— Я просто не понимаю, как это укладывается в твоей голове. Семейный долг вроде бы есть, и он важнее всего на свете, но ты отворачиваешься от своего брата. Ты же сам говорил, кровь гуще воды.
— Речь идет о семье, а не об изгоях, — передернул плечами Цессарат. — Они не считаются.
— Почему? Просто потому, что Чароит другой, не такой, как ты? Он позволил тебе быть собой. Почему ты не хочешь позволить ему быть собой?
— Ты знаешь, что ты очень любопытный и болтливый? — разозлился Цессарат.
Майкл хмыкнул и ничего не ответил.
— Хорошо, — сердито сказал Цессарат. — Хорошо, Первый дракон тебя раздери, будь по-твоему! Я возьму кентарийское зеркало, которое просил Чароит, и отнесу ему в Великий Лес. А ты после этого вернешься домой к своей семье и исполнишь свой долг. Договорились?
Майкл вздохнул.
— Хорошо. Маленьким людям — большие жертвы, — с достоинством сказал он. — Ты помогаешь Чароиту, а я возвращаюсь к семье. Только возьми меня, пожалуйста, с собой в Великий Лес. Я хочу туда вернуться.
Цессарат долгим взглядом посмотрел на Майкла. Ему хотелось убить мальчишку, и вместе с тем он чувствовал благодарность. Майкл озвучил именно те мысли, которые беспокоили Цессарата, и наконец разложил все по полочкам в чрезмерно умной драконьей голове. Надо было просто провернуть сделку с самим собой. Успокоить совесть одним хорошим делом — и уйти на покой, уползти обратно в логово одиночества и простого драконьего счастья.
— Чароит, ты все еще здесь?
— Да куда я денусь, я всегда на другом конце. Иного нам и не дано, — безрадостно отозвался Чароит.
— Я передумал. Я принесу зеркало в Великий Лес. А потом мы разойдемся навсегда и больше никогда друг друга не потревожим.
*
Гахаре пришлось считать до десяти, чтобы успокоить мысли. Она не говорила с мамой с тех пор, как вернулась из Гарлана. «Я в порядке, — сказала тогда Гахара. — Но мы больше не должны связываться. Не так, как мы делаем сейчас». Она объяснила маме, что больше не может вызывать недоверие друзей и передавать важные планы просто для того, чтобы Келемия потешила свое самолюбие. Гахара надеялась, что правильно донесла до матери свою позицию, но Келемия пришла в ярость и в ту же секунду отказалась от дочери.
Это было тогда. Много дней назад. А теперь в Великом Лесу идет серьезная война, на которой Гахара может погибнуть, и мама ни за что не оставит ее сражаться одну. В роде Сантре так не поступают. Есть семья. Честь семьи, долг семьи. Единство семьи.
Мама ее не оставит.
В зеркальной глади появились глаза Келемии: серые и холодные, как блеск стали. Затем Гахара увидела и ее лицо, бледное, исполосованное глубокими шрамами. Келемия одержала немало побед, но перед этим пережила и немало поражений. Она гордилась своими шрамами и никогда не скрывала их. Начищенные доспехи Келемии сверкали в свете синих огней, которые не гасили в тронном зале даже на ночь, а шею украшал пушистый меховой воротник. Келемия сама ходила на охоту и приносила шкуры животных женщинам, чтобы те делали для своей правительницы лучшие наряды, достойные королевы севера.
— Гахара, — холодно произнесла Келемия, ничуть не изменившись в лице.
— Моя королева, — склонила голову Гахара. — Мама.
— Ты плохо запомнила наш последний разговор? — осведомилась Келемия.
— Нет, я помню все, что ты мне сказала — слово в слово, — честно ответила Гахара. — Но теперь… Понимаешь, ситуация изменилась. В Великий Лес пришла война.
Келемия даже бровью не шевельнула.
— Ворлак Мердил объединился с Последователями Древнего Пути, Черной Колдуньей и опасной ведьмой из неизвестного мира. Он привел в Великий Лес свою армию и пробудил Темную Сущность — воплощение зла и скверны. Завоевал Эйланис, схватил Дерка и Белую Колдунью.
Келемия молчала.
— Мы несколько раз попытались отвоевать Эйланис, но нам противостоит слишком много врагов, а нас мало — даже с кентарийцами.
— И что я должна сделать? — наконец спросила Келемия.
— Я знаю, что прошу о многом, но… — Гахара запнулась. — Пожалуйста, если ты можешь дать хотя бы десяток хороших воинов, пришли их в Великий Лес. Северяне — лучшие бойцы среди всех миров. С твоей помощью мы можем отвоевать Великий Лес.
— Отвоевать мир, ради которого ты отказалась от своей семьи, — кивнула Келемия.
