- Да-а-а? - сузив глаза, зло протянул Себастин. - Но вам придется считаться с моим мнением и со мной.
- Это мы еще посмотрим, кто с кем будет считаться!
- О! - неприятно усмехнулся Себастин. - Вы, видимо, помня наши прошлые отношения, думаете, что сможете мной вертеть, как прежде. Смею заверить, вам это не удастся.
- Вы в этом уверены, Себастин?
Он, все так же неприятно усмехаясь, оглядел девушку с головы до ног, задержав взгляд на груди (а что там можно рассмотреть под глухим и плотным платьем?) и губах, отчего та вспыхнула, с трудом сдержав порыв закутаться в лежащий на сиденье плащ.
- Альвина, вы не хотите поесть? - вдруг миролюбиво сказал Себастин совсем не то, что ожидала услышать девушка.
- Что? - растерялась Альвина.
- Я проголодался и предлагаю пообедать.
- Да, пожалуй, стоит и поесть, - неуверенно согласилась девушка, растеряв все свое раздражение от внезапной смены темы разговора, - но на ходу, в мотающийся карете это будет сделать неудобно. Может, остановимся на время?
- М-м-м, - пожевал губами Себастин, - вам надобно уединиться, извините, в кустиках?
- Нет, - смутилась Альвина, - и я не хочу это с вами обсуждать.
А ведь и, правда, как же она будет уединяться? Неужели все-таки в кустиках? А кто ее будет там охранять? Не Себастин же! Когда они ехали сюда, им с матерью на привалах отгораживали угол в шатре именно для этих целей, куда ставили специальное ведро, которое немедленно выносилось служанками. И они никогда не ели на ходу, всегда останавливались и возводили шатры, отдыхали полноценно после обеда. Может, поэтому так долго и добирались до места?
- Альвина, не надо смущаться, если вам надо, то говорите прямо, нам предстоит провести наедине в этой карете весь день до вечера и потом еще несколько дней нас ждет в пути. Думаю, что столько вы терпеть не сможете, а уж, извините, туалетных, а тем более, ванных комнат, в лесу, увы, нет.
- Мне никуда не надо! - разозлилась от двусмысленной и неудобной ситуации Альвина.
- Что ж, ваше дело, настаивать не буду, - пожал плечами Себастин.
Он подвинулся вперед, его колени задели ноги девушки, она спешно отодвинулась в другой угол кареты. Себастин невозмутимо откинул немного спинку своего сиденья и достал оттуда доску, положил ее на сиденья таким образом, что образовался столик между ними.
- Так, что же нам тут положили, ќ заглядывая в корзины, произнес мужчина.
Он достал полотняную салфетку и предложил Альвине расстелить ее на импровизированном столике. Затем стал доставать еду и выкладывать на расправленную салфетку.
Альвина не стала капризничать, с аппетитом поела то, что выложил Себастин, тем более, что на их с матерью столе уже давно не было таких сыров и копченого мяса. Себастин не смотрел на девушку, вяло жевал, уставившись в окно. Боясь облиться, все же карету немного мотало, Альвина пригубила предложенное мужчиной вино. Она уже и забыла вкус хорошего вина, к тому же, если учесть, что и раньше-то почти его не пробовала. Сложив остатки еды обратно в корзину, Себастин убрал доску на место.
Глава шестая
Поев, Себастин опять навалился на стену кареты и закрыл глаза. Альвина с негодованием подумала, что он не хочет с ней общаться. А впрочем, у нее тоже нет желания с ним разговаривать! Надувшись, девушка некоторое время пыхтела, как ежик, вызывая у Себастина улыбку, которую он с трудом сдерживал.
