После короткого раздумья, Николас всё же приблизился к звероусту.
– Почему тебя заставляют обучать огнежара? Ваши способности не стыкуются. У него нет ни твоих инстинктов, ни обострённых чувств, ни звериной ловкости. Только страх и ярость, которые в наивысшей точке перерастают в пожар. Это как если бы я обучал мыслечтеца, который не в состоянии даже мои поверхностные эмоции ощутить.
– Думаешь, нас кто-нибудь спрашивает, богатенький аристократишка? Это же тебе, поди, лучшие няньки в детстве сопли вытирали. Куда нам, убогим, до такого? Мне назначили «сложного» мальца, от которого остальные отказались, а у меня такой возможности не было. Чай не ценнейший ветроплав и нужен только для числа. Мальчишки так же: справятся – хорошо, нет – жаль, но Компания переживёт.
Николас покривил рот. Кажется, в «мирной гавани для колдунов» дела обстоят ещё хуже, чем предполагалось.
– Я месяц бился над тем, чтобы Жан перестал хотя бы обжигать себя, а тебе за час удалось показать ему, как управлять огнём, – заговорил Аллен куда менее спесиво. – Что я делал не так?
– Он всего лишь зажёг свечу, – возразил Николас. – Если хочешь его научить, тебе самому надо научиться наблюдать, слушать и понимать. Не показывай своих эмоций, особенно животный страх перед огнём – от этого Жан пугается ещё больше и обжигается. Если вы оба будете держать себя в руках и действовать слаженно, то он овладеет своим даром.
Аллен вскинулся, разглядывая Охотника с волчьим прищуром. Видимо, не любил, когда ему указывали. Что ж, убеждать бесполезно – если захочет, сам поймёт.
Снова развалившись на своих вещах, Николас поплотнее закутался в плащ. Знобило, да и слабость навалилась такая, что ноги не держали, язык еле ворочался, а мысли ни на чём не задерживались.
Стучали миски, слышались разговоры, шаги, конское фырканье. Тронули за плечо, в нос ударил тёплый запах каши. Охотник открыл глаза.
Над ним стоял Жан и протягивал миску:
– Поешь, мы обедаем.
Николас бросил взгляд на сидевших у костра Патрика с Алленом. Они остервенело стучали ложками и делали вид, что ничего не замечают.
– Спасибо, не хочется, – Николас улыбнулся в извинение.
Желудок пищу не принимал, мутило от одного запаха. Приложив к губам флягу, Охотник смочил пересохшее горло.
Аллен подошёл к ним:
– Я отправил голубя с просьбой прислать целителя. К утру он будет тут. Для… для вас обоих.
Звероуст глянул краем глаза на Патрика. Тот смущённо натянул рубашку на голову.
– Спасибо, – пробормотал Николас.
Жан с Алленом ещё немного постояли над ним, а потом ушли по своим делам. Патрик собрал миски и принялся их мыть, натирая песком. Лошади поели запаренного с утра овса. Когда хозяйственные хлопоты закончились, в руках неодарённого сверкнул ножик. Патрик подобрал с земли кусок коры и начал строгать.
– Смотри, это имперская галера для нашего флота, – показал он брату кораблик из коры с листьями сирени вместо парусов и черенками-вёслами по бокам.
Жан рассмеялся, и они принялись возиться с фигурками у костра, рассказывая друг другу о выдуманных сражениях.
В детстве Николас мечтал играть вот так со старшим братом или хотя бы с другом, но в округе других мальчишек не водилось. Видимо, равновесие главенствует во всём: в чём-то тебе везёт, а в чём-то ты обделён.
Аллен обошёл окрестности, проверяя, всё ли спокойно, и вернулся с темнотой. Они отужинали и улеглись спать у костра. Звероуст остался дежурить, хотя выглядел настолько усталым, что вряд ли продержался бы до утра.
***
Родинка на затылке зачесалась так, что забылась даже слабость от отравления. Неистовый гон уже близко. Николас натянул на себя рубашку из перьев и прижал к груди дедовский меч, как будто тот служил бронёй. Нужно отвлечься! Вон на небе полная луна, пятна такие чёткие, что можно дорисовать крылья, глаза и клюв Белой Птицы. Звёзды сияют так ярко, словно поют.
