Вечером следующего дня я прихожу на чердак, грустная и печальная. Невольно чувствую сильное облегчение, когда вижу его на месте. Слышу его возмущенный тон:
– Вика, где ты была, почему ты не навестила меня вчера?
– Почему я не пришла? Лучше расскажи мне, где ты был прошлые два дня? Я тут сходила с ума одна, не знала, что мне и думать!
– Я поклялся себе, что больше не вернусь сюда.
Его стеклянные холодные глаза пугают.
– И все же ты здесь, интересно.
– Два дня – это все на что меня хватило. Я сорвался, пришел наверх, а тебя нет… У меня была настоящая агония. Я уже собирался призвать "нечто", чтобы, наконец, избавиться от мучительного страдания.
Он настойчиво вглядывается в мои глаза, пытаясь распознать мое настроение. Я жду, когда он заведет тему про Макса. Но он не заводит.
Я нарушаю тишину, когда задаю свой вопрос:
– Неужели ты бы вот так взял и покинул меня навсегда, без каких-либо объяснений?
Я представила себе эту страшную ситуацию и на глазах проступили слезы, мой голос дрогнул. Ненавижу такие моменты, когда я выгляжу слабой и беспомощной.
Я и представить не могла, что недавняя катастрофа имеет такой масштаб.
Он отвечает мне ледяным тоном:
– Ради тебя и твоего светлого будущего – да. Это жесткое "да" бьёт меня словно пощечина. Он смотрит на меня своим самым прожигающим и холоднокровным взглядом.
– Как думаешь, насколько долго я смогу продержаться, наблюдая, как я ломаю твою жизнь?
– Послушай, давай не будем нагнетать обстановку, – я отчаянно пытаюсь сохранить спокойствие и самообладание, чтобы не пуститься в горькие рыдания.
Через секунду он смягчается:
– Вика, прости, пожалуйста, прости меня! Я идиот! Успокойся, ведь я все ещё здесь, я не смог уйти, ты же видишь! Он обеими ладонями прислоняется к поверхности стекла, словно пытаясь поймать меня в свои объятия.
Я молча проглатываю обиду и чувствую, что нужно срочно сменить тему:
– Давай поговорим о чем-то отвлечённом, пожалуйста, расскажи мне что-нибудь. Любой случай из твоей жизни. Любую историю, что угодно.
– Хм, дай подумать, чем бы тебя развлечь.—
Он разворачивается на 180 градусов и отходит к противоположной стене, через пару минут снова подходит ближе и начинает рассказ:
– Знаешь, когда я был ещё юным подростком, один раз мой отец взял меня с собой на работу на фабрику. Он показывал мне, как собирать мебель, то что он делал каждый день. В тот вечер мы вырезали зеркальные рамы вместе, он разрешил мне ему помогать.
Я очень старался, мне хотелось показать ему, что я могу не хуже его сделать приличную работу. Мы вместе вы?резали и собрали два больших зеркала, один из них мы выкупили себе домой. Второе отправилось в магазин и его, наверно, купил какой-нибудь хороший человек. Ну по крайней мере мне очень хочется так думать. Ведь я вложил в него всю свою душу, понимаешь?
– Что ты только что сказал?
Я пытаюсь осмыслить услышанное.
– Витя, да ведь это и есть то самое зеркало!
Он смеётся.
Я начинаю тоже смеяться от его заразительного смеха.
– С чего ты взяла? Таких зеркал тысяча. Да и это зеркало может быть откуда угодно. Но даже, если это и так, тогда я очень рад, что его купили именно твои родители.
Эта новость поднимает мне настроение не на долго, пока я не вспоминаю, что это зеркало купили не мои родители, а именно моя бабушка и именно в нашем городе в фабричном магазине. Ведь она хотела купить точно такое же.
– Витя, скажи мне вот что. Те зеркала, что вы собрали с отцом, были ли у них какие-либо отличительные знаки?
– Нет никаких отличий. У него подавленный вид. Затем он как будто что-то вспоминает.
– Вика, проверь в нижнем левом углу рамы, я оставил маленький знак на дереве.
Я приседаю ниже и разглядываю раму в указанном месте и действительно нахожу небольшой вырезанный знак, провожу по нему кончиками пальцев, повторяя форму: два треугольника соприкасаются вершинами, словно песочные часы. Громко объявляю ему о том, что обнаружила.