Когда Себастин принял решение все-таки навестить Альвину, не был уверен, что заберет ее с собой. Прошло столько лет, ему казалось, что его любовь выветрилась, как сладостный, одурманивающий дым от погасшей ароматической свечи. Все эти годы он изредка вспоминал ее и представлял, что, возможно Альвина подурнела, или того хуже, вышла замуж, не ведая, что брак недействителен, и нарожала кучу детей. Но появление кузена с просьбой замолвить слово перед королем о его женитьбе на Альвине Лэвирин, весьма его удивило. Оказалось, что Альвина, по словам Людвига, очаровательная, милая, добрая девушка. А то, что кузен назвал ее заботливой, еще больше поразило Себастина. Неужели самовлюбленная, вздорная, не сдержанная на язык Альвина изменилась? Нет, скорее всего, она просто притворяется, чтобы приворожить, заморочить голову молодому человеку, младше нее на несколько лет. Так он думал, направляясь в этот богами забытый Луйск. Он хотел все Альвине рассказать, разбить (растоптать, сорвать) лелеемые ею матримониальные планы и уехать, оставив без надежды иметь когда-нибудь мужа и детей. А он вполне проживет и без законной жены, ведь чтобы иметь наследника не обязательно жениться. Слава богам, вернее королю Флориану, в королевстве теперь есть закон, позволяющий признавать бастардов и передавать им титул.
И что в итоге он сделал? Он забрал Альвину, чтобы открыто признать своей женой, зачем-то приплел требование короля, хотя на самом деле это было не совсем так. Король Флориан советовал ему жениться, но не настаивал. А сейчас Себастин притворяется, что дремлет, чтобы не вступать с Альвиной в разговор, переходящий в перепалку, у него нет пока на это желания. Но потом ему все же придется показать Альвине, что она обязана безропотно подчиняться ему, теперь он ее господин и повелитель. Себастин чуть не фыркнул громко вслух - научить своенравную Альвину послушанию будет очень даже забавно.
А пока, пожалуй, стоит просто насладиться незапланированным отдыхом и не думать ни о чем серьезном, забыть на время заботы и тревоги. Ему еще предстоит непростой разговор с королем по поводу своей женитьбы больше восьми лет назад и объяснить почему он столько лет это скрывал. Но Флориан и сам не без греха, прежде чем жениться на Эмилии, наворотил дел, наделал ошибок, даже дочерью обзавелся, не подозревая, что именно Эмилия ее мать. Флориан его друг, старший названный брат, именно король помог Себастину несколько лет назад выбраться из безнадежности, остановил его саморазрушение.
Альвина упрекнула, что он никогда не поймет ее и герцогиню, перенесших то, что они пережили в осажденном замке. Да, такому насилию он не подвергался, но ведь и Альвина вроде бы избежала этого. Себастин считал все эти годы, что появился вовремя. Колючий холодок пробежал по спине от мысли - а если все же он не успел? Нет, судя по тому, что он видел тогда и помнил, Альвину не изнасиловали, а вот герцогиню…, тут он не был уверен, солдата он стащил с женщины со спущенными штанами. И спросить не у кого, зарвавшихся гвардейцев он убил, а спрашивать о таком у герцогини или ее дочери не решился бы.
Да, его, конечно, не насиловали, но Себастин пережил то, что не пожелал бы даже врагу. Впрочем, кое-кому он бы пожелал этого. Во время очередного расследования о незаконном применении магии, Себастин оказался в плену у эльмфейцев, извечных их врагов. Он никогда не забудет того, как лежал обездвиженный на жертвенном алтаре эльмфейских магов. Никогда не сотрется из памяти омерзительное чувство, что им питаются, высасывают из него магию, жизненные силы, чувства, эмоции. Вначале им овладела злость от невозможности сопротивляться, ненависть к своим палачам, потом беспросветное отчаянье, затем тошнотворное бессилие. Как забыть унизительную беспомощность, страх за свою жалкую жизнь и желание жить, несмотря ни на что? А зачем эта жизнь была ему, если бы он остался калекой, высушенным, испитым до дна, без магии, без способности чувствовать хоть что-то, кроме опустошения и пустоты внутри себя? Как бы он жил потом ущербным? Но тогда, несмотря на все, он хотел жить, даже когда уже ничего не мог соображать от боли, все равно хотел жить. И очень хотел отомстить тем, кто ломал ему кости, резал ножом, колол раскаленной иглой. Но этим зверям под личиной людей этого было мало, им надо было, чтобы он фонтанировал не только ненавистью, болью, злостью, отчаяньем, страхом. Когда они напитались его отрицательными чувствами и эмоциями, на сцену выступил маг-менталист. Он стал выуживать из памяти Себастина эпизоды его жизни, и он вновь переживал такие чувства, как любовь, нежность, жалость, сочувствие, испытывал радость, удовольствие, наслаждение. По мере того, как эльмфейцы питались, Себастину казалось, что он опустошался, иссыхал, скукоживался, как высыхающий осенний лист. Им все больше и больше овладевало безразличие, апатия, все куда-то уплывало - и его ненависть к своим палачам и любовь к Альвине и его обида на нее и чувство не удовлетворенной мести по отношению к ней и желание жить. Все развеивалось, исчезало в дымке потерянных чувств и эмоций. Вместе с этими чувствами и эмоциями переплетаясь с ними, болезненно и тяжко тянулась и покидала его магия. Оставалось только сосущее чувство потери чего-то важного, но и это, наверное, со временем прошло бы.
