сама не своя. Я не имела права.
Ты не поверишь, сегодня произошло так много всего. Но всё к лучшему. Я выросла.
Детство закончилось, вместе с мечтами и глупыми идеями.
Я поняла, что доказывать что-то важное надо не кому-то, а самой себе. Я всю жизнь старалась быть лучшей, чтобы мой отец меня оценил. Я мечтала, понимаешь, Глеб?! Я жила этими мечтами, я думала, что он будет мной гордиться. Сегодня я встретилась с ним впервые с глазу на глаз.
А он высказался, что женщина и наука несовместимы. Что моё дело детей рожать. И мне стало стыдно, что он мой отец.
А потом будто и не было всех лет ожидания встречи с ним. Я стряхнула груз, который несла все годы своей жизни, и я готова идти дальше.
Кстати, буду признательна, если ты всё-таки посмотришь мою статью. Самойлова не хочу видеть рецензентом.
С мужем мы поговорили, ты и тут был прав, он бисексуален, хотя всё это в прошлом, это было до меня. А я не имею права судить то, что было до.
Что касается дискуссии, которую мы начали. Её можно продолжать, а можно найти другую тему. Я потеряла свою категоричность. Я просто считаю, что каждый должен быть достоин той любви, которая ему выпадает.
Ещё раз прости, что вот так ворвалась в твою жизнь. Но я рада, что это случилось. Видимо, Господь решил, что мне очень нужна родная душа и послал тебя.
Спасибо за всё! Пиши, не пропадай, ты мне очень нужен!»
====== Не ведал, не гадал – где найду, что потерял... ======
С утра ушибленное колено ныло так же сильно, но Глеб уже притерпелся. Да и не хотелось оставаться дома – опять нахлынут мрачные мысли, тоска навалится. Лучше уж дохромать до работы.
Невыключенный с вечера ноутбук мигал значком оповещения – новое письмо в почтовом ящике. Поддубный поморщился. Опять какая-нибудь задержка оборудования?
То, что письмо было от Марии, а главное – каким оно было, оказалось началом целой цепочки событий, навсегда изменивших жизнь Глеба Олеговича Поддубного, так лихо переломленной вчерашним сумасшедшим днём.
– Глеб Олегович, можно?
– Да, конечно. Заходите, присаживайтесь. Что случилось, Максим?
– Я заявление принёс на подпись.
– Какое? – Глеб взял протянутый самым молодым биохимиком из своей группы лист формата А4. – Вот как, переводитесь… Не пожалеете?
– Пожалею, Глеб Олегович, сто раз пожалею! Но понимаете, у меня семья, маленький ребёнок… а там очень хороший оклад и сразу квартиру служебную дадут с правом выкупа.
– Понимаю, Максим. Очень хорошо понимаю ваши проблемы. Жаль, что наш институт не может помочь вам их решить. Надумаете возвращаться – позвоните, что-нибудь придумаем.
– Спасибо, Глеб Олегович! Было так замечательно здесь работать! Вы посидите с нами? Коллеги решили мне проводы устроить, я просил не беспокоиться, но вы же знаете, какие у нас боевые дамы… – Максим смущённо рассмеялся.
– Не обещаю, но постараюсь заглянуть. Всего вам хорошего, Максим.
– До свидания, Глеб Олегович.
В другой ситуации Поддубный не сдался бы так быстро и уломал бы перспективного молодого учёного отказаться от преподавания и остаться на кафедре. Но внезапно открывшаяся вакансия оказалась просто подарком судьбы. Кажется, капризная фортуна решила для разнообразия поиграть на стороне Глеба? Отлично!
– Дима, зайдите ко мне. Захватите форму запроса на нового научного сотрудника для моей группы.
Марии Глеб написал вечером. Совсем короткий мейл, не похожий на их предыдущую переписку.
«Спасибо, Маша. Искренне рад, что ты по-прежнему остаёшься моим другом. Надеюсь, что скоро мы сможем общаться не только по интернету.
Я забрал твою статью у Самойлова, напишу рецензию сам. Он будет кусать себе локти, что упустил такую перспективную разработку, а я с удовольствием за этим понаблюдаю.