Гахара вздрогнула — настолько неприятно звучали эти слова. Она вскочила и схватилась было за меч, да вот только драться было не с кем.
— Я по-прежнему предана своему роду и предана Северу, — ответила Гахара, гордо вздернув подбородок.
— Если бы ты была ему предана, ты бы держала меня в курсе всего, что происходит. Ты была бы моими глазами, — отчеканила Келемия. — Но ты приняла свое решение, пойдя наперекор королевской воле. Это измена, Гахара, и мое самое сильное разочарование.
Гахара почувствовала, как в горле встал тяжелый комок, который никак не получалось сглотнуть. Она не хотела плакать, но горечь и чувство несправедливости разрывали ее изнутри.
— Это неправда, — проговорила она. — У меня есть долг перед Великим Лесом. Ты отправила меня сюда, чтобы я была Избранной, представляла наш мир. Чтобы я защищала этот перекресток, как и положено воину, человеку чести!
— Воин может защищать только свой дом, — покачала головой Келемия. — У тебя был выбор, и ты его сделала. Теперь Великий Лес — твой дом, и я не стану его защищать.
— Но… — Гахара захлебнулась словами. — Ведь Великий Лес — это перекресток, и он связывает все миры воедино! Тебе же не может быть на это все равно!
— А какое мне дело? Я отправляла тебя туда не для того, чтобы ты всерьез принималась за игры Дерка, — передернула плечами Келемия. — Нам на Севере чужаки не нужны. Только здесь наш истинный дом, наше истинное предназначение. Ты предала его, предала меня, отказалась помогать мне и своему дому — неси за это ответственность. Теперь мой черед отказывать в помощи тебе.
Гахара беспомощно сжимала ручку зеркала, надеясь придумать хоть что-то, что поможет переменить решение Келемии. «Пожалуйста!» — хотелось закричать ей, как в детстве.
Но Гахара слишком хорошо помнила, что за отчаянным «Пожалуйста» следует звонкая пощечина.
— Я не дам тебе воинов, Гахара. Ты не достойна быть их предводительницей, и это мое окончательное решение. Прощай.
— Стой! — выкрикнула Гахара, но изображение матери уже исчезло с глади зеркала.
Гахара низко опустила голову, прижимая к себе зеркало. Если бы она умела плакать, она бы уже разразилась слезами, но вместо горечи нахлынула ярость. Скрипнув зубами, Гахара швырнула зеркало об стену, и то вдребезги разбилось. Топча осколки сапогами, Гахара вышла из комнаты и хлопнула дверью: так громко, словно пыталась оборвать нити, связывавшие ее с Севером.
Советник короля и ее верный хранитель поклонился ровно настолько низко и учтиво, насколько было положено. Келемия не обратила на него внимание, задумчиво перебирая пряди своих волос.
— Моя королева, это было справедливо, но безжалостно, — сказал советник.
— Не испытывай мое терпение, Иладар. Ты же знаешь, что жалость делает с людьми, — Келемия откинулась на спинку трона, провела руками по его подлокотникам и облегченно вздохнула. — Она превращает их в бесхарактерных южан, ломает их жизни и заставляет совершать глупые поступки. Я сделала то, что требовал от меня долг.
— Да, моя королева, — кивнул Иладар. — Но ведь Гахара — ваша дочь. Вы допустите, чтобы кровь вашего великого рода пролилась напрасно?
— Это недостойная кровь, — ответила Келемия. — Я бы хотела поступить иначе, но исключений быть не должно. Это измена, Иладар, а измена должна караться законом. Дочь это или нет, но правила должны быть одинаковы для всех. Иначе что подумает обо мне мой народ?
— Он сочтет вас мудрой и милосердной.
— За то, что простила измену?! — вскрикнула Келемия. — Не говори глупостей! Меня сочтут слабой, решат, что я простила Гахару только потому, что она моя дочь! Знаешь, что это значит? Народ начнет сомневаться в моей силе. И в том, достойна ли я занимать этот трон. Он достался мне с большим трудом, и уступать его узурпаторам я не намерена.
Иладар постарался сохранять спокойствие. Он много лет служил роду Сантре, и много лет их лихой нрав раздражал его. Но он терпел. Он в свое время тоже дал клятву перед короной. Все они, северяне, так или иначе были связаны хоть какой-нибудь, но клятвой. Когда Иладар повзрослел и стал умнее, это стало ему порядком досаждать. «Долг есть долг», — твердил ему отец, когда еще был жив. «Долг есть долг», — повторяли рыцари Келемии, умирая ради нее в потасовке между лордами разных родов. «Долг есть долг», — вздыхали рабы, которые трудились на кухнях и в кузнях, днями и ночами создавая хлеб и оружие для воинов.