Когда в затерянный среди леса потаенный храм магов из Эльмфеи ворвались сотрудники его отдела по борьбе с магическими преступлениями, он испытал чувство удовлетворения, облегчения, видимо, еще не все эмоции у него выпили. Это было последнее, что он видел и чувствовал, впадая в беспамятство.
После того, как Себастин пришел в себя, первое, что почувствовал, была боль. Но то была физическая боль от переломанных рук и ног, колотых и режущих ран. А в душе и сердце зияли пустота и холод. Король Флориан взял его под свою опеку и лично, несмотря на высокую занятость, занимался его восстановлением. Тело зажило, но одна нога оказалось настолько раздробленной, что восстановить полностью не удалось, поэтому Себастин хромал и с трудом обходился без трости. Чувства и эмоции постепенно, неохотно, медленно, но возвращались. Отрицательные, негативные (гнев, раздражение, злость и иже с ними) теперь почему-то резко, неожиданно вспыхивали и их было трудно сдерживать. А положительные (радость, жалость, наслаждение, симпатия и другие) наоборот почти не проявлялись, а если и появлялись, то были какими-то приглушенными, еле различимыми. С магией было сложнее, но по настоянию Флориана и с его помощью, Себастин после долгих уговоров и настойчивых просьб, согласился “занять” магию у других. Несмотря на то, что теперь Себастину были почти не ведомы жалость и сочувствие, ему это претило, он помнил, как тяжело было, когда забирали его магию. Но те, кто отдавал часть своей магии, делали это добровольно, это в какой-то мере примиряло Себастина с необходимостью подпитки от других. Оказалось, что Себастин не совсем чистокровный инданиец, в его роду затесались эльмфейцы. Но, как объяснил Флориан, это и хорошо, иначе бы он не смог воспользоваться магами-донорами для пополнения своего магического резерва. И все же было не все так просто, все-таки его инданийская часть сопротивлялась приходящей извне магии, это было противно самой сути магии Индании. Приходилось, чтобы сохранить, усвоить заимствованную магию, наносить удерживающие ее татуировки. И произошло кое-что еще. Когда значительно уменьшилась его инданийская магия, вернее магия их бога Конэура, всплыла спящая до этого в зачаточном состоянии эльмфейская магия, то есть магия Мэнтира, бога Эльмфеи. И оказалось, что у Себастина есть небольшие способности к ментальной магии, это была магия лукавого, темного бога Мэнтира, когда-то он создал княжество Эльмфея и ему там поклонялись. В Индании был почитаем его брат, бог Конэур, основатель королевства, его магия здесь главенствовала. И в Эльмфеи и в Индании богиней милосердия и заступницей женщин считалась Аумонэ, сестра Мэнтира и Конэура.
Тысячу лет назад в этот мир пришли высшие существа, обладающие магией - боги. Их было трое - два брата и сестра. Братьев звали Мэнтир и Конэур, сестру - Аумонэ. Боги были красивы, высоки ростом, широкоплечи, громогласны, богиня отличалась от них хрупкостью, нежным ликом, тихим голосом.
Среди людей магов в те времена не было. Люди в те времена жили спокойной, размеренной жизнью в полном единении с природой. Городов не было, люди жили общинами, занимались земледелием, охотой, рыболовством. Главами общин выбирались самые уважаемые, влиятельные, почитаемые мужчины. Убийство считалось особо тяжким преступлением, убийце было одно наказание - смерть, забравший жизнь расплачивался своей. Женщины не участвовали в общественной жизни, они были хранительницами очага, вели дом, воспитывали детей в соответствии с устоями общинной жизни.