Он словно превращается в безумца. Заламывает руки себе за спину, отворачивается от меня и уходит за пределы видимости.
Я абсолютно уверена, что это и есть то самое зеркало. Этот знак явно непростой, он точно что-то обозначает, ведь глянцевая поверхность зеркала не только способна отражать, но и хранить в себе всю информацию. Два совершенно одинаковых зеркала точно связаны между собой каким-то сверхъестественным образом.
Тем не менее, мне совершенно непонятно почему так вышло и что теперь нам делать? Почему именно я вижу его и больше никто другой? Мы как-то связаны между собой или только у меня есть дар, видеть то, что другим не дано? Я слышала о таких людях, правда всегда считала это вымыслом и выдумками, но факт есть факт.
Он снова ушел, не объяснив причины. Вернётся ли он теперь? Захочет ли он снова меня тут видеть?
На следующий день он все же появляется в зеркале. Я зря волновалась. Вроде все как обычно.
– Привет, – говорю я, – ты меня вчера снова напугал. Почему ты так стремительно ушёл и не попрощался?
– Прости, у меня был шок, я был в полной растерянности, мне нужно было побыть одному, чтобы многое обдумать.
– Что-то надумал?
Он пребывает явно в очень возбуждённом состоянии: безумный вид, глаза горят.
– Да! Я хочу показать тебе кое-что.
Он начинает расстёгивать ворот своей рубашки. При виде этой картины я невольно робею. Что он задумал? На второй пуговице он останавливается и достает свой кулон.
– Вот, смотри – это мой оберег.
Я вижу тот же знак на серебристой цепочке, что разглядела вчера на зеркальной раме.
– Ты знаешь, что он означает?
–Ну, в общем есть одна легенда. Этот знак принадлежит богу, что повелевает временем. Если человек желает что-то оставить в своей памяти и остановить время на мгновение, ему нужно закрыть глаза, прикоснуться к этому знаку и очень сильно этого пожелать. Я естественно слабо верил в эту ерунду.
– Да, звучит не очень убедительно. Кто дал тебе этот кулон?
– Мой брат.
Мои глаза шире некуда.
– У тебя есть брат? – вырывается мое удивление.
– Да, младший. Его не было дома в ту ночь перед поездкой, так что он должен был остаться в живых.
Сказать, что я в шоке – это ничего не сказать.
Он продолжает свой рассказ:
– Накануне мы шутили, смеялись. Он знал, что я уезжаю и возможно навсегда, мы попрощались, перед тем, как его забрала погостить к себе бабушка.
Перед сном я дотронулся до кулона, желая запомнить этот момент навсегда. Мне было очень жаль покидать брата, я его очень сильно любил и всегда мечтал быть ему лучшим другом, наставником, покровителем.
Мы оба молчим, затем он восклицает:
– Я наконец-то все понял, Вика! В этом всем была странная череда глупых событий, и сам того не зная, я заключил себя в то зеркало, что висело в моей спальне с этим проклятым знаком.
На минуту он замолкает, затем произносит с подавленным и несчастным видом:
– Я не знаю, где оно теперь – второе зеркало. Нашего дома больше нет, его снесли после пожара.
Снова задумчиво молчит и долго смотрит в одну точку.
Потом переводит взгляд на меня. На его лице читаются противоречивые чувства.
Даже боюсь спросить, что с ним происходит.
– Поняла. Ладно. Что мы будем делать с этой информацией?
– Хороший вопрос. Я и сам пока не знаю.
– Ладно, хватит об этом. О чем сегодня поговорим? Есть идеи?
– Есть одна идея, говорит он. Как дела с Максом?
Этот вопрос слетел с его губ настолько неожиданно, что мое сердце упало.
– Я уже все рассказала тебе, ты знаешь, что мы расстались.
– Может быть, ты это сказала только своим подругам?
– Я рассказала им правду. От тебя мне нечего скрывать.
– Ты видишься с ним?
– Да, мы видимся каждый день.
Он делает короткий резкий выдох и смотрит на меня ошеломительным взглядом.
– Потому что мы работаем вместе на одном предприятии, наше общение только о работе, больше ни о чем, честно!