Зачем ему понадобился этот Безликий и его проклятые артефакты? Пользоваться ими всё равно будет кто-то другой. Так ведь они ещё могут навредить случайным людям. Уже навредили!
За Рифейскими горами проклятье нежеланного ребёнка забылось, но стоило вернуться на запад, как беды навались с десятикратной силой. Он ведь сдохнет от яда, а если не сдохнет, то к полуночи Неистовый гон утянет под холмы и будет мучить до скончания времён. Знатно Палач, однако, пособил двуликому владыке ши. Аруин точно будет приплясывать от счастья.
Уж лучше бы Охотник сразился с лордом Веломри на кладбище, воспользовался звёздным клинком… Хотя бы попытался! Ан нет, предпочёл бегство, которое его не спасло.
Аллен поник, из положения сидя сполз на землю, подтянул колени к груди и засопел.
Темнота сгущалась, становилась почти осязаемой. Поволок туман. Воздух отяжелел, будто напитался раскалённым свинцом. По спине крались мурашки, волосы на голове шевелились. Вдалеке громыхало, завывал ветер. За лесом полыхали зарницы, протяжно ухали совы, вторя сотрясающей землю копытной дроби. Лаяли собаки, свистел вспарываемый стрелами воздух, звенела сталь. Доносились шальные крики, свист, гам.
Стеная тоскливо, баньши оплакивали судьбу древнего рода, последнего представителя которого вот-вот утянут под землю. Никто за него не заступится, ведь близких у него не осталось. Таков ли был твой гнусный план, а, Белый Палач? Не просто убить, а растоптать, показать, насколько Николас слаб и жалок.
Ладонь до боли вцепилась в эфес меча.
«Простишь ли ты, великий дед, своего никчёмного внука? Смогу ли я взглянуть тебе в глаза без стыда, когда мы встретимся на Тихом берегу мёртвых?»
Тьфу, трижды тьфу на все эти мысли. Нужно бороться, пускай даже трясина затягивает всё глубже. Эглаборг и Харысай ждут в Урсалии. Николас обещал выжить отцу. Отцу, который пожертвовал собой и всей семьёй ради этого. Учителя с Авалора, настоятель Кадзума – они вложили столько усилий, чтобы Охотник не погиб бесславно. Нельзя их подводить!
Грохот приближался. Скрипели сухие сосны, раскачиваясь из стороны в сторону. Мары, цепляясь крючковатыми руками, лезли из всех оврагов и тёмных дупел. Листва путалась в их сбившихся в колтуны волосах. Горели колдовской зеленью глаза.
Если пошевелиться, точно заметят, и тогда – конец.
Вот бы переместиться в круг камней Госкенхеджа. Спина прижмётся к колонне с изображением ворона, губы зашепчут беззвучные молитвы:
«Брат мой, Ветер, тот, что дует с севера и летает на вороновых крыльях, молю, защити. Пускай даже на дворе ночь и до рассвета далеко, но больше мне просить не у кого. Я слаб и проклят, но узы крови сильнее всех условностей мира. Приди, я верю, ты услышишь мой зов и не убоишься Мрака. А до тех пор я не загляну в его глаза и буду ждать…»
Ворон на воображаемой колонне вдруг ожил и глянул красными глазами:
«Лечу, лечу, братишка! Ты только дождись!»
Мара склонилась над Жаном, искривила толстогубый рот и со свистом втянула воздух. Громыхнуло совсем рядом – дуллахан швырнул в костёр своей головой, чтобы затушить пламя.
Раздался крик, болезненно набухла аура огнежара.
«Нет, нельзя бросать их на произвол судьбы. Прости, братец-ворон, я не дождался…»
– Вставайте! – закричал Николас.
Жан в ужасе смотрел на тянувшуюся к нему мару. Губы мальчика дрожали, глаза вылезали из орбит. Руки были разведены, трясущиеся пальцы искрили и вспыхивали. Если он сведёт ладони, то взрыв погубит всех, кто рядом.
Николас метнулся к нему и отогнал тварь. Она заверещала, призывая сородичей. Признала печать, чтоб её!
Охотник обхватил Жана со спины, не позволяя сомкнуть руки. Носок ночи подцепил Аллена.
– Вставай! Вставай! – кричал Николас, пока тот хлопал глазами и бестолково вертел головой.
Из-за деревьев уже скалились демоны, зеленью горели их следы.