Пришедшие объявили себя богами, которым подвластно все в этом мире. Чтобы продемонстрировать свое могущество, они за три дня вырастили только что посеянные злаки и с помощью своей силы помогли собрать невиданный доселе богатый урожай. Конэур оживил только что умершего отца большого семейства, раненного на охоте. Радости родных не было предела, у него оставались куча детей мал-мала меньше. Мэнтир сжег часть степи вместе с дикими кочевниками там обитающими и досаждавшими своими набегами. Люди испугались такой жестокости. Аумонэ объявила, что может вылечить любого, к ней потянулись бесконечные потоки больных и всем она помогала. Очень быстро братья объединили все общины и встали во главе, теперь они определяли жизнь общин, судили и выносили приговоры, устанавливали свои законы и правила. Не согласные с богами жестоко наказывались, особенно был скор на расправу младший брат - Мэнтир, только Аумонэ способна была смягчить гнев братьев, к ней обращались за милостью, просили заступничество перед братьями. Нежная и добрая Аумонэ принимала всех, кто к ней обращался, старалась помочь.
За очень короткое время жизнь людей под руководством и с помощью богов изменилась. Выросли каменные города, их соединили широкие дороги, выстроились величественные храмы, посвященные пришедшим богам, в которых жрецы не только славили богов, но и занимались просветительской деятельностью, при храмах открывались школы, грамоте обучались все, в том числе и женщины. В городах развивались ремесла, в сельской местности культурное земледелие и животноводство. Развивалась рудодобывающая отрасль и вместе с тем добыча драгоценных камней и золота, которыми теперь расплачивались за товары и услуги. Стала развиваться торговля. Наметилось разделение на сословия и материальное неравенство.
Все это время, что боги жили среди людей, они брали себе молодых девушек, проводили с ними какое-то время и отпускали с подарками и напутствием не выходить замуж. Девушки, побывавшие с Конэуром, возвращались здоровыми, радостными, довольными. Внимания Мэнтира девушки боялись . От него они возвращались тоже с подарками, но чаще всего потухшие, испуганные, со шрамами на теле и ни одна не могла рассказать, что Мэнтир с ними делал. Они все помнили, но не могли рассказать, как не пытались. После Мэнтира и без предупреждения не выходить замуж, девушки панически боялись мужчин. Эти девушки пытались найти защиту у Аумонэ. Богиня их утешала, лечила раны душевные и телесные, но не заступалась перед Мэнтиром. Иногда Мэнтир забирал красивых юношей, больше их никто не видел.
Все девушки, побывавшие с богами, оказывались беременными и впоследствии рожали здоровых и красивых детей. Подросших детей боги забирали и воспитывали сами, все эти дети были магами. Они не были всесильны как их отцы. Взрослеющих детей боги женили между собой, руководствуясь своими соображениями, не спрашивая согласия юношей и девушек.
Первых магов-людей обучали сами боги, затем последующих уже их родители или учителя из магов. Со временем выяснилось, что дети Мэнтира и дети Конэура владели разной магией. Дети Конэура пользовались природной стихийной магией, они могли призывать воду или огонь или воздух или землю, магию черпали из окружающего мира. Редко кто из них мог пользоваться несколькими стихиями. Дети Мэнтира применяли другой вид магии, для колдовства им требовались заклинания, обряды, заклятия, жертвоприношения. Для того, чтобы составлять заклинания они использовали слова, руны, жесты. Для пополнения своих потраченных сил, они использовали жизненную силу, эмоции живых существ - людей, в идеале магов - детей Конэура, но использование в каких-либо целях детей Конэура им было строжайше запрещено.
Магами были только мужчины, женщины были носительницами дара. В детстве у девочек магический дар был, как правило, слабым, но как только у нее приходили лунные дни, и этот слабый дар закрывался, вернее, засыпал, в дальнейшем мог проявиться в ее детях, если не заглушался магическим даром отца детей. Иногда у девочки оставались крохотные остатки магического дара, например, небольшая предрасположенность к целительству или зачатки ментальной магии.
У простых людей не рождались магически одаренные дети, потому что для того, чтобы родился маг, необходим был маг-отец и мать-носительница магического дара. Но и те, и те были только потомками богов.