Эти слова его не успокаивают. Он начинает явно нервничать.
– Вика, я тут совсем один, кроме тебя у меня никого нет, а ты предоставлена целому миру. Я не знаю, что ты делаешь, когда выходишь за эту дверь. Я с ума схожу. Теперь мне постоянно мерещится, что ты там вместе с ним… Он обрывает речь, не окончив свою мысль. На его лице отражается боль.
– Послушай, посмотри мне в глаза, просто поверь мне.
Видимо он понимает, на сколько обидные для меня мысли озвучил вслух и пытается резко сменить неприятную тему.
– Вика, расскажи о своих родителях. Про твою маму я уже слышал, почему ты никогда не говоришь мне о своем отце?
Вопрос не самый приятный, но честно говоря, я ему очень благодарна, так как больше не желаю обсуждать с ним никаких парней и целый мир, который якобы мне предоставлен.
–Охх, потому что это моя больная тема, ведь он умер, когда я была совсем маленькая. Но я хорошо помню его, потому что очень сильно скучаю. Мы были настоящими друзьями! – при воспоминаниях о детстве с отцом у меня начинает дрожать голос, – он всегда играл со мной, учил чему-то новому, например, завязывать шнурки или чистить картошку. Тут я смеюсь, потому что это было на самом деле забавно:
– Один раз он принес домой ежа, я мгновенно забыла обо всех своих игрушках. Я таскала его везде с собой, кормила, купала, потом видимо он как-то сбежал в заросли за нашим домом, и я его больше никогда не видела.
– Это было правильное решение, иначе ты бы его совсем уморила.
Теперь мы смеемся вместе.
В одно мгновение с его лица исчезает улыбка и его лицо становится очень суровым.
Его заботят какие-то мрачные мысли, которые он желает озвучить прямо сейчас.
И тут он говорит совсем не в тему снова очень резко и неожиданно для меня:
– Я не должен был уезжать тогда.
Какое-то время длится пауза.
– Если бы я остался с ней, а не уехал к родителям собирать вещи, то остался бы жив. Я мог бы жить, остался бы вместе с ней. Дурак. Я не осознавал тогда… Он начинает метаться из стороны в сторону, закладывая ладони за голову. – Но теперь я это понял!
Недавнее облегчение от смененной темы мгновенно исчезает. Зачем он так говорит?! Хочет заставить меня чувствовать боль, ревность!?
Но я поторопилась с выводами. В его голове были совершенно противоположные чувства.
Он подходит вплотную к зеркалу, прикасается лбом к его поверхности и почти шепотом произносит:
– Благодаря тебе, Вика, я осознал самый главный урок моей жизни, о котором ты говорила, я совершенно не жалею, что остался тут. Видимо я оказал себе услугу, тем, что должен был обитать здесь 50 лет и ждать именно тебя, чтобы все наконец встало на свои места. Трудно сосчитать те дни, когда я страдал, маялся здесь, словно загнанный в клетку зверь. Но теперь мне так легко и хорошо. И для этого мне не нужны другие страны, приключения, бурная и разнообразная жизнь, – он разводит руками по сторонам, указывая на чердачные стены и потолок, – вокруг меня ничего не изменилось, я все ещё здесь, я по-прежнему заперт, но я безгранично счастлив просто от того, что ты рядом. Затем он пару минут стоит молча, закусив нижнюю губу, и смотрит на меня с таким диким желанием, что я почти ощущаю его энергию на своем лице и на губах. Бешеное искушение соединиться с ним в поцелуе кружит голову, мы так близко друг к другу, что темнеет в глазах. Воздействие его слов искрит в воздухе и почти пугает. Импульсы странного волнения проходят по телу от самого сердца и отзываются болью в каждой моей клеточке.
Все это так легко прочесть на моем лице, что он нарушает создавшуюся тишину первым, словно читая мои мысли:
– Я знаю, милая, тебе совсем не просто, как и мне. Я безгранично верю тебе и очень благодарен, что ты сейчас здесь и именно со мной. Позволь я тебе немного поиграю.
Он отстраняется от зеркала, делает несколько шагов назад, садится за фортепиано, и я слушаю прекрасную музыку, от которой у меня мороз по коже.