Как ты смотришь на то, чтобы после защиты работать в моей группе? Запрос на вашу кафедру я уже отправил факсом и твоё начальство не возражает против перевода. Обсудите это с мужем – для терапевтов здесь много рабочих мест и зарплата выше, чем в вашем городе, я уточнял.
Буду ждать вашего решения».
– Коллеги, больше нет вопросов к Марии Викторовне? – председатель диссертационной комиссии обвёл присутствующих взглядом, все дружно закивали. – Вопросов нет. Что скажет оппонент? Глеб Олегович?
– Тема раскрыта хорошо, но некоторые разделы требуют дополнительных исследований. Я хотел рекомендовать диссертационную работу госпожи Говоровой сразу на докторскую, однако теперь вижу, что ей ещё есть над чем потрудиться. Таким образом, только на кандидатскую – с перспективой дальнейшей разработки.
– В вашей группе, само собой? – Самойлов не скрывал ядовитого сарказма в голосе. – У вас просто талант в нахождении самых многообещающих тем, господин Поддубный!
– А также в подборе талантливых сотрудников и уважительном к ним отношении, господин Самойлов, – Глеб исподтишка посмотрел на Марию и довольно сощурился – она пыталась сохранить серьёзный вид, но смешинки в глазах так и прыгали. – И вы правы, Мария Викторовна с завтрашнего дня работает у меня.
– Благодарю вас, коллеги, заседание диссертационной комиссии закончено, – после этих слов председателя комиссии все поспешно принялись вставать, шумно двигая стульями. – Мария Викторовна, поздравляю вас с успешной защитой диссертации. Сейчас сразу же зайдите в секретариат, возьмите список документов для получения кандидатского диплома.
Глеб не стал дожидаться Марию. Ни к чему его уважаемым коллегам, а уж тем более вечному сопернику Самойлову видеть, как теплеют её глаза при взгляде на своего уже нынешнего шефа, а сам Поддубный не может сдержать широкой, совсем мальчишеской улыбки.
К тому же Марию уже ждали. Глеб на ходу обменялся рукопожатием с мужем Говоровой, меряющим шагами коридор перед дверью конференц-зала. Александр ничего не стал спрашивать – довольное лицо Поддубного было вполне исчерпывающим ответом. Точно так же широко улыбаясь, как сам Глеб, Саша подхватил с кресла букет цветов и поспешил к двери, из которой выходили члены диссертационной комиссии.
Год спустя.
– Игорь, ты слушаешь? Так вот, я ей говорю… Игорь, здесь нельзя парковаться, что ты делаешь?!
Находкин, не обращая внимания на возмущённые крики жены, выскочил из машины и побежал к подземному переходу. Быть такого не может… Да нет, он обознался, точно обознался!
Возле подземного перехода пара, за которой спешил Игорь, остановилась. Женщина, улыбаясь, что-то быстро проговорила, обращаясь к своему спутнику, и тот рассмеялся. Таким знакомым смехом… Таким знакомым и таким беззаботным смехом!
Игорь будто примёрз к тротуару, ноги отказывались двигаться дальше. Этого просто не может быть. ОН не может так смеяться. ОН не может так бережно поддерживать под руку женщину – беременную женщину! Новое действующее лицо в этой невозможной фантасмагории окончательно лишило Игоря самообладания. Из перехода выскочила девочка в красном плащике, подбежала к женщине. Та наклонилась к ребёнку, расцеловала в обе щёки, а потом… А потом ОН подхватил девчонку на руки! И они ВТРОЁМ пошли куда-то прочь от подземного перехода, вдоль длинного здания Исторического музея, и ОН снова смеялся, и его смех переплетался со звонким смехом девочки в красном плащике. Таком ярком на фоне его тёмно-синего элегантного пальто.
Добежавшая до мужа Ирина что-то гневно говорила, дёргала его за рукав, но Игорь не слушал. Он стоял и смотрел вслед уходящим до тех пор, пока они не исчезли за поворотом.
– Спасибо, Глеб, что встретил моих. Анютка, слезай уже, дядя Глеб тебе не такси! Ты же уже большая, в школу идёшь осенью!