Боги создали два государства - королевство Индания, в котором обосновался Конэур и княжество Эльмфея, в котором правил Мэнтир. Государства мирно соседствовали и не конфликтовали между собой. Но оба бога создавали свои, подчиненные только им армии из людей, они сами обучали их военному делу. Не конфликтуя между собой, армии под предводительством богов, постепенно завоевывали разрозненные племена, захватывали новые территории, присоединяли их к своим государствам. Королевство и княжество быстро разрастались
Постепенно из магов создавалась высшая аристократия. В королевстве и княжестве образовалась монархия. В королевстве правил король - самый сильный маг, затем его потомки, в княжестве - Верховный князь и его потомки. Аристократы, которыми были только маги, получали титулы и земли. Все больше развивались ремесла, торговля, военное дело, сельское хозяйство. Но в тоже время расслоение общества на сословия и материальное благополучие росло.
Прожив среди людей почти сто лет, боги ушли, оставив после себя два сильных, развивающихся, просвещенных государства, многочисленных потомков - магов. Перед уходом, они завещали не воевать друг с другом, обещали наблюдать за этим миром и когда-нибудь вернуться.
Но прошло пара поколений, как была развязана первая война между королевством Индания и княжеством Эльмфея. Поводом для войны послужили территориальные разногласия и стремление Эльмфеи подчинить Инданию, чтобы получить в безраздельное пользование магов - инданийцев. Война была разрушительной, длительной, безмерно кровопролитной, беспощадной, бесконечно жестокой. В той войне погибло много магов и людей, были разрушены почти до основания большое количество городов и сел. Эта война показала, как различна магия инданийцев и эльмфейцев. Но все же жестокая, кровавая магия Эльмфеи не могла одолеть магию Индании, черпающую свою силу в окружающем мире. Измотанные войной государства, много потерявшие, ослабленные, осознали, что они на краю собственной гибели, победителей в этой войне не будет. Индания и Эльмфея заключили мирное соглашение, определили границы между государствами. Но и после этого соглашения иногда вспыхивали войны, но уже не такие сокрушительные, как первая. Эльмфейцы постоянно стремились завоевать соседнее королевство, им нужны были маги - инданийцы, с помощью них они пополняли своей магический резерв, если проще сказать, то питались чужой магией.
И очередной жертвой стал Себастин, но в какой-то мере, как не жестоко звучит, это пошло на пользу ему. У него открылись способности к ментальной магии, спрятанные глубоко под грузом инданийской магии.
Но все же ментальная магия Себастину была подвластна не в полной мере. Мысли, как таковые, он читать не мог, видел только не всегда ясные образы и слышал отрывки фраз, но очень хорошо распознавал фальшь, ложь, был способен уловить что именно чувствует человек, прикрываясь совершенно другими словами и демонстрируя напоказ не то, что ощущает на самом деле. Еще мог воздействовать на человека, заставив его совершить что-то нужное ему, Себастину, но не всегда это было несложно сделать. Чаще всего это легко удавалось сделать, если желание было задавлено, но имелось, вытащить его было нетрудно и просто. Теперь Себастин уже мог только когда хотел, слушать чужие эмоции и чувства, но он много времени и сил приложил, чтобы научиться закрываться. И очень редко позволял себе пользоваться новыми способностями, почему-то ментальная магия вызывала у него отторжение, если бы мог, он вообще никогда бы не хотел иметь у себя этот вид магии.
Да, шесть лет назад Себастьяну все это пришлось перенести и до сих пор он вынужден время от времени подпитываться от магов-доноров, но это нужно было ему все реже и реже, и потребность в чужой магии не была такой острой, как первое время. И он надеялся, что настанет момент, когда это не будет нужно совсем.
Себастин раздраженно подумал: “Вот зачем это все сейчас вспомнил? Собирался же просто насладиться отдыхом”.
Отвлекшись от невеселых воспоминаний, мужчина услышал сопение и возню на противоположном сиденье. Открыв глаза, он наткнулся на прямой взгляд Альвины.
- А-а-а-м-м-м, - замялась девушка и скованно улыбнулась, - Себастин, может, стоит ненадолго остановиться и немного размяться?
Понятно, Альвине захотелось в кустики, а сказать напрямую ей неловко. Что ж, не будем смущать девушку.
- Да, конечно, я тоже об этом